3 Когда разгромленный Юденич В Прибалтику их приволок, Полковник Александр Евгеньич С женою вместе в тифе слег. Да, тиф, свирепствовавший в Нарве От Гунгенбурга и до Ярви, Порядочно людей скосил Слезами горести и скорби. Его бациллы разносил Бедняк — в узле, крестьянин — в торбе, Вагон — в скамейках, по полям И деревням болтливый ветер… Тиф только Орро не заметил И прикоснуться к тополям Не смел своей гребучей лапой. Как малярия под Анапой, Так тиф — под Орро… Без гроша В кармане Липа, пореша Спасти родителей от смерти, Истратив бывшее в конверте, Продать решилась кое-что Из наспех взятого: пальто Каракулевое, браслетку, Часы и ценный адамант. Недаром ибсеновский Бранд Закаливал тридцатилетку: Ее заботы и уход За страждущими не пропали, — И вот отец уже встает С постели в беженской опале; За ним поправилась и мать, Благодаря стараньям Липы. Поэтому легко понять, Что в этот год особо липы Благоуханные цветут, И чуждая ей деревушка Совсем особенный уют Таит в себе. И мать-старушка, К весне восставшая с одра Болезни, ей еще дороже… Как с Липою она добра! И папа, милый папа, — тоже!.. «Ведь вот как нищие живут: Недоедая, прозябая, Справляют непривычный труд, Ан, глядь, не сдохнут, не умрут!» — Соседка молвила рябая. 4 Увлекся Липою матрос, Двадцатилетний иноземец: Ей приносил букеты роз, А иногда и целый хлебец. Он был хороший мальчуган, Шикарь, кокет, поэт немного, Но он был скользким, как минога, В нее влюбленный Иоганн… Его сменил приват-доцент Гусь-Уткин, с рыжей ражей рожей, Он ей дарил аршины лент И туфли с лаковою кожей, И шоколад, и пепермент… За этим репортер прохожий Увлекся Липой, но без крыл И без бумажника в кармане, В пустячном, проходном романе Он ничего ей не дарил… Была ли Липа с ним близка? Но не были они ей близки. Ей эта жизнь была узка: Грязь, нищета, нужда, тоска И эти жалкие огрызки… Немудрено, когда хромой Сын лавочника, рослый Дмитрий, Игравший с огоньком на цитре, К ней начал свататься зимой, Она без долгих размышлений, Уставшая от оскорблений, Метнулась в брачную петлю, Забыв сказать ему «люблю»… 1922 г. Невесомая 1 В этот вечер рыба не клевала, И мой стоящий галиот Плыл в финский эпос «Калевала»: Мечта свершала свой полет, И несмотря на то, что лодку Держали цепко якорьки И по соседнему болотку Бродили странные зверьки, Мысль отвлекавшие, — на это, Я повторяю: не смотря, — Междупланетная комета, Мечта летала, лёт быстря, Моих озерных игр Прилепа С тоской рванула поплавок: Так был нарушен финский эпос, Который дать поэзу мог… Зевнув, удилище сложила И положила в галиот; Терпенье истощив, решила: «Сегодня рыба не клюет. Домой не хочется, однако: Люблю на озере закат. Побудем на воде до мрака, — Вернемся к ужину назад. Снимайся с якоря. Приякорь В Янтарной бухте, встав под скат, Где, помнишь, как-то куропаток Вспугнули мы, а сам меж тем Мне расскажи про психопаток: Ты, знаю, мастер этих тем»… Возможно ль отказать Прилепе В пустячной просьбе? Почему ж Моих былых великолепий Не вспомнить маленькую чушь?… 2 — Среди моих «северянисток», Я помню, были две сестры, Которых медицинский выступ — До времени и до поры — Их, этих дев, в меня влюбленных, Привел бы в дом умалишенных… Они прислали пару дюжин Мне писем, бегали вослед. Одна из этих двух «жемчужин» Подписывалась Violette И даже приезжала в Тойлу, Когда в пятнадцатом году Я жил на даче там, но «ой-ру» Я не люблю, ей на беду, Предпочитая «ой-ре» этой Нео-классический балет… И вот — осталась нераздетой, Раздеться жаждя, Violette… Что делать? Пьян иною «вишней В вине» я был тогда, и сон Иной я видел. Так излишне Истратилась на пансион Девица, проживя неделю, Мне назначая rendez-vous… Ответного не вызвав хмелю, Она вернулась на Неву. О, с лентой черною букеты, Подброшенные на крыльцо! О, незнакомой Виолетты Невиданное мной лицо! 3 Ее сестра была смелее, И вот в один несчастный день Вдруг появилась на аллее «Ивановки», как дребедень: Лет сорока пяти, очкаста, С бульдожьим ртом, бледна, как мел, Она себе сказала: «Баста Мечтать: да будет шаг мой смел!» И потому, без приглашенья, Не будучи знакома, вдруг, Как очень скверное виденье, Явилась; вызвав мой испуг. Моя жена (не ты, Прилепа, — Была другая — тип Зизи…) Шепнула: «Как она нелепа, И как трудны твои стези!..» Приехавшая психопатка Мне отпустила комплимент, Глаза закатывая сладко: «Вы — колоссальный декадент»… Твердила о своем восторге Пред «царственным» моим стихом И голосом кабацких оргий Читала, пополам с грехом, Мне самому мои пиесы На мой же собственный мотив!.. И из себя, как поэтессы, Шипела, как локомотив, Бездарные стереотипы, Аляповатые клише… Ах, эти «цоканья» и «всхлипы» Мне были так не по душе! |
