Тот вставил чип в порт наручных часов.

— Кому Сара посылала сообщения из кафе «Мекка»? Вам удалось выяснить, с кем она работает?

Спайдер покачал головой.

— Информация поступала через систему связи Лас-Вегаса, но это вряд ли чем-нибудь поможет. В том городе очень много каналов спутниковой связи, а посему отправитель мог находиться в любой точке мира. — Снова заплакал ребенок. — Так много жертв. Сожженных домов. Разоренных предприятий, гражданская война… и все ради лжи. — Его лицо дергалось, словно от ударов тока. — Вам повезло, Ракким. Перед сиротой открываются определенные… возможности.

— В смысле?

— Во время Перехода были разорены архивы. Базы данных заражены вирусами… я нигде не смог найти ни малейшего упоминания о вас. Еще одно перемещенное лицо. Кто бы усомнился в вашем праве переписать историю собственной жизни?

— Я — мусульманин.

— Мусульманин, который рискует жизнью ради спасения евреев? Подобное существо мне встречать не доводилось.

— Ну, не только евреев. Гомосексуалистов, вероотступников и ведьм — я всех веду на землю обетованную. Вы не сомневаетесь в моем праве считать себя Моисеем?

— Я не сомневаюсь в вашем праве считать себя невероятно хорошим и добрым человеком.

Ракким, казалось, даже не заметил его комплимента.

— Китай в файлах не упоминался? Или плотина «Три ущелья»?

— Нет, а в чем дело? — Щеки Спайдера снова затряслись от тика. — При чем здесь Китай?

— Сколько я вам должен?

— Договоримся, когда завершу работу. — Бледное лицо перестало дергаться, сделавшись почти безмятежным. — Какое впечатление произвела на вас моя дочь?

— Карла? Она показалась мне… — Бывший фидаин вдруг расхохотался. — А я-то все гадаю, почему вы не приказали Элрою вести меня прямо сюда. Ведь реальной-то необходимости появляться в ресторане у меня не было — информацию, которую передала там ваша дочь, вы здесь и сами вполне могли изложить с тем же успехом. Спайдер, я польщен, но вам не стоило ради меня устраивать эти смотрины.

— Ради вас? — Бледное лицо сморщилось от едва сдерживаемого смеха. — Я послал вас в ресторан, чтобы узнать, понравитесь ли вы ей.

— Она заслуживает лучшего. — Ракким встал. — Элрой меня проводит? — На самом деле в услугах проводника он не нуждался, однако не считал нужным это афишировать. — Пожалуйста, продолжайте работу над сердечником.

— Шалом, Ракким.

— Алейкум ассалам.

Время утреннего намаза

Призыв к молитве завладел всеобщим вниманием, позволив ему незаметно проскользнуть через дверь с надписью «ВХОД ВОСПРЕЩЕН» на верхний этаж военного музея Дворца мучеников. В конце лестничной площадки охранник в форме сержанта раскладывал молитвенный коврик. Ракким, оставаясь на границе его периферийного зрения и внимательно наблюдая за каждым движением, без труда прошел мимо. Навыки фидаина позволяли ему оставаться почти невидимым. Он вполне мог пробраться сквозь толпу благочестивых женщин, не коснувшись ни одной чадры, и любая из них даже на допросе с пристрастием не сумела бы его вспомнить. В памяти у всех лишь отложилось бы впечатление, будто кто-то оступился, вызвав досадную заминку среди спешащей в мечеть человеческой массы. На территории Библейского пояса Ракким запросто сливался со сменой углекопов, разделяя их усталость и непринужденно участвуя в разговорах, а после какой-нибудь чумазый голодранец вдруг соображал, что человек, секунду назад обсуждавший с ним цены на свинину, бесследно исчез. Мастерство призрачного воина.

— Во имя Аллаха, — донесся до него многоголосый шепот. — Во имя Аллаха.

Ракким ступил на балкон. Внизу ранние посетители раскладывали молитвенные коврики и приступали к омовению. По словам великого муфтия, сам воздух в музее исполнился благословения Всевышнего и необходимость совершать обряд очищения водой отсутствовала. Тем не менее большинство собравшихся даже в освященной атмосфере считали нужным придерживаться заведенного ритуала. Омыв руки, они подносили горсти воды ко рту и носу, ополаскивали лица, проводили мокрыми ладонями по волосам, ушам и шеям, а также смачивали ступни. По завершении обряда люди расположились стройными рядами, развернувшись на восток и подняв руки до уровня лица. Мужчины заняли места в передних линиях, женщины — в задних. Скромность и субординация. Модерны, умеренные, фундаменталисты — все равны перед лицом Аллаха. Колесики внутри колес. Глядя на ритмичные движения правоверных, Ракким вдруг ощутил, как его душу наполняет покой и умиротворение. Творящие намаз наклонялись вперед, положив руки на колени. Затем вытягивались ничком, прижавшись лбами к коврикам. Опять принимали вертикальное положение, и все повторяли снова и снова, чтобы в конце концов замереть с поджатыми под себя ногами.

В отличие от болельщиков на стадионе, здесь все как один совершали поклоны грациозно, надлежащим образом расположив руки и ноги. Возможно, величие военного музея с его нарочито скромными интерьерами или руины «Спейс нидл», хорошо видимые из окон, даже модернов заставляли вспомнить о вере. Свидетельства о власти и единстве великого творца эхом разносились по огромному залу: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного!», «Нет бога, кроме Аллаха!».

Ракким двинулся дальше. Рыжебородый уже прибыл. Минут двадцать назад бывший фидаин вычислил его передовой отряд — четверо мужчин с именными жетонами, одетые словно туристы, тупо таращились на экспонаты. Чуть позже они разделились и заняли самые узкие проходы в зале, блокировав места наиболее вероятных засад.

Раккиму не удалось поспать после визита к Спайдеру, однако Рыжебородый настоял на встрече рано утром — видимо, ему не терпелось обсудить успехи воспитанника («Ты же нашел что-нибудь?»).

Конечно нашел, дядя. Осталось лишь выяснить, соответствуют ли результаты поисков твоим представлениям об успехах. Ракким посторонился, пропуская женщину, выводящую детей из Камеры шайтана. Самый маленький мальчик заливался слезами. Воздух здесь по сравнению с другими залами казался холоднее на пять-десять градусов. В небольшом темном помещении настенный экран непрерывно воспроизводил заявление Ричарда Арона Гольдберга о его участии в террористическом акте сионистов. С момента публичного признания минуло двадцать семь лет, однако в день годовщины трагедии газеты и телевидение, как всегда, посвятят ей все статьи и передачи, а на каждом рекламном щите и дисплее телефона появится надпись: «ВЕЧНО ПОМНИТЕ 19.05.2015!»

Тощий испуганный Гольдберг вновь возник на экране. Динамики оказались приглушены, однако для Раккима это не имело значения. Любой гражданин Исламской республики мог наизусть повторить весь текст ужасного интервью.

«Меня зовут Ричард Арон Гольдберг. Одиннадцать дней назад мой отряд одновременно взорвал три ядерные бомбы. Одна разрушила Нью-Йорк, вторая — Вашингтон, округ Колумбия, третья превратила Мекку в зону радиоактивного заражения. Мы намеревались… — Он положил ладонь на трясущееся колено. — Мы хотели, чтобы вина легла на радикальных исламистов. Пытались вбить клин между Западом и миром ислама, чтобы вызвать хаос среди мусульман. Я думаю… Я верю, что мы имели шанс добиться поставленной цели, если бы нам повезло чуть больше. — Гольдберг гордо вздернул подбородок. — Меня зовут Ричард Арон Гольдберг. Мой отряд, как и сам я, были частью секретного подразделения Моссада».

Дождавшись, пока закончится признание, бывший фидаин выбрался из темного помещения в главный зал. Спайдер вполне мог поверить отрывочной информации, извлеченной из сердечника памяти. Да и Сара могла уверовать в собственные записи. Ракким не верил ни в то ни в другое. Если племянница Рыжебородого права и за атакой сионистов стоял кто-то еще, значит, Ричард Арон Гольдберг и другие сотрудники Моссада, сознавшиеся в преступлении, лгали вплоть до самого момента казни. Родившиеся и воспитанные в Израиле, они восстали против своей страны и религии? Подобное иногда случается, однако Ракким только что дважды просмотрел видеозапись, сосредоточив внимание на мимике Гольдберга, непроизвольных движениях мышц, взгляде… Ублюдок совершенно определенно говорил правду. Сара ошиблась.