16 Мелькали девять лет, как строфы В романе, наших дач ряды — Все эти Стрельны, Петергофы, Их павильоны и пруды. Мы жили в Гунгербурге, в Стрельне, Езжали в Царское Село. Нет для меня тоски смертельней, Чем это дачное тягло!.. Не то теперь. А раньше? Раньше, Не зная духа деревень, Я уподоблен капитанше, Считавшей резедой… ревень! Вернувшись с дачи в эту осень, Забыв роскошное шато И парка векового лосень, Я стал совсем ни се — ни то: Избаловался, разленился, Отбился попросту от рук… Вот в это время появился Ильюша, будущий супруг Моей сестры. Я на моменте Предсвадебном остановлюсь И несколько назад вернусь… 17 Отец ушел в запас. В Ташкенте, Где закупал он в город Лодзь Мануфактуры ткацкой хлопок, Он пробыл года два. От «стопок» Приятельских (ах, их пришлось Ему немало!), от кроваток На мокрой зелени палаток, От путешествия в Париж, Что обошлось почти в именье, От всех Джульетт, от всех Мариш, Почувствовал он утомленье И боли острые в груди: Его чахотка впереди Ждала. Итак, пока мы скосим Два года до венца сестры, И обозначим в тридцать восемь Отцовский возраст той поры. Случайно, где-то в Самарканде, На санаторийной веранде, Он познакомился с Ильей, Штабс-капитаном гарнизона, И эта важная персона Впоследствии моей сестрой Изволила увлечься: в гости Отец к нам приезжал зимой С Ильею вместе. Мрачной злости С невинных глаз не разобрав В Илье, в него влюбилась Зоя, Он показал покорный нрав. Но, говоря меж нами — соя Преострая был этот муж, И для таких тончайших душ, Как Зоина, изрядно вреден. Он внешне интересно-бледен, Довольно робок, в меру беден, Имел пушистые усы, Имел глаза темней агата. Так иногда, ласкаясь, псы Сгибают спины виновато… 18 Итак, Илья — уже жених. Немало мог я рассказать бы О яркой пышности их свадьбы, Но надо экономить стих. И трудно говорить о них Подряд: ведь, вспоминая Зою, Благоговею я душой, А муж ее, — он мне чужой, Антипатичный. Я не скрою, Что он нам сделал много зла: Мне и моей пассивной маме; Я расскажу теперь о драме, Которая произошла, Увы, не без его участья… У мамочки он отнял счастье Со мною быть; его совет Отцу, приехавшему к свадьбе, Решил судьбу мою. И свет В новопостроенной усадьбе, Куда отец меня увез, Моим очам явился в свете Совсем ином. О, сколько слез Мои глаза познали — эти, Которыми теперь смотрю На белолистые страницы, Их бисеря пером! Мне мнится Сестры венчанье. К алтарю Введения во храм, в атласе, Под белым газом, по ковру Идущая сестра. Беру Тот миг, когда в иконостасе Коричневая темень глаз В лучах лампад глядит на нас. Я — мальчик с образом. В костюме Матросском, белом, шерстяном. Мои глаза в печальной думе Все об одном, все об одном: Как долго проживет родная? Душа мне говорит: «Проси У бога милости: одна я»… О боже, мамочку спаси!.. …А тут и этот бездыханный Зал и ладоней гулкий стон… Я видел в детстве сон престранный… Престранный сон… Престранный сон… Часть II
1 Завод картонный тети Лизы На Андоге, в глухих лесах, Таил волшебные сюрпризы Для горожан, и в голосах Увиденного мной впервые Большого леса был призыв К природе. Сердцем ощутив Ее, запел я; яровые Я вскоре стал от озимых Умело различать; хромых Собак жалеть, часы на псарне С борзыми дружно проводя, По берегам реки бродя, И все светлей, все лучезарней Вселенная казалась мне. Бывал я часто на гумне, Шалил среди веселой дворни, И через месяц был не чужд Ее, таких насущных, нужд. И понял я, что нет позорней Судьбы бесправного раба, И втайне ждал, когда труба Непогрешимого Протеста Виновных призовет на суд, Когда не будет в жизни места Для тех, кто кровь рабов сосут… Пока же, в чаяньи свободы, В природу я вперил свой взгляд, Смотрел на девьи хороводы, Кормил доверчивых цыплят. Где вы теперь, все плимутроки, Вы, орпигоны, фавероль? Вы дали мне свои уроки, Свою сыграли в жизни роль. И уж, конечно, дали знаний Не меньше, чем учителя, Глаза в лесу бродивших ланей И реканье коростеля… Уставши созерцать старушню, Без ощущений, без идей, Я часто уходил в конюшню, Взяв сахара для лошадей. Меня встречали ржаньем морды: Касатка, Горка и Облом Со мною были меньше горды, Чем ты, манерный теткин дом… |
