В воцарившейся тишине он тяжелой походкой направился к выходу. Едва за ним закрылась дверь, привычный гул возобновился с прежней силой.

— Он — хороший полицейский, но искренне ненавидит мусульман. Вероятно, жалеет о том, что не эмигрировал в Библейский пояс, когда шанс был. Почти все чернокожие так сделали. А он решил остаться, дать новому правительству шанс. Как и я. — Коларузо тяжело вздохнул, и в воздухе снова запахло перезрелым виноградом. — Ты слишком молод для того, чтобы помнить, какой была эта страна, но позволь сказать мне, что жизнь была безрадостной. Наркотики, отчаявшиеся люди, готовые проломить друг другу череп, причем совершенно непонятно ради чего. Человек против человека, черные против белых, Бог против всех — так шутили в те времена, тем не менее я лично никогда не считал эту шутку веселой. — Он пожал плечами. — Потом евреи разнесли Нью-Йорк и Вашингтон, и все прошлые беды стали казаться не страшней чаепития, на котором тебе подали сэндвичи с листьями хрена и забыли срезать с хлеба корочку. Мы быстро поняли, что такое по-настоящему тяжелые времена. Мусульмане оказались единственными, у которых имелся четкий план, как жить дальше. Они были готовы протянуть руку помощи и заявляли, что все равны перед Аллахом. По крайней мере, тогда. — Взгляд его затуманился. — Кроме того, люди, на сторону которых ты перешел, утверждали, что в преступлении и наказании самое главное — наказание, и не допускали богохульства. Мне это было по душе. А старое правительство действительно награждало человека, если он бросал распятие в ведро с мочой и фотографировался. Не смотри на меня так, я говорю серьезно. Человек получал деньги за снимок, а люди выстраивались в очередь, чтобы посмотреть на него. Пойми, я не тоскую по старым временам, но сейчас «черные халаты» входят в полицейский участок так, словно это их собственность. — Он покачал головой. — Так не должно быть.

— Ты прав, не должно.

— Вчера я увидел Энтони-младшего, когда он проснулся. На нем не менее двадцати или тридцати порезов. Правда, все неглубокие. Уже успели покрыться коркой. Он поливал себя аэрозолем «Хил-квик». Поразительное средство. Отказался говорить, кто его так разукрасил. Сказал только, что это личное. — Пошарив пальцем во рту, Коларузо извлек застрявший между зубов кусочек арахиса и выплюнул его на пол. — Уверен, что не хочешь исповедоваться?

— Просто помоги мне найти Сару.

— Все, что угодно. Знаешь… — Детектив достал из кармана пиджака сотовый телефон, поднес к уху, кивнул. — Ты уверен? — Он убрал аппарат в карман и задумчиво прищурился.

— В чем дело?

— Звонил патологоанатом. — Коларузо пощипал нижнюю губу. — В гостиной почти не было крови, не считая той, что впиталась в обивку дивана. Я подумал, что этих двоих убили в другом месте, а потом перенесли туда, где ты их нашел. А патологоанатом утверждает, будто они умерли именно там. Еще сказал, что меня сбило с толку какое-то… кровотечение.

— Артериальное, — подсказал Ракким.

— Ты и в этом разбираешься? — Детектив не стал дожидаться ответа. — Причиной смерти стал удар ножом в горло, но, по словам патологоанатома, отсутствие луж крови можно объяснить тем, что жертвы не были возбуждены в момент убийства. Минимальное артериальное кровотечение объясняется тем, что частота пульса оставалась прежней. Словно они сидели и спокойно ждали, пока их прикончат. — Он покачал головой. — Бред. В дом проникли посторонние. Ворвалась целая банда, а эти двое даже не испугались. Да там все стены должно было кровью залить.

— Все сделал один человек, и они не подозревали о том, что он убьет их.

— Я же говорил, телохранитель был опытным бойцом, — раздраженным тоном произнес Коларузо. — Я проверил его досье… он проходил обучение. Трудно представить, чтобы на такого человека напали, а он даже не успел пошевелиться. Но даже если его убили первым, жена-то не могла спокойно на это смотреть. А она, выходит, даже бровью не повела. Я хочу сказать… кто способен убивать настолько быстро?

