— Предпочитаю определение «ассасин».

— Не сомневаюсь.

— А может, вы будете звать меня просто Дарвином и забудем обо всем остальном?

— Дарвином? Вас действительно так зовут?

— Понимаю, понимаю. Так звали богохульника. Только не думайте, будто это послужило для меня источником проблем в юности. Впрочем, все мы в той или иной мере вынуждены нести бремя истории.

Шум двигателей сменил тональность на более высокую. Самолет заложил крутой вираж.

— Мы не приземлимся в Сиэтле. Боюсь, мне пришлось солгать. — Дарвин улыбнулся. — Как вы относитесь к иронии?

Сара настороженно взглянула на него.

— У Раккима четвертая группа с отрицательным резус-фактором. Очень редкая. Мне удалось достать только две пинты. — Ассасин наклонился ближе. Странно, почему она раньше не замечала его бегающих глаз? — У меня тоже четвертая-минус. Врачам, пока мы в полете, придется сделать переливание. Восхитительно.

Сара с трудом пыталась унять дрожь.

— Подумать только, его накачают моей кровью. — Дарвин расхохотался. — Готов поспорить, вы станете вспоминать об этом каждый раз, когда он примется трахать вас в задницу. — Откинув голову назад, ассасин обнажил клыки и завыл.

Перед полуденным намазом

— Спасибо, что согласились встретиться со мной, господин директор.

— Я давно хотел пообщаться с вами. — Глава СГБ не сводил глаз с фюзеляжа, торчавшего из темных вод залива Пьюджет. Хвостовая часть суперлайнера «Боинг-977» возвышалась над волнами на пятьдесят футов. Взревели двигатели, и палуба под ногами завибрировала. Туристы предпочитали смотреть на монумент через иллюминаторы с двойным остеклением, однако Рыжебородый и Коларузо остались на открытом воздухе, даже невзирая на ветер, безжалостно трепавший их одежду.

От соленых брызг у детектива щипало ноздри.

— После вашего звонка относительно моего участия в расследовании убийства Мириам Уоррик шеф решил, будто нас с вами связывают близкие отношения. — Коларузо испытывал некоторое беспокойство в связи с интересом, проявляемым к нему со стороны Рыжебородого. — Именно поэтому он меня сюда и погнал.

— А почему бы шефу полиции самому не поговорить со мной.

— Мы обнаружили трупы охотников. — Детектив решил перейти к делу. — Все они работали на «черных халатов».

— И шеф Эдсон решил, что в этом замешана служба государственной безопасности?

— Именно так.

— Служба государственной безопасности действительно имеет к этому отношение.

— Понятно. Шеф опасается конфликта между вами и ибн-Азизом, в результате которого полиция окажется выставлена в дурном свете. Разве не на нас лежит ответственность за поддержание покоя и порядка?

— Джерри Эдсону наплевать и на покой, и на порядок, его интересует только собственное кресло. И он его сохранит, пока его отец остается главой Комитета по ассигнованиям.

Коларузо провел ладонью по лбу.

— Целиком и полностью с вами согласен, сэр, но я-то вынужден работать под началом этого говнюка. Может, мне сказать ему, что вы не одобряете насилие и сделаете все возможное, чтобы найти виновных?

— Голова болит, детектив?

— Иногда.

— А у меня постоянно. Я часто просыпаюсь ночью… мне кажется, будто меня разбудила гроза. Я слышу гром, а потом оказывается, что гремит только у меня в голове. Домоправительница советует обратиться к врачу, но вы же знаете, стоит только с ними связаться, они уже не отстанут с бесконечными обследованиями.

— Почему бы нам не спуститься в салон. — Коларузо поежился. Он не заметил, как застегнул плащ не на те пуговицы. — У меня задница отмерзает.

— Я предпочитаю оставаться здесь. — Рыжебородый, одетый в простой шерстяной халат, казалось, не испытывал ни малейшего дискомфорта. Он кивнул на хвост самолета. — Вы жили в Сиэтле, когда произошла катастрофа?

— Мы с женой праздновали пятую годовщину свадьбы на Гавайских островах. Это было так давно.

— В апреле исполнится двадцать три года. На борту находилась тысяча сто пассажиров. Почти все остались там. — Лицо главы СГБ оставалось бесстрастным. — Мы сообщили, что самолет захватили бразильские приверженцы культа Конца света, но это, конечно, не было правдой.

