Телохранитель-американец подошел к ибн-Азизу.

— Не волнуйся, брат, — тихо произнес светловолосый убийца из Вайоминга. Он так и не избавился от легкой гнусавости. — Я сверну тебе шею быстро. Окажешься среди благоуханных дев, даже не успев заметить, как умер.

Халед не отрываясь смотрел на Оксли, когда раздался вскрик американца. Едва слышный, словно его испустил маленький ребенок. Глаза Оксли расширились от удивления, а ибн-Азиз улыбнулся.

Йеменец, аккуратно опустив на пол тело коллеги, извлек кинжал из его широкой спины.

Оксли попытался вскочить, однако алкоголь вкупе с растерянностью замедлили его реакцию. Заместитель, одним прыжком оказавшись позади него, набросил на шею муллы льняную салфетку. Глава «черных халатов» пытался освободиться от импровизированной удавки, впиваясь ногтями в руки ибн-Азиза.

Халед не обращал внимания на отчаянное сопротивление. Он лишь продолжал затягивать салфетку. Оксли вдвое превосходил его в весе, но давно обрюзг, предаваясь многочисленным грехам. Чистого в помыслах ибн-Азиза, напротив, питали уверенность и сила, присущие истинному правоверному.

«Откроете ли вы то, что в ваших душах, или утаите, Аллах предъявит вам счет за это», [5]— повторил он по памяти, еще туже сдавливая горло жертвы.

Глава «черных халатов» хрипел и извивался. Глаза его вылезли из орбит. Слезы текли по щекам и капали на бороду.

Халед прижал Оксли к стулу.

«И Аллах ответил Иблису, шайтану: "Это тот путь, который Я считаю прямым. Воистину, нет у тебя власти над Моими рабами, за исключением заблудших, которые последуют за тобой, и воистину ад — это место, предназначенное всем им"». [6]

Губы муллы сделались лиловыми, как спелый виноград. Он судорожно вцепился в скатерть, и тарелки с бокалами посыпались на пол. Сопротивление его становилось все более слабым, пока он не ткнулся лицом в стол.

Ибн-Азиз разжал пальцы, и бездыханное тело рухнуло к его ногам. Вытерев руки салфеткой, убийца отбросил ее в сторону. Все молчали. Приспешники Оксли, сотрясаемые дрожью, дружно уставились в собственные тарелки, лишь Таннер и Фазиль с сияющим видом перебирали четки. Медленно и торжественно ибн-Азиз занял место во главе стола. Телохранитель-йеменец тут же материализовался за его спиной. Ибн-Азизу казалось, что его окутывает чистейший белый свет. Ему всего двадцать шесть. Сделать предстояло еще так много, а он только-только начал.

После полуденного намаза

На следующий день Ракким, расположившись за рабочим столом Сары, рассеянно блуждал глазами по кабинету: пытался представить себя на ее месте и увидеть то, что привлекло бы ее внимание. Взгляд бывшего фидаина наткнулся на знакомую фотографию, засунутую под прозрачную створку книжного шкафа. Сара, облаченная в оранжевую парку, победно вскинула руки на вершине горы Рейниер. [7]Он улыбнулся. Если хорошенько присмотреться, то в стеклах ее горных очков можно увидеть отражение самого Раккима в голубой парке с фотоаппаратом в руках. Еще один маленький секрет. Еще одна, лишь им понятная шутка.

Пока он изучал содержимое стола, мимо кабинета торопливо пробегали студенты, подгоняемые вторым звонком. Первый прозвучал уже давно, и теперь до начала очередной лекции оставалось всего пять минут. За опоздание или несоблюдение приличий в одежде правила учебного заведения предусматривали большие штрафы, однако университет по-прежнему крайне нуждался в средствах на развитие материальной базы и ремонт зданий. Несмотря на безупречный порядок, поддерживаемый в студенческом городке, — по пути сюда бывший фидаин не заметил на дорожках и газонах даже соринки, — вощеные полы в зданиях коробились растрескавшимися паркетинами, аудитории поражали теснотой, а разношерстные столы и стулья давно требовали замены. Кабинеты преподавателей, обставленные дешевой мебелью, со стенами в многочисленных заплатах на месте обвалившейся штукатурки, выглядели ничуть не лучше. Устаревшие компьютеры на всех кафедрах вовсе не имели спутниковой связи, а доступ в Интернет им полагался весьма ограниченный. Вероятно, для предотвращения атак вездесущих русских вирусов. Впервые столкнувшись с подобной нищетой, Ракким долго не мог поверить собственным глазам. Учебные базы фидаинов всегда снабжались самым современным оборудованием, начиная от интеллектуальных рабочих столов и заканчивая голографическими боевыми тренажерами. На их фоне аудитории университета казались оснащенными как-то бездумно, хотя, возможно, они всего лишь страдали от катастрофической нехватки финансирования. Простенький замок от письменного стола Сары, например, имел право считаться замком только по названию.

