Ракким шагнул ему навстречу, увернулся от удара и легонько ткнул ножом в плечо, затем, разворачиваясь, полоснул по груди вторую гиену. Услышав рядом с головой свист рассекаемого воздуха, он ушел вниз, двинул кулаком в живот и чиркнул по подбородку едва успевшего замахнуться кривоногого гопника. Все его выпады слились в единое плавное движение. Непрерывное и похожее на танец, только музыку к нему не слышал никто, кроме Раккима. Подобные навыки усваивались при помощи обучающей игры, специально разработанной для молодых фидаинов. В лагере новобранцев ей посвящали по нескольку часов ежедневно. Уход — удар, ложный выпад — укол. Буквально кончиком ножа, чтобы вызвать кровотечение, но не нанести серьезного увечья. По окончании курса на коже большинства кадетов насчитывалось не менее сотни шрамов. У Раккима — не больше дюжины.

Все четверо кинулись в бой, и он оставил на каждом еще по отметине, ловко обтекая свистящие биты и каждый раз материализуясь в совершенно неожиданном месте. Кончик лезвия метался по их рукам, ногам, бокам, спинам и лицам. Они бросались на него снова и снова, обезумев от ярости, завывая от боли и обиды, отчаянно ругаясь, но Ракким опять ускользал неизвестно куда, лишь новые капли крови орошали булыжник, просочившись сквозь искромсанную одежду.

Он на миг прервал танец, изображая усталость, и Энтони-младший тут же поспешил воспользовался его заминкой. От отчаянного удара бывший фидаин уклонился в самый последний момент, и бита с размаху врезалась в грудь первому из гиенообразных. Раздался хруст, словно кто-то наступил на сухую ветку. Гулко всхлипнув, парень свалился на землю, а его оружие забрякало по булыжникам.

— Ты че сделал, Энтони?! — завопил второй, бросаясь к поверженному. Полуотрезанное ухо хлопало на бегу по его черепу. — Че сделал?!

— Я… не могу… дышать, — просипел громила склонившемуся над ним брату.

— Не ной, все будет в порядке. — Сын детектива тоже истекал кровью, однако биту из рук не выпустил, все еще надеясь достать Раккима.

— Не могу… не могу… дышать, — повторил раненый. Из его ноздри возник багровый пузырь, медленно надулся и лопнул.

— Я его в больницу отволоку. — Второй гиенообразный поднял брата на руки. Тот вскрикнул от боли. — Ты победил, мистер.

— Это невозможно, Энтони, — пробормотал кривоногий. Его пальто блестело от кровавых потеков, а лицо походило на маску индейского бога войны. — Это ж не человек, а какая-то циркулярная пила.

— О'кей, он владеет хитрыми приемами, — согласился предводитель. — Мы тоже.

Гопник покачал головой и побрел по переулку вслед за гиенообразными.

Энтони-младший сердито посмотрел на Раккима.

— Я тебя не боюсь.

— За это медалей не дают, — пожал плечами тот. — Должны, но не дают.

Сын детектива сжимал биту красными от крови пальцами.

— Ты так и не рассчитался со мной за то, что сделал на стадионе. Я украл бумажник честно.

Услышав подобное заявление, Ракким не смог удержаться от смеха.

Энтони-младший перехватил биту. Он действительно собирался вновь атаковать.

— Передохни. — Бывший фидаин поднял руку.

Как ни странно, юнец повиновался.

— Скажи отцу, что я дам тебе рекомендацию.

— Так я и поверил.

— Я серьезно.

Смертность в академии значительно превышала аналогичные показатели у простых обывателей, однако, судя по повадкам Энтони-младшего, там он имел более высокие шансы на выживание, нежели оставаясь лицом гражданским.

Сын детектива пристально посмотрел на него и кивнул.

— Спасибо. — Юнец дрожащими руками повесил биту на ремень под пальто. — Я хотел сказать… мне очень хотелось бы.

— В лагере для новобранцев ты забудешь о благодарности. Правда, не исключено, что поблагодаришь меня, когда выйдешь из него. Если выйдешь.

— Я все выдержу. — Энтони-младший воровато огляделся по сторонам. — Скажи, а правду говорят?.. Ну, ты понимаешь… Все фидаины… они действительно сидят на наркотиках?

— Нет, это неправда.

— Да ладно. Вон как ты нас разобрал. Нет, там с вами точно что-то проделывают. Мне бы вот тоже хотелось, чтобы я стал таким же сильным.

— Фидаины — вовсе не супермены.

— Вас и нормальным не назовешь.

