Странно было валяться посреди автостоянки возле разграбленного «Уол-марта» с подвернутой под себя ногой и смотреть в небо. Раньше Джейсон часто заскакивал сюда за джинсами, новым диском или пачкой «Фростед флейкс». А теперь он здесь умирал.

Вороны, резко взмахнув черными крыльями, слетели с высоких столбов. День ото дня птицы увеличивались в размерах, словно раздуваясь от собственной наглости.

Умирать оказалось совсем не страшно. Вначале, правда, его тело пронизывала боль, ужасная боль, но потом она отступила. Отступила, к счастью, поскольку Джейсон не отличался мужеством. Он боялся пауков, зубных врачей, красивых девушек, а более всего — одиночества. Однако сейчас страх исчез. Гибель в Священной войне открывала прямую дорогу в рай. Так говорил Трей, а он знал Коран гораздо лучше Джейсона. По словам Трея, самым главным было вслух засвидетельствовать свою веру: «Нет бога, кроме Аллаха, а Мухаммед — пророк Его», — и дальше беспокоиться не о чем.

Трей уже умер. Снайпер мятежников загнал ему в грудь три пули, когда их подразделение подходило к Ньюарку. Джейсон, склонившись над ним, схватил его за руку, умолял не умирать, но Трей все равно умер с застывшим на лице выражением испуга.

Сержант приказал было продолжить движение, однако Джейсон не двинулся с места, заявив, что желает лично убедиться в том, что о теле позаботятся надлежащим образом. Командир, бывший бухгалтер из «Эйч-энд-ар блок», сдался и повел взвод дальше. Все бойцы подразделения, так же как и Джейсон, приняли ислам совсем недавно и потому испытывали некоторую неуверенность в себе.

Он дождался, пока похоронная команда завернет Трея в белую ткань, затем помог рыть могилу.

Когда Джейсон догнал взвод, сержант уже успел погибнуть. Теперь умирал он сам, и белой ткани на всех не хватало. Ничего, Аллах поймет. Эти слова Трей неустанно повторял, если Джейсона обуревали сомнения, ведь он продолжал питать слабость к свиным отбивным и бекону. Читай Священный Коран, и Аллах поймет.

Джейсон почти утратил способность видеть, но это не имело значения. Он и так повидал достаточно.

Тела убитых завалили всю автостоянку. Весь Ньюарк превратился в гигантское кладбище. Солдаты и мирные жители. Правоверные вперемешку с мятежниками из Библейского пояса. Американцы против американцев.

И те и другие сражались на своей земле. Бои шли за каждую автостраду, за каждую торговую улицу. Города пылали по всей стране.

На прошлой неделе мятежники два или три раза почти овладевали Ньюарком, и тогда майор Кидд, чернокожий великан, вдохновляя войска личным примером, первым бесстрашно устремлялся в контратаку навстречу свистящим пулям.

Джейсон был рад, что его не послали воевать под Нэшвилл. Его родители много лет назад переехали оттуда в Детройт, получив рабочие места на автомобильном заводе, однако в Теннесси остался еще кое-кто из родственников, и сейчас они, вполне возможно, сражались на другой стороне.

Задолго до Перехода жители Библейского пояса, так же как и все остальные, переживали нелегкие времена. Люди оставались без работы или жили в постоянном страхе потерять ее, фабрики и школы закрывались, дети голодали. Впрочем, лишения не заставили южан изменить собственному мировоззрению. Наоборот, их вера лишь окрепла.

В те времена единственным местом, предлагавшим душевный покой… единственным местом, обещавшим дать нужные ответы, стала мечеть. Все это видели. Вся страна согласилась принять другую веру, но только не южане. Они не пожелали отказаться от устоявшихся традиций и сохранили старомодную религию.

Именно по этой причине Джейсон не находил в себе сил ненавидеть мятежников. Он понимал их. Южане любили страну, обманувшую их. Любили страну, прекратившую существование… И пусть война против них священна, таких врагов нельзя не уважать.

