Стеклянная дверь Дверь на балконе была из стекол Квадратиками трех цветов. И сквозь нее мне казался сокол, На фоне моря и кустов, Трехцветным: желтым, алым, синим. Но тут мы сокола покинем: Центр тяжести совсем не в нем… Когда февральским златоднем Простаивала я у двери Балкона час, по крайней мере, Смотря на море чрез квадрат То желтый, то иной, — мой взгляд Блаженствовал; подумать только, Оттенков в море было столько! Когда мой милый приходил, Смотрела я в квадратик алый, — И друг болезненный, усталый, Окровянев, вампиром был. А если я смотрела в синь Стеклянную, мертвел любимый, И предо мною плыли дымы, И я шептала: «Призрак, сгинь…» Но всех страшнее желтый цвет: Мой друг проникнут был изменой… Себя я истерзала сменой Цветов. Так создан белый свет, Что только в белом освещенье Лицо приводит в восхищенье… Поэза причины бодрости Теперь в поразительной смене Контрастных событий живешь. Голодные ужасы в Вене Бросают нас в холод и дрожь. А то, что от нас на востоке, Почти не подвластно уму, Но веришь в какие-то строки, Не зная и сам почему. Над жизнью склонясь, как над урной, Еще не ослабнул душой: В республике миниатюрной Налажен порядок большой. Пускай мы в надеждах разбиты И сброшены в бездну с горы — Мы сыты, мы — главное — сыты, И значит — для веры бодры. Мы верим — не можем не верить! — Мы ждем — мы не можем не ждать! — Что мир воцарится в той мере, Какая вернет — Благодать. Поэза душевной боли Из тусклой ревельской газеты, Тенденциозной и сухой, Как вы, военные газеты, А следовательно плохой, Я узнаю о том, что в мире Идет по-прежнему вражда, Что позабыл весь мир о мире Надолго или навсегда. Все это утешает мало Того, в ком тлеет интеллект. Язык богов земля изгнала, Прияла прозы диалект. И вот читаю в результате, Что арестован Сологуб, Чье имя в тонком аромате, И кто в словах премудро-скуп; Что умер Леонид Андреев, Испив свой кубок не до дна, Такую высь мечтой прореяв, Что межпланетьем названа; Что Собинов погиб от тифа Нелепейшею из смертей, Как яхта радости — от рифа, И как от пули — соловей; Что тот, чей пыл великолепен, И дух, как знамя, водружен, Он, вечно юный старец Репин В Финляндии заголожен. Довольно и таких известий, Чтоб сердце дало перебой, Чтоб в этом благодатном месте Стал мрачным воздух голубой. Уходите вы, могикане, Последние, родной страны… Грядущее, — оно в тумане… Увы, просветы не видны… Ужель я больше не увижу Родного Федор Кузмича? Лицо порывно не приближу К его лицу, любовь шепча? Тогда к чему ж моя надежда На встречу после тяжких лет? Истлей, последняя одежда! Ты, ветер, замети мой след! В России тысячи знакомых, Но мало близких. Тем больней, Когда они погибли в громах И молниях проклятых дней… К слухам о смерти Собинова Я две весны, две осени, два лета И три зимы без музыки живу… Ах, наяву ль давали «Риголетто»? И Собинов певал ли наяву? Как будто сон: оркестр и капельмейстер, Партер, духи, шелка, меха, лорнет. Склонялся ли к Миньоне нежно Мейстер? Ах, наяву склонялся или нет? И для чего приходит дон Пасквале, Как наяву когда-то, ныне в бред?… Вернется ль жизнь когда-нибудь? Едва ли… Как странно молвить: Собинов — скелет… Узнав о смерти Вертера, несною В закатный час я шел, тоской гоним, И соловей, запевший над рекою, Мне показался жалким перед ним! О, как тонка особенность оттенка В неповторимом горле у того, Кем тронута была демимондэнка, И соловей смолкал от чар его… Поэза нови прозаической Ах, люди живут без стихов, Без музыки люди живут, И роскошью злобно зовут Искусную музыку строф. Ах, люди живут без икон, Без Бога в безбожной душе. Им чуждо оттенков туше, — Лишь сплетни, обжорство и сон. И даже — здесь, в доме моем, — В поэта кумирне святой, — И здесь тяготятся мечтой, Стремясь обеззвучить мой дом… Увы, даже дома и то Сочувствия мне не найти… И некуда вовсе уйти; Ведь грезы не любит никто. Теперь лишь один спекулянт, — «Идеец», мазурик, палач, — Плоды пожинает удач, Смотря свысока на талант. Черствеют и девьи сердца, Нет больше лиричности в них, — Наряды, танцульки, жених… Любовь — пережиток глупца… Жизнь стала противно-трезва, И жадность — у всех идеал. Желудок святыню попрал, Свои предъявляя права. Художник для всех — человек Ленивый, ненужный, пустой, О, трезвый, рабочий, сухой, В искусство не верящий век! |
