Лесли отложила вилку:

— Ты серьезно? Я все-таки продолбила твою упрямую башку?

— Почти насквозь. Да, ты права. Наша политическая система — демократия — запачкана нашей экономической системой — капитализмом. Фактически мы так управляем страной, как будто капитализм является нашей политической системой. Мы готовы на все ради прибыли. Единственным реальным мерилом успеха стали деньги.

Лесли кивнула:

— Ну да, когда люди тебя спрашивают, чем ты занимаешься, на самом деле их интересует, сколько ты зарабатываешь.

— ЦРУ создавалось не для того, чтобы построить такую систему, — сказал Лукас. — Его функция состояла в том, чтобы просто вовремя предоставлять разведывательную информацию государственным деятелям, определяющим основные направления политики, тем, кто принимает решения. Только в этом. Но это очень важное дело. Наш новый директор именно в этом видит наши задачи. Она много сделала для того, чтобы провести нужные реформы и приостановить нашу деятельность на других направлениях. Но это трудно сделать. В течение пятидесяти лет ЦРУ занималось не тем, чем должно было заниматься. Если сейчас, поддавшись давлению, мы начнем шпионить за иностранными фирмами, демократия станет пустым звуком, а это значит, что мы еще больше ослабим этические устои нации.

Ее лицо расцвело сияющей улыбкой.

— Я могу тебя процитировать в своей статье?

— Да, как правительственный источник, пожелавший остаться неизвестным. — Он нахмурился. — Но скоро, очень скоро, Лес, я перестану скрывать от общественности свое имя.

— Гордон, а у меня, случайно, нет родственников в Санта-Барбаре, реальных или по легенде? — спросила Лиз. — Я имею в виду семью Уокеров — тетушку Джейн, дядю Гамильтона, двоюродного брата Майкла.

Они были одни за длинным столом в пустой комнате для занятий. Гордон сидел напротив Лиз, рядом с ним лежал его закрытый блокнот. Лиз, низко склонившись над столом, чистила свой пистолет системы «беретта».

— Фамилию Уокер мы дали тебе как прикрытие, — сказал Гордон.

— Ну да, Сара Уокер. Но вы ведь не создавали для моего прикрытия в Санта-Барбаре целую семью?

— Откуда у тебя такие сведения?

Лиз закончила смазывать «беретту».

— Может быть, есть еще что-то такое, что мне надо было бы знать о себе и о моем прикрытии?

— Откуда ты взяла всю эту чушь о семье Уокеров?

— Из досье.

— В досье ничего подобного нет.

— Я имею в виду компьютерное досье. Базу данных по личному составу здесь, на Ранчо. Я туда залезла.

— Когда?

Она посмотрела на него. Лицо Гордона мгновенно изменилось, стало жестким и побагровело.

— Какая разница?

Быстрым и точным, как у хищника, движением он схватил ее за запястье и вывернул руку назад. Такой резкий переход к физическому насилию поразил ее.

— Послушай меня, Лиз Сансборо. — Он говорил отрывисто, глядя на нее сузившимися глазами. — Я показал тебе все, что тебе надо знать. Содержание компьютерной базы данных по личному составу тебя не касается. Это совершенно секретные материалы.

Тело Лиз бурно протестовало, но сознание оставалось холодным и работало четко. Гордон угрожающе приблизился к ней:

— Ты работаешь в агентстве и выполняешь приказы. В твои обязанности входит не лезть в секретные файлы, пока не получишь к ним допуск. Ясно?

— Да, — с трудом выговорила она.

У Лиз мелькнула в памяти серия приемов, способных отключить Гордона в считанные секунды. Ее «беретта» не была заряжена, но она могла ударить его рукояткой пистолета по голове… Но почему ей в голову лезут такие мысли? Ведь так ее учили действовать против врага.

Гордон отпустил ее руку и глубоко вздохнул.

— Я не хотел сделать тебе больно, дорогая, — заговорил он другим тоном, мягко и сдержанно, снова превратившись в человека, которым Лиз восхищалась. — Работа в агентстве не игрушки, правила здесь серьезные, речь идет о жизни или смерти. Почему тебе вообще взбрело в голову заглянуть в компьютерное досье?

Он не отводил от нее внимательного взгляда, словно хотел убедиться, в своем ли она уме.

— Я не хочу, чтобы во время операции тебя ранили или, не дай Бог, убили.

— Само собой.

Горячая волна гнева захлестнула горло Лиз. Кто же были Джейн, Гамильтон, Сара и Майкл Уокеры? Если они были реальными, живыми людьми, была ли она с ними знакома? Или же Уокеры были лишь серыми тенями, затерявшимися в сумерках прошлого? И почему одно только упоминание о них вывело Гордона из себя? Что еще он не хочет позволить ей видеть… или знать?

На ужин в тот вечер подали спагетти. Кафетерий наполнили запахи орегано, тимьяна и чеснока. Лиз вдруг показалось, что она помнит, как когда-то давно она ела это блюдо очень часто вместе с пожилой седовласой женщиной, от которой пахло свежеиспеченным хлебом. Она помнила итальянскую речь, огромный буфет, весь в резных завитушках, в нем Лиз обожала прятаться, когда была маленькой. Кем была эта женщина? Соседкой? А может быть, ее бабушкой?

Ночью Элизабет занялась изучением особенностей сна Гордона, стараясь определить по его поведению степень погружения в сон. Наконец, дождавшись очередной фазы глубокого сна, она снова пробралась через лагерь и проникла в отдел личного состава. Лиз ввела в компьютер свой код, но на этот раз на экране монитора зажглись слова:

Это означало, что Гордон заблокировал допуск по ее коду.

На следующее утро небо над Скалистыми горами было идеально голубым и безоблачным. Лежа на кровати, Лиз думала о том фото, где они с Гордоном были засняты на пляже в Санта-Барбаре. В изображении было что-то странное…

— Хорошо, что ты уже проснулась. Надень-ка тренировочный костюм, и давай прокатимся.

Гордон стоял рядом, гладя на нее сверху вниз и приветливо улыбаясь.

— Зачем?

— Тебе надо пройти тест на выносливость. Я отвезу тебя к старту, ровно за двадцать миль отсюда, а вернешься ты бегом.

Одеваясь, Лиз смотрела на него с подозрением. Гордон, однако, вел себя как ни в чем не бывало, как будто не было накануне вспышки ярости, как будто он не выворачивал ей руку и не перекрывал доступ к компьютеру. Он добродушно болтал с ней о занятиях, а когда Лиз собралась, повез ее в зеленом джипе по одной из грунтовых дорог, проходивших через территорию Ранчо.

Отъехав на положенное расстояние, Гордон притормозил, и они вышли из машины. У обочины росли густые кусты дикой розы, трепетавшие под дуновением легкого ветерка. Узкая пыльная лента дороги петляла между лесистыми склонами. Солнце приятно пригревало, но Лиз знала, что через полчаса после старта оно будет жечь так, будто она сдает тест где-нибудь в пустыне Мохаве.

— А зачем понадобился этот тест на выносливость? — спросила Элизабет, разминая и растягивая мышцы перед предстоящим испытанием.

— Чтобы проверить твою физическую форму. Я буду ждать тебя на финише.

— А что потом?

— Угощу тебя пивом в офицерском клубе.

— Черт возьми, Гордон, что все это значит?

— Поговорим, когда сдашь тест, — ответил он, садясь в машину.

Лиз отметила про себя слово «когда» в его последней реплике. Это было серьезным признаком его уверенности в ней. Сама же она отнюдь не была уверена, что сможет пробежать двадцать миль, тем более в горах. До сих пор ей не приходилось преодолевать больше восьми миль в один прием.

Лиз бежала собранно, экономя силы. Гордон обогнал ее на машине, помахав рукой, и вскоре скрылся за поворотом, а она все бежала и бежала ровной трусцой. Миля за милей оставались позади, силы постепенно таяли. Временами она из-за плохо различимых в пыли камней оступалась, и от толчков у нее лязгали зубы. Наступил момент, когда Лиз поняла, что силы ее на исходе. Усталость становилась невыносимой, и она готова была остановиться. Однако гордость не позволяла ей сойти с дистанции — она знала: надо во что бы то ни стало добежать до финиша.