С этим был согласен даже Рыжебородый. Воин ислама, заместитель директора службы государственной безопасности, он их тоже понимал.

— Пусть недостоин сам предмет веры мятежников, — вещал Рыжебородый, — однако такая преданность достойна уважения, и тем радостнее станет их приход к истинной вере.

Джейсон часто видел его на экранах телевизоров. Бывалым солдатам он нравился. Почти так же, как майор Кидд.

Многие политики призывали сравнять Библейский пояс с землей, но Рыжебородый заставил их умолкнуть. С телосложением быка, суровым взглядом и бородой цвета лесного пожара, он легко наводил страх на недругов.

Совсем стемнело. Тем не менее Джейсон не остался в полном одиночестве. До его слуха долетел шум многочисленных крыльев, и он еще раз повторил про себя священную формулу.

Смерть за веру сулила ему вечные утехи с многочисленными гуриями-девственницами. Джейсон вовсе не собирался спорить с Аллахом, однако втайне все же надеялся, что в раю ему встретится хотя бы пара девушек, обладающих соответствующим опытом, поскольку сам он таковым обзавестись не успел. А еще жаль, что не удалось закончить школу. В этом году он должен был стать выпускником. Выпуск две тысячи пятнадцатого года. Как бы здорово он смотрелся в форменном пиджаке на фотографии из ежегодника… Ладно, как говорил Трей, «иншалла», что означало нечто вроде «как бы то ни было». Джейсон улыбнулся. Шум крыльев сделался громче. Ангелы прилетели, чтобы унести его домой.

Двадцать пять лет спустя

Второй тайм финального матча «Суперкубка» [1]начинался как раз после полуденного намаза. Болельщики на стадионе Хомейни совершали ритуал чисто механически, неуклюже скорчившись, расставив ноги и едва касаясь лбами земли. Один только охранник на верхней галерее творил молитву с надлежащим благоговением. Все движения мужчины в возрасте, с покрытым шрамами лицом отличались плавностью и точностью. Сложив ладони и вытянув носки, он развернулся, как подобает, в сторону Мекки. Поймав на себе взгляд Раккима Эппса, охранник на мгновение напрягся, потом заметил у него на пальце кольцо фидаина и склонился в приветственном благословении.

Ракким, не молившийся уже в течение трех лет, вернул приветствие с не меньшей искренностью. Лишь один из тысячи мог иметь представление о значении простого титанового кольца, но охранник относился к числу первых из новообращенных. За веру он отдал все и взамен ожидал только места в раю. Интересно, считал ли этот человек войну оправданной?

Ракким оглядел толпу правоверных, спешивших занять свои места. Сара все еще не появилась. В нескольких рядах от себя он заметил поднимавшегося по лестнице Энтони-младшего. Новая оранжевая футболка с эмблемой «Бедуинов», вероятно, стоила его отцу недельного жалованья. Энтони-старший слишком баловал сына. Самые крутые полицейские почему-то всегда оказываются чрезмерно мягкотелыми по отношению к собственным детям.

Со своего места Ракким мог без труда разглядеть купола и минареты на окружавших город холмах, далекий полуразрушенный отель «Спейс нидл» и Дворец мучеников возле него. Городской центр представлял собой скопление стеклянных небоскребов и высотных жилых домов с торчащими отовсюду спутниковыми антеннами. На юге вздымалось в небо здание правительства, вдвое превосходящее размерами старое в Вашингтоне, а рядом сверкала синей мозаикой Великая мечеть.

На нижних трибунах зрители-католики делали вид, будто не замечают, как правоверные запихивают в спинки сидений молитвенные коврики. Ракким же замечал все, не замечал только Сары. Еще одно невыполненное обещание. Все, больше он не позволит ей себя дурачить. Впрочем, точно такой же зарок Ракким дал себе, когда Сара обманула его в прошлый раз.