При исчислении потерь принимаются, конечно, во внимание также убитые римляне, не входившие в действующее войско. Мы же должны исходить из следующего состава: 80 000 пехоты и 6 000 конницы. По Полибию, пало 70 000, спаслось 3 000 пехоты и 370 кавалерии, взято в плен 10 000. В плен были взяты воины, оставленные в лагере и сделавшие вылазку для нападения на карфагенский лагерь. Они были взяты в тиски и сдались.
Впрочем, Полибий так неясно выражается, что порождает разногласия. Он хотел, возможно, сказать, что кроме римлян, взятых в лагере, 10 000 чел. живыми отдались в руки карфагенянам, и это нам кажется вполне естественным. Вряд ли можно предположить, что, усеяв поле огромным числом неприятельских трупов, уставшие от избиения наемники не захотели пощадить оставшихся, пригодных для продажи или получения за них выкупа.
Это противоречит, конечно, вычислениям Полибия, который получил цифру павших в 70 000 простым арифметическим действием: он вычел из первоначальной цифры (86 000) 10 000 пленных и несколько тысяч спасенных и без вести пропавших. Но мы ни и коем случае не можем признать, что пало 70 000, ибо установлено, что римляне образовали из спасшихся воинов два полных римских легиона. Но кроме них должно было спастись примерно такое же число союзников. Поэтому указанная цифра 70 000 основана не на достоверных данных, а на беглом и ошибочном подсчете, почему и лишена ценности.
По сообщению Ливия, римляне потеряли 45 000 чел. пехоты и 2 700 чел. конницы; хотя в общем авторитет Ливия неизмеримо ниже авторитета Полибия, все говорит за то, что мы имеем здесь дело с достоверными официальными данными. В высшей степени невероятно и даже невозможно утверждение Полибия, будто вся конница полегла на поле сражения. Ведь она не была окружена, а только обращена в бегство и даже не подвергалась особенно энергичному и дальнему преследованию, так как главные силы пунической кавалерии сейчас же бросились на легионы. Потеря в размере 2 700 убитых и 1 500 пленных, о которой говорит Ливий, кажется нам уже достаточно значительной, и его данные о состоянии пехоты внушают полное доверие.
По Ливию, спаслось около 14 000 пехоты и взяты пунийцами в плен: на поле сражения - 3 000, в деревне Каннах - 2 000, в лагере - 13 000 и, кроме того, 1 500 чел. конницы.
Сложив эти цифры и приняв во внимание, что состав легиона не всегда достигал своей предельной цифры в 5 000 чел., мы получим следующий расчет: убито пехоты - 45500, конницы - 2700; взято в плен пехоты - 18000, конницы - 1500; спаслось пехоты - 14000, конницы - 1800; пропало - 2500; всего - 86 000
Силы исчислялись: гоплиты на фронте 55 000; гоплиты в лагере 2 600; рорарии на поле сражения 8 000, рорарии, несшие обозную службу 7 000; рорарии в лагере 7 400; конница 6 000; всего - 86 000
Из них нужно отсчитать 2 500 чел. пропавших без вести.
О войске Ганнибала - см. ниже, гл. 3. 3.
В отношении Канн мы поставлены в исключительно благоприятные и редкие условия благодаря исчерпывающей и наглядной картине сражения, оставленной нам обоими противниками. Это дает нам возможность еще раз убедиться на примере, как непригодны описания сражений, лишенные вышеупомянутых качеств. Наши историки всегда поддаются искушению за отсутствием годного материала пускать в ход негодный. То, что имеется в предании (если нет других противоречащих этому сообщений), они продолжают повторять, отбрасывая лишь наиболее явные небылицы. Но это неправильно. Очень возможно, что в таком повествовании все достоверное будет выброшено, и останется лишь одна неправда. Доказательством служит подробное описание сражения при Каннах, сохранившееся у Аппиана. Если бы случайно у нас не было других источников, то наши сведения о войне, почерпнутые у Аппиана, не имели бы даже отдаленного сходства с истиной. Так как очень существенно, чтобы читатели нашей книги прониклись вышеизложенным методологическим положением, я здесь подробно излагаю Аппиана, пересказывающего, очевидно, какую-то римскую басню.
Консулами были избраны Луций Эмилий, прославившийся в войне с иллирийцами, и любимец народа честолюбивый Теренций Варрон, по своему обыкновению суливший римлянам всякие блага. Когда оба мужа выступали, провожавшие их граждане просили дать скорее решительное сражение, а не ждать, пока город будет окончательно истощен бесконечной воинской службой, поборами, голодом и запустением заброшенных пашен. Тогда консулы объединили свое войско с войском япигиев и получили в общем 70 000 пехоты и 6 000 конницы, разбили свой лагерь при деревне, называвшейся Канны, а Ганнибал расположился напротив. Ганнибал, как боевая натура, враг всякого бездействия, в этот момент был принужден из-за острого недостатка в припасах ежедневно выступать в боевом порядке и вызывать, таким образом, противника на военные действия. Положение его осложнялось еще тем, что из-за задержки жалованья его наемники могли перейти к неприятелю или разбрестись для добывания пищи.
Мнения консулов разделились. Эмилий считал, что Ганнибал ввиду недостатка продовольствия не сможет оказывать длительное сопротивление, а потому его нужно брать измором не вступая в сражение с искушенными в боях и привыкшими к победам полководцем и его войском. Теренций же, всегда добивавшийся популярности, находил, что нужно считаться С наказом, данным им народом при их выступлении, и как можно скорее дать решительное сражение. С Эмилием согласился Сервилий, бывший годом раньше консулом и еще находившийся в то время при войске. К мнению Теренция присоединились все сенаторы и лица из сословия всадников, занимавшие в войсках командные должности.
Пока обе партии пререкались, Ганнибал произвел нападение на отряд, высланный за дровами или фуражом, причем сделал вид, будто потерпел поражение, и во время последнего ночного караула стал выводить все войско, как бы снимаясь с позиции. Заметив