— Фидаин, — ответил Ракким. — Фидаин-ассасин способен убить настолько быстро, что ты умрешь прежде, чем почувствуешь вкус крови во рту.

— Фидаин? Такой, как ты?

— Нет, не такой.

Коларузо мгновенно протрезвел.

— Ты меня пугаешь, командир.

Ракким вспомнил Терри и его жену, сидевших на залитом кровью диване с головами на коленях.

— Ассасины — небольшое подразделение фидаинов. Не больше тысячи рекрутов, лучшие из лучших… можно найти человека, который, по твоему мнению, создан стать ассасином, а он оказывается не способен пройти даже предварительный курс обучения. Я был достаточно быстр, но не соответствовал в психологическом отношении. Мне не хватало, как бы это выразиться, равнодушия.

— В тебе слишком много сострадания.

— Нечто в этом роде. Тебе нет смысла тратить время на поиски отпечатков пальцев: этого парня нет ни в одной базе данных, но я хотел бы увидеть показания соседей. Было бы неплохо получить описание этого человека, если кто-нибудь из соседей, что маловероятно, заметил что-нибудь подозрительное.

— Этот ассасин… ты мог бы с ним справиться?

— Нет.

— Но ты сам сказал, что был достаточно быстр.

Ракким промолчал.

— О'кей, не будем об этом. — Коларузо зачерпнул горсть арахиса и потряс орешками в кулаке. — Поговорим об Энтони-младшем. На стадионе ты сказал, что не дашь ему рекомендацию в фидаины, а потом вдруг передумал. Почему?

— Заметил определенные способности… кстати, если он продолжит заниматься тем, чем занимается сейчас, у него больше шансов погибнуть. Мне кажется, так для него будет лучше, даже если он не пройдет курс обучения.

— Я знаю, что он связался с какими-то громилами…

— Он — лидер этих громил. Руководит ими.

Коларузо продолжал греметь арахисом.

— Полагаю, я должен выразить благодарность.

— Я поступил так, как считал нужным. Ради него.

Детектив отвел взгляд.

— Видел бы ты его лицо, когда он сказал, что ты дашь ему рекомендацию. Я много лет не видел его таким счастливым.

— Он — хороший парень, правда немного буйный.

— Ты тоже был хорошим парнем. — Коларузо резко швырнул орешки на стойку, и те разлетелись в разные стороны. — А потом в кого превратился?

После вечернего намаза

— Господи, мистер, вы поставили рекорд! — воскликнул из-за стойки юноша-католик. Его лицо усеивала россыпь ярко-красных прыщей с белыми точками посередине. — Судя по всему, вы обожаете земляничное пиво.

Дарвин опустил соломинку в бокал.

— Напиток богов.

— А? — Покрытое прыщами и капельками пота лицо юноши с прилипшим к нему выражением полного замешательства мерцало в свете неоновых ламп. Он положил локти на стойку — накачанный придурок с мелкими голубыми глазами, любопытный даже в ущерб собственному благополучию. — Дома беременная жена, да? Иногда такое случается. У мамочки едет крыша от молочных коктейлей, и мужу остается только сбежать из дома.

Дарвин сделал очередной глоток.

— Никакой мамочки дома нет, мне просто нравится пиво. Впрочем, спасибо за то, что поинтересовался. — Он положил на стойку пятидолларовую купюру. — Сдачи не надо. — Дарвин всегда давал щедрые чаевые и непременно вел себя достойно и вежливо. Идеальный гражданин. Из придорожного ресторана Дика он вышел, насвистывая веселую мелодию.

Машина ждала неподалеку. Хотя время клонилось к полуночи, ни одна звездочка не светилась на небе. Дарвин проторчал напротив примыкавшей к церкви стоянки почти три часа, изредка заскакивая в заведение Дика. Три часа и четыре больших порции земляничного пива. Он потягивал его через соломинку, наслаждаясь приторной сладостью. Прыщавый юноша делал исключительно хорошие коктейли с настоящим льдом и настоящими фруктами. Бургеры и жареная картошка, по словам других посетителей, тоже удавались на славу, но Дарвин не употреблял в пищу мясо и жареные овощи. Он потягивал напиток через соломинку, представляя себя гигантской осой с прозрачными крыльями и плоскими фасетчатыми глазами. Здоровенным насекомым с изогнутым жалом, питающимся только сластями.