Рано утром бывший фидаин оставил машину Рыжебородого на подземной стоянке в центре Сиэтла. Выйдя на улицу, он услышал призыв к утреннему намазу. Казалось, голос муэдзина с минарета главной мечети разнесся далеко за пределы столицы:

— Аллах велик, Аллах велик, Аллах велик! Нет бога, кроме Аллаха, а Мухаммед — пророк его. Все к молитве! Все к молитве!

Правоверные по всему городу, штату, стране, миру слышали подобные призывы и спешили повиноваться как один.

Ракким, озаренный розовым светом начинающегося дня, замер на месте, вздрагивая в унисон звукам. Единое сердце. Единая душа. Единый бог. В последний раз он молился три года назад, однако и сейчас его губы помимо воли воспроизводили слова муэдзина. Мимо спешили к намазу многочисленные верующие. Бизнесмены в деловых костюмах-тройках, юноши в джинсах, подростки, ведущие детей за руку и подгонявшие самых маленьких, чтобы не опоздать. Каждому известно — совместная молитва в двадцать семь раз действеннее сотворенной в одиночестве, а на первых из явившихся в мечеть непременно снизойдет благословение невиданной силы. Через несколько минут тысячи правоверных встанут на колени лицом к Каабе и идеально синхронизированная волна смирения, бескорыстного и безграничного, прокатится по всему миру в вечность. Провожая взглядом стекающиеся к храму толпы, Ракким искренне позавидовал их набожности.

В течение следующего получаса он петлял по Зоне, пересаживаясь на разные автобусы, затем спрыгнул в знакомом квартале и незаметно пробрался в собственную квартиру. Никто не знал, где обитает бывший фидаин, даже Марди. Ракким принял душ, вздремнул пару часиков, а проснувшись, закусил холодной курицей и проглотил четыре таблетки аспирина. Выбравшись из дому, он угнал машину с долгосрочной стоянки и поехал в университет, где совершил проникновение со взломом.

В пятницу вечером, когда студенческий городок совершенно опустел, Рыжебородый лично осматривал кабинет племянницы, однако Ракким счел нужным увидеть все собственными глазами. Кроме того, он хотел переговорить с доктором Барри, коллегой Сары, делившей с ней помещение. Скорее всего, она могла забежать сюда после лекций, то есть часа в три. Изначально кабинет предназначался для одного человека, однако позже, то ли из соображений экономии, то ли сочтя возможность индивидуального контакта преподавателя и студента нарушением морально-нравственных норм, руководство перераспределило все помещения минимум на двоих.

Содержимое ящиков письменного стола Ракким перебрал, привычно фиксируя в памяти расположение каждого предмета, чтобы потом все возвратить на прежние места. Он обнаружил множество линованных блокнотов с набросками заметок для «Ю-эс-эй пост Ирак 301» и «Введения в массовую судебную культуру», целую кипу ведомостей с оценками и толстенный том инструкций, изданных администрацией университета для преподавательского состава. В них пространно описывались нормы поведения и приводились ссылки на соответствующие суры Корана.

На одной из книжных полок Ракким, к некоторому своему удивлению, заметил экземпляр старого Билля о правах. Книга стояла вне пределов видимости тех, кто входил в кабинет, однако он так и не понял — является поступок Сары простой неосторожностью или она намеренно держала его поблизости, желая напомнить себе, до какой степени все изменилось в их мире? Некоторое время назад бывший фидаин где-то вычитал, будто даже сжигание государственного флага когда-то считалось проявлением свободы слова. Новый режим внес изменения во все десять поправок. По мнению племянницы Рыжебородого, первую из них совершенно выхолостили, напрочь лишив смысла, остальные в довольно ограниченном виде сохраняли кое-какие гражданские права. В целом, большая часть населения отнеслась к перекраиванию конституции довольно наплевательски, однако полная отмена второй статьи все же вызвала немало протестующих голосов. Некоторые консерваторы ворчали до сих пор, но и они, подобно более покладистым соотечественникам, давным-давно распрощались с личными арсеналами. Владение оружием для частных лиц находилось под строжайшим запретом. Сам Ракким потребности вооружиться не испытывал. Он и без оружия представлял собой немалую опасность.