Секстина XIV Не может сердце жить изменой, Измены нет, — Любовь одна. 3. Гиппиус Измены нет, пока любовь жива. Уснет любовь, пробудится измена. Правдивы лживые ее слова, Но ложна суть изменового плена. Измена — путь к иной любви. Права Она везде, будь это Обь иль Сэна. Изысканность, — не воду, — льешь ты, Сэна, И, — не водой, — искусством ты жива. И, — не водой, ты мыслями права. Лишь против вкуса не была измена Тобой зачата. Нет вольнее плена, В котором вы, парижские слова. Монументальны хрупкие слова. Величественней Амазонки — Сэна. Прекрасней воли — угнетенья плена Изящества; и если ты жива, Французов мысль, — лишь грубому измена Живит тебя: ты грацией права. Любовь — когда любовь — всегда права, И непреложны все ее слова. Ей антиподна всякая измена. Но всех острей ее познала Сэна, Хотя она на всей земле жива — Владычица ласкательного плена. Плен воли и равно свободу плена, Все их оттенки, как и все права, Я перевью в жемчужные слова, — И будет песнь моя о них жива. Пусть внемлет ей восторженная Сэна, Познав, как мной оправдана измена. Измены нет. Сама любовь — измена; Когда одна любовь бежит из плена, Другая — в плен. Пусть водоплещет Сэна Аплодисментно на мои слова; Измены нет: любовь всегда права, И этим чувством грудь моя жива. Секстина XV
О, похоть, похоть! ты — как нетопырь Дитя-урод зловонного болота, Костер, который осветил пустырь, Сусальная беззлатка — позолота Ты тяжела, как сто пудовых гирь, Нет у тебя, ползучая, полета. И разве можно требовать полета От мыши, что зовется нетопырь, И разве ждать ажурности от гирь, И разве аромат вдыхать болота, И разве есть в хлопушке позолота, И разве тени может дать пустырь? Бесплоден, бестенист и наг пустырь — Аэродром машинного полета. На нем жалка и солнца позолота. Излюбовал его лишь нетопырь, Как злой намек на тленное болото На пустыре, и крылья с грузом гирь. О, похоть, похоть с ожерельем гирь, В тебе безглазый нравственный пустырь. Ты вся полна миазмами болота, Поврага страсти, дрожи и полета, Но ты летишь на свет, как нетопырь, И ведая, как слепит позолота. Летучей мыши — света позолота Опасна, как крылу — вес тяжких гирь, Как овощам — заброшенный пустырь. Не впейся мне в лицо, о нетопырь, Как избежать мне твоего «полета», О, серый призрак хлипкого болота? Кто любит море, тот бежит болота. Страсть любящему — плоти позолота Не золота. Нет в похоти полета. Кто любит сад, тому постыл пустырь. Мне паутинка драгоценней гирь И соловей милей, чем нетопырь. Рисунок В приморском парке над рекою есть сосна, Своею формою похожая на лиру, И на оранжевом закате в октябре Приходит девушка туда ежевечерно. Со лба спускаются на груди две косы, Глаза безумствуют весело-голубые, Веснушки радостно порхают по лицу, И губы, узкие и длинные, надменны… В нее, я знаю, вся деревня влюблена (Я разумею под «деревней» — все мужчины), Ей лестно чувствовать любовь со всех сторон, Но для желаний всех она неуловима. Она кокетлива и девственно-груба, Такая ласковая по природе, Она чувствительна и чувственна, но страсть Ей подчиняется, а не она — порыву… Утопленный душой Мое одиночество полно безнадежности, Не может быть выхода душе из него. Томлюсь ожиданием несбыточной нежности, Люблю подсознательно — не знаю кого. Зову несмолкаемо далекую — близкую, Быть может — телесную, быть может — мечту. И в непогодь темную по лесу я рыскаю, Свою невозможную ловя на лету. Но что ж безнадежного в моем одиночестве? Зачем промелькнувшая осталась чужой? Есть правда печальная в старинном пророчестве: «По душам тоскующий захлестнут душой». И пост, и пир Твои глаза, глаза лазурные, Твои лазурные глаза, Во мне вздымают чувства бурные, Лазоревая стрекоза. О, слышу я красноречивое Твое молчанье, слышу я… И тело у тебя — красивая Тропическая чешуя. И губы у тебя упругие, Упруги губы у тебя… Смотрю в смятеньи и испуге я На них, глазами их дробя… Ты вся, ты вся такая сборная: Стрекозка, змейка и вампир. Златая, алая, лазорная, Вся — пост и вакханальный пир… Ванг и Абианна
Ванг и Абианна, жертвы сладострастья, Нежились телами до потери сил. Звякали призывно у нее запястья, Новых излияний взор ее просил. Было так безумно. Было так забвенно. В кровь кусались губы. Рот вмещался в рот. Трепетали груди и межножье пенно. Поцелуй головки — и наоборот. Было так дурманно. Было так желанно. Была плоть, как гейзер, пенясь, как майтранк. В муках сладострастья млела Абианна, И в ее желаньях был утоплен Ванг. |