— Что они пытались протаранить купол здания сената или что они были приверженцами культа?

— Я часто бывал здесь с Раккимом и Сарой.

Рыжебородый не спускал глаз с самолета. Металл все еще блестел. По крайней мере, так казалось с расстояния.

Коларузо больше не задавал вопросов. Глава службы безопасности использовал тактику исчезающей приманки, пытаясь вывести его из равновесия: выдавал намек на секретную информацию и замолкал в самый последний момент.

— Сара, когда впервые увидела обломки самолета, спросила, почему все главные памятники воспевают смерть. Хотела узнать, есть ли памятники, посвященные научным открытиям, поэзии или прорывам в области медицины. Ей тогда было семь, а Раккиму — двенадцать. Знаете, что он сказал? Он посмотрел на торчащий из воды хвост и заявил, что самолет снижался слишком круто. И потом добавил, что в этом случае рулем управлять невозможно. Пилот должен был подлетать к Капитолию под меньшим углом, почти горизонтально. — Рыжебородый покачал головой. — Двенадцатилетний мальчишка.

Коларузо прикинул, не заметит ли глава СГБ, если детектив сбежит в салон, оставив его на палубе.

— Я слышал, вашего сына приняли в фидаины.

Энтони-старший удивленно кивнул.

— Немного обидно, да? Я чувствовал себя так же, когда узнал про решение Раккима. Большая честь, конечно, но вы, я уверен, желали сыну другой участи. Наверное, хотели, чтобы он тоже стал полицейским?

— В полицейском управлении для католика нет будущего. Если повезет, выбьется в детективы.

— Тем не менее, полагаю, вы желали Энтони-младшему лучшего будущего. — Рыжебородый снова бросил взгляд на хвост самолета. — И я мечтал о лучшем будущем для Раккима. Для Сары. Для себя самого. Когда стареешь, начинаешь принимать неприемлемое.

— Ваши слова да Богу бы в уши. — Коларузо вовремя замолчал. — Извините. Непростительная фамильярность с моей стороны.

— Я не обиделся, детектив. Просто два пожилых человека рассуждают о том, как могло бы быть, сложись все иначе.

Коларузо промолчал. Он слишком долго проработал в полиции, чтобы поверить, будто обладающий неограниченной властью человек вдруг сделался мягким и сентиментальным.

— Раккиму повезло, что у него есть такой друг, как вы, — заметил Рыжебородый. — Меня он давно не посвящает в свои секреты.

Коларузо сдержал улыбку. Когда думаешь о людях плохо, редко разочаровываешься.

— Я послал Раккима на поиски племянницы. Он добился успеха. В моем распоряжении целый штат специалистов, да и мой опыт кое-чего стоит, тем не менее он сделал то, чего не смог сделать я.

— Вы хорошо его обучили. Вам следует им гордиться.

— К черту гордость. Мне нужна племянница. Где они сейчас?

Коларузо склонился над леером. Волны накатывались на фюзеляж самолета.

— Я не знаю.

— Я мог бы подставить вас, детектив. Мог бы устроить так, чтобы в вашем доме обнаружили наркотики. Или улики вашего сотрудничества с евреями. Есть бесчисленное множество способов разрушить жизнь человека, и я знаю их все. — Глава СГБ широко расставил ноги. — Но я так не поступлю. Слишком вас уважаю. Если Ракким считает вас другом, значит, знает, что угрозами от вас ничего не добиться. Мне достаточно было только посмотреть на вас.

— Целуете, перед тем как трахнуть?

Рыжебородый захохотал, но тут же согнулся в приступе кашля. Наконец он выпрямился, подставив ветру красное лицо. — Жаль, что у меня нет такого друга, как вы, детектив. Человеку моего положения подобная роскошь непозволительна. Ему можно иметь только семью. У меня никогда не было детей, но семья, как мне кажется, была.

— Это так. Ракким часто упоминал об этом. Вы были ему почти отцом.

— Спасибо. — Паром закончил обход затонувшего лайнера и взял курс на порт. Рыжебородый развернулся к самолету. — После того как Ракким попросил, чтобы вы возглавили расследование убийства Мириам Уоррик, я распорядился установить за вами слежку. На прошлой неделе вы ушли от «хвоста». Завернули в мужское отделение «Царства небесного» и тайком выбрались, пока мои люди следили за выходом из раздевалки.