Все радужные видения разом рухнули, как только Бремнер переступил порог своего офиса. На столе его ждало послание от Арлин Дебо, в котором говорилось: «Я вылетаю к вам, Хьюз. Прибуду в Париж около пяти часов по местному времени. Мне доложили, что Хищник собирается сдаться сегодня вечером».

У Бремнера все поплыло перед глазами. Проклятая баба! Какая муха ее укусила? Неужели кто-то ей сообщил? Нет, это было невозможно. О том, что операция с Хищником продолжается, знали только его, Бремнера, люди, преданные ему и только ему!

Привычным усилием воли он заставил себя успокоиться и принялся обдумывать положение. Кто мог предать его? У него оставалось всего несколько часов на выяснение этого вопроса и на подготовку к встрече с Арлин. К тому же надо приготовиться к приему Хищника. Ему нужна была Сара Уокер, нужна сейчас же. Бремнер потянулся к своему спецтелефону.

Сара Уокер закрыла убитому глаза. На лице брата ее матери застыла улыбка. Вся грудь была залита кровью, кровь стекала, образуя лужицу. Сара вытерла слезы, вспоминая фотографии в альбоме. Когда-то, еще до потери памяти, она часто рассматривала их. Ей казалось, что сейчас кое-какие черты лица дяди выглядели несколько иначе — нос был более плоским, подбородок словно уменьшился, но если отбросить тридцать лет времени и тридцать фунтов веса, сомнений быть не могло: перед ней был отец Лиз — Хэл Сансборо. Тот самый человек, которого она видела на фото у дома в Челси держащим за руку свою дочь. В ушах у Сары все еще стояли его последние слова: «Скажи Лиз, что я люблю ее».

Сара выскочила из машины и осторожно огляделась. На улице никого не было, и, похоже, никто не наблюдал за ней из окон окрестных домов. Она взяла «вальтер» Ощипанного и проверила обойму, затем пошла по направлению к ближайшей станции метро. Душу ее раздирали противоречивые чувства. Она встретила незнакомого человека, который в течение недолгого времени считал себя ее отцом, и вот теперь он мертв. По идее она должна была испытывать бешенство, жаждать мести, но больше всего ей хотелось прекратить кровопролитие.

Убитый, видимо, рассказывал ей свою собственную историю. Ей никуда не спрятаться от того факта, что она находилась в кровном родстве с безжалостным профессиональным убийцей, который сказал, что гордится ею.

Сара почувствовала, как покрывается гусиной кожей, — ей был вовсе ни к чему комплимент киллера. Сама того не замечая, она ускорила шаг, словно это могло помочь ей прийти к какому-то решению.

Дойдя до бистро, у которого она договорилась встретиться с Ашером, она увидела, что он уже ждет ее, сидя на стоящем у обочины мотоцикле.

— О Господи, что случилось? — спросил он, дотрагиваясь до повязки у нее на голове.

— Потом расскажу, — ответила она. — Мне кажется, тебе не терпится отсюда смотаться.

— Это уж точно, — подтвердил Ашер, озираясь. — Наши фотографии и информация в газете дают о себе знать. Меня дважды останавливали. Нет никаких гарантий, что и в третий раз мне повезет.

Он протянул Саре черную кожаную куртку и шлем с закрывающим лицо забралом из темного пластика — такой же, как у него самого.

— Сможешь надеть это поверх повязки?

— Конечно, — ответила она, нахлобучивая шлем. При этом она невольно поморщилась от боли. — Куда поедем?

— У меня есть хорошая новость. Мы едем к Джеку О’Кифу. Кристин Робитай дала мне его адрес.

— Наконец-то! Может быть, хотя бы он сможет разобраться, что такое задумал Бремнер!

Когда Сара надевала куртку, Ашер увидел заткнутый за пояс ее брюк «вальтер».

— Что произошло? Где твоя «беретта»?

— Это очень долгая история, Ашер. Поехали скорее.

Кристин Робитай сидела на резном балконе своей квартиры и смотрела на раскинувшийся внизу полуденный Париж. Через весь город вилась серебряная лента Сены. Кристин курила сигареты с золотым ободком вокруг фильтра и думала о прошлом, об истории и о самой себе, гадая, когда же она наконец перестанет повторять старые ошибки.

Поначалу все в ее жизни складывалось удачно. Она родилась и выросла в зажиточной семье торговца цветами. В овеянном духом романтики Париже благоденствовали три категории торговцев — те, что снабжали город хлебом, вином и цветами. Уже с малых лет Кристин была в курсе семейных дел, понимала важность их семейного бизнеса. Кроме того, она всей душой любила цветы, прекрасно разбиралась в числовой и цветовой символике. Что могло быть лучшим подарком, чем фарфоровая ваза, наполненная белоснежными лилиями, белыми древовидными гортензиями, зелеными артишоками и изумрудным папоротником и мхом?

В Париже в любом, даже в самом бедном квартале была своя цветочная лавка. Магазин семьи Робитай был одним из самых роскошных в городе, он располагался напротив здания Национальной Ассамблеи на пляс дю Пале Бурбон, неподалеку от многочисленных иностранных посольств и министерств, которые испытывали большую и постоянную потребность в изысканных цветах. Семья Робитай была известна в кругу своих коллег умением составлять элегантные, тщательно продуманные и необычные цветочные композиции. У Кристин было двое братьев и две сестры. Она росла избалованным ребенком. Поскольку она была самой красивой из девочек, ее обожали, одевали в дорогие платья и тонкие чулки, демонстрируя Кристин как еще одно утонченное творение ее семьи. Она училась в школе и работала в магазине. В составлении композиций из цветов ей не было равных, правда, больше всего ей нравилось стоять за прилавком. Там она могла флиртовать с молодыми министерскими чиновниками и респектабельными господами.

В четырнадцать лет Кристин забеременела. Ее любовником был составитель композиций из известного магазина, торговавшего искусственными цветами. Родственников Кристин возмущало не столько то, что подобная неприятность случилась с девочкой в столь раннем возрасте, сколько род занятий молодого человека. Работая с неживыми цветами, он, по мнению ее родных, не мог должным образом оценить хрупкую красоту такого непревзойденного творения Всевышнего, как Кристин. Тем не менее молодой человек сделал ей предложение. Родители Кристин, будучи католиками, также дали согласие на брак. Все, что случилось потом, стало полной неожиданностью для всех.

Вместо замужества девочка сбежала из дома, сделала аборт и стала работать певицей и танцовщицей в клубах на Монмартре, выступая в нарядах, раз от разу становившихся все более откровенными и вызывающими. Разыскавший ее отец был убит увиденным. Кристин хладнокровно предложила ему убедить мать в том, что она, ее дочь, умерла.

Мужчины в ее жизни менялись слишком часто. Перешагнув тридцатилетний рубеж, Кристин поняла, что ее карьера танцовщицы сомнительных клубов и кабаре окончена. Именно тогда ее очередной любовник, черноволосый ловелас из Марселя, предложил ей деловое знакомство.

В течение последующих двадцати лет Кристин знала человека, ставшего ее боссом, только по имени — Жан.

С Жаном она работала на Интерпол, и главным инструментом ее работы была любовь. Торговать своим телом в интересах правительства казалось Кристин интересным и полезным занятием. Но теперь ей уже перевалило за пятьдесят, волосы давно поседели, и полгода назад она неожиданно перестала их красить. С годами ее чудесные, мягкие, нежные черты лица превратились в стальную маску. Теперь она слишком много курила, слишком много пила и слишком устала от любви. Любовь в ее представлении была одной из разновидностей борьбы за власть, где женщина в любом случае играет жалкую роль.

Кристин сразу понравился Ашер Флорес — не только потому, что он был приятным молодым человеком, всегда относившимся к ней уважительно, но еще и потому, что его фамилия — Флорес — по-испански означала «цветы». Казалось, самой судьбе было угодно, чтобы они встретились и стали друзьями; впоследствии она снабдила его информацией, которая спасла Ашеру жизнь. В конце концов Кристин все-таки затащила его в постель, и для него это был способ выразить ей благодарность.