V. Змей укусы Поэза для лакомок Berrin, Gourmets, Rabon, Ballet, Иванов, Кучкуров и Кестнер Сияли в петербургской мгле — Светил верхушечных чудесней… Десертный хлеб и грезоторт Как бы из свежей земляники — Не этим ли Иванов горд, Кондитер истинно-великий?… А пьяновишни от Berrin? Засахаренные каштаны? Сначала — tout, а нынче — rien: Чтоб левых драли все шайтаны! Bonbons de violletres Gourmets, Пирожные каштанов тертых — Вкушать на яхтенной корме Иль на bеаumоndе'овых курортах. Мечтает Grace, кого мятеж Загнал в кургауз Кисловодска: «О, у Gourmets был boule de neige», Как мятно-сахарная клецка… И Нелли к Кестнеру не раз Купить «пастилок из малины» Заехала: забыть ли вас? Вы таяли, как трель Филины! И ты прославлен, Кучкуров, Возделыватель тортов «Мокка»! Ах, не было без них пиров От запада и до востока… А Гессель? Рик? Rabon? Ballet? О что за булочки и слойки! Все это жило на земле. А ныне все они — покойки! Их культурность… Мне сказали однажды: «Изнывая от жажды Просвещенья, в России каждый, знай, гражданин Тонко любит искусство, Разбираясь искусно Средь стихов, средь симфоний, средь скульптур и картин» Чтобы слух сей проверить, Стал стучаться я в двери: «Вы читали Бальмонта, — Вы и Ваша семья?» «Энто я-то? аль он-то? Как назвали? Бальмонта? Энто что же такое? не пойму что-то я. Може, энто письмовник? Так читал нам садовник, По прозванью Крапива — ик! — Крапива Федул. Може, энто лечебник? Так читал нам нахлебник, Что у нас проживает: Парамошка Разгул. Може, энто оракул?» — Но уж тут я заплакал: Стало жаль мне Бальмонта, и себя, и страну: Если «граждане» все так — Некультурнее веток, То стране такой впору погрузиться в волну!.. Икра и водка Раньше паюсной икрою мы намазывали булки. Слоем толстым, маслянистым приникала к ним икра, Без икры не обходилось пикника или прогулки. Пили мы за осетрину — за подругу осетра. Николаевская белка, царская красноголовка, Наша знатная козелка, — что сравниться может с ней, С монопольной русской хлебной?!.. Выливалась в горло ловко… К ней икра была закуской лучше всех и всех вкусней! А в серебряной бумаге, мартовская, из Ростова, Лакированным рулетом чаровавшая наш глаз!?… Разве позабыть возможно ту, что грезиться готова, Ту, что наш язык ласкала, ту, что льнула, как атлас! Как бывало ни озябнешь, как бывало ни устанешь, Как бывало ни встоскуешь — лишь в столовую войдешь: На графин кристальной водки, на икру в фарфоре взглянешь, — Сразу весь повеселеешь, потеплеешь, отдохнешь!.. Поэза о знатной даме Кто это ходит по улице в саке Плюшевом желтом, беседуя с прачкой О происшедшей на ярмарке драке? — Знатная дама, дама с собачкой. Кто это сплетничает так умело В местной аптеке, охваченной спячкой, О поэтессе, смеющейся смело? — Знатная дама, дама с собачкой. Кто это в спальне раскрывши оракул Ищет, с кем муж изменяет: с полячкой Или жидовкой, чтоб грешную на кол? — Знатная дама, дама с собачкой. Кто это день наполняет свой целый Руганью, картами, храпом и жвачкой? Кто это ходит все с ношею белой? — Знатная дама, дама с собачкой. Г-н Цап-Царап 1 По деревне ходит местный Скоморох и шут, — Враль и пьяница известный, Выжига и плут. Из охранки экс-чиновник И большой богач, Всех продажных баб любовник, Девушек пугач. «Я волшебник! Я полковник! Поп и эскулап!» — Уверяет экс-чиновник Сыска — Цап-Царап. «Я ль не крестник государя? Я ли не герой?» — И надуется вдруг харя, Как пузырь, горой. «Всех на свете я полезней: Перенес, ей-ей, Даже женские болезни И рожал детей! Дайте мне солдат штук восемь Под начальство, и Двести тысяч мы отбросим, Черт, в края твои!» Попивая самогонку Иль денатурат, Трам бранит и хвалит конку Старый ретроград. И, телятиною густо Понабив свой рот, В пух и прах честит искусство Жалкий идиот. Носом, точно прелой грушей, Машет то и знай: Коли не любо — не слушай, Врать же не мешай! |
