33 В котомках хлеб, с водою фляжка. В глазах и подвиг, и восторг. Люба им каждая букашка, Чужд жизни суетливый торг. И нет следа от светской дамы В крестьянке, слушающей гаммы Лесов, будящих в ней экстаз, С подъятой к небу синью глаз. Их занимает каждый шорох. Их привлекает каждый куст. Впивай улыбку этих уст! Впивай улыбку в этих взорах! И если скажешь: «Что ж, каприз», — За этот дам я первый приз… 34 Каприз! Что значит это слово? Ты только вникни глубже в суть! Ужели ничего иного Не можешь ты в него вдохнуть? Каприз капризу рознь. Все в свете Каприз, пожалуй… Но и дети Оттенки могут различить. Каприз ведь и больных лечить, Быть музыкантом, адвокатом, Любить вот эту, а не ту, В уродстве видеть красоту И апельсин сравнить с закатом… Не в том вопрос — в ком смех иль стон, Вопрос: нам нравится ли он? 35 — Riene! ты, друг мой, не устала? — — Немного, Lugne. А ты? — Чуть-чуть. — Прохладнее к закату стало, Уже кончается их путь. Они мечтают о ночлеге. Навстречу едут: две телеги. — Далеко ль до монастыря? — — Еще не выблеснет заря, Как вы дойдете. За оврагом Тропинка вправо от села. — Lugne белкой скачет, весела, Ей Кира вторит бодрым шагом. Березки встали в ряд невест. А вот блестит церковный крест. 36 Так шли они. Шла служба в храме. Помылись наскоро, и — в храм, Стоящий в соснах, точно в раме, Прекрасней всех на свете рам. В тот день паломников не видно, Что, впрочем, вовсе не обидно: Молитва любит меньше глаз. Блажен, кто жар молитвы спас, Кто может искренне молиться И смысл молитвы разуметь! В лучах зари лампадок медь Оранжевеет, и столица Со всем безверием своим Отвратна путницам моим. 37 Поют на клиросе монашки, И попик седенький чуть жив, Свершает службу. «Грех наш тяжкий», — Вздыхает старица, сложив В дрожащий крест руки пергамент, Угаслым взором на орнамент Взирая, точно в нем сам бог, И эхо удлиняет вздох. По церкви вьется синий ладан, И, как в тумане голубом, Елена прислонилась лбом К холодным плитам. Вдруг отпрядан В смятеньи Кириены взгляд, Чуть обернувшейся назад. 38 Елена встала. — «Lugne, родная, Прости, но ты назад взгляни»… И, легкий возглас испуская, Елена видит: те огни! Да, это он, — но стой исправней, Не вздрагивай! — знакомец давний, Чье имя точно, олеандр, Гость сна в сирени — он, Леандр! — Его ты знаешь? — Знаю вечно! — — Но кто же он? — Он мысль моя! — — Прости, не понимаю я… Lugne, ты больна? — Riene сердечно Глядит в глаза ее. Но прочь Helene из церкви: «В ветер! в ночь!» 39 За ними — он. Они — аллеей, Ведущей к озеру. Челнок, Со смятою на дне лилеей, Воткнулся в розовый песок! Челнок столкнуть старалась тщетно Riene, пока вдруг незаметно, Но, твердой подчинен руке, На гофрированном песке Не сполз на озеро. Взглянула: Леандр пред ними, шляпу сняв: — Простите, может быть, неправ, Что я без разрешенья… — Гула Вечерний ветер нес волну, И кто-то молвил: «Обману…» 40 Она смотрела, не мигая, Не отрывая росных глаз, Как грусть его, ей дорогая, Из глаз Леандровых лилась. Молчала Кира в потрясеньи, Вбирая отблески осеньи, И зеркалом спала вода, И были миги, как года. Потом все трое сели в лодку И, ни о чем не говоря, Туда поплыли, где заря Сгорала — к дальнему болотку. Не слышал этот вечер слов. Закат был грустен и лилов. 41 Они проснулись на восходе, Их к полдню встретил старый дом. Сердца исполнены рапсодий: Ушли вдвоем, пришли втроем. В пути сдружились как-то сразу: За фразою бросая фразу, За смехом смех, за взглядом взгляд, — Друг другом каждый был объят. Писать друг другу слово дали Все трое, дали адреса, Запоминая голоса, И, распрощавшись, долго в дали Полей смотрели, где он шел — Велик и мал, богат и гол. Часть II
1 Будь верен данной тайно клятве, Вдыхай любви благой озон! …Уже в Мариинском театре Открылся Глинкою сезон. Уже кокотки и виверы К Неве съезжаются с Ривьеры, Уже закончился ремонт, Уж разложил ковры beau-monde, Обезгазетил все картины, Убрал чехлы, натер паркет И, соблюдая этикет, От солнца скрылся за гардины. И снова в воздухе висит: Модэль. Журфикс. Театр. Визит. |