Ракким рассмеялся.

— Верно. Все дело в том, что мы после лагеря для новобранцев проходили медосмотр — конечно, те, кто остался в живых и не сбежал, — а затем нам вкалывали коктейль.

— Какой коктейль? Какое-нибудь волшебное зелье?

— Это связано с генной инженерией. Ряд инъекций…

— Я так и знал. Вас там накачивали анаболиками. Ракким, я сделаю что угодно, лишь бы получить это зелье.

— Никакого волшебства. Девяносто процентов того, что делает фидаина столь опасным, обеспечивается обучением и тренировками. Тренировками и… восприятием. Все инъекции мира не помогут, если ты не выработаешь нужного восприятия, а восприятие окажется бесполезным без тренировок. В действительности восприятие без тренировок неминуемо станет причиной твоей гибели. Коктейль лишь позволяет выдерживать умственные и физические нагрузки, губительные для обычного человека. Первый курс обучения длится порядка года. Целый год ежедневных заплывов на десять миль и пробежек на пятьдесят. Целый год схваток с применением любого оружия или голыми руками. В жару. В мороз. И за все это время только в самые удачные дни тебе удается поспать не более трех часов. Коктейль делает это возможным. У фидаинов чрезвычайно быстрая реакция. У них высоченный болевой порог. Они способны прекрасно ориентироваться на местности, и раны у них заживают быстрее, но только тренировки делают человека фидаином. Ты готов к этому?

— Этот коктейль… он по-прежнему внутри тебя?

Ракким кивнул.

— Навсегда.

— Однажды фидаин — всегда фидаин, кажется, так говорят.

— Да, так говорят.

— Мне нравится.

— Посмотрим, повторишь ли ты эти слова, когда закончишь первый год обучения.

Энтони-младший усмехнулся.

— Ты сам сказал «когда», а не «если».

— А теперь ступай домой и обработай раны. Хочешь, чтобы я сообщил отцу?

— Сам управлюсь. — Юнец пристально взглянул на него, прикусив губу.

— Ра… сэр… А как ты решился уйти в отставку? Почему больше не захотел быть фидаином?

Ракким улыбнулся. Возможно, юноша не настолько безнадежен.

После вечернего намаза

Саре снился жуткий сон: ее возлюбленный стоял на коленях, прижимая к груди собственную голову, а сквозь пальцы сочилась кровь. Вынырнув из одного кошмара, она тут же очутилась в другом. Куда более реальном.

Как выяснилось, ее разбудило стрекотание лопающегося пластика. Она специально положила кусок пузырчатой упаковочной пленки в темном участке переулка. Ровно туда, куда не доставали лучи фонарей охранного освещения. Любой, кто проходил через самое узкое место между домами, непременно наступил бы на него. Мусорные баки, стоявшие поблизости, вечно едва не лопались от картонных коробок, пенопластовых распорок и прочего упаковочного материала, а потому обычный пешеход, возможно проворчав что-нибудь в адрес нерадивых жильцов, более не обратил бы на импровизированную сигнализацию ни малейшего внимания. Шаги ускорились — на ночных визитеров уловка не подействовала.

Сара скатилась с тахты. Все необходимое она заранее рассовала по карманам просторных штанов и куртки на молнии. Окно жилища выходило в переулок, однако ее уже лишили возможности воспользоваться им для бегства. Зато ей хватило времени отпереть дверь на лестницу, оставить ее приоткрытой, словно кто-то в спешке покидал квартиру, и снять деревянную панель за радиатором. Здание построили еще до Перехода. С толстыми внешними стенами для лучшего сохранения тепла. Нефть и газ тогда стоили баснословно дорого. За панелью открылась ниша, маленькая, но вполне способная вместить девушку. Племянница Рыжебородого загодя обила ее стенки звукоизолирующей материей. Протискиваясь в узкую щель, она уже слышала шаги, торопливо громыхающие по лестнице. Оставалось лишь приладить панель на место и молить Аллаха о том, чтобы шов на темной сосновой поверхности четко совпал с другими. Сара скорчилась в темноте, слушая шипение радиатора. Теперь ждать. Так же как проделывала это бесчисленное количество раз, на всякий случай отрабатывая именно такую ситуацию. Правда, во время тренировок ее тело не покрывалось от страха липким потом. Она решила думать о Раккиме. Интересно, сердит ли он на нее за то, что не пришла на стадион? Скорее всего, обиделся. Шаги раздались совсем близко. Скрипнула входная дверь. Сердце билось так сильно, что удары отзывались в голове раскатами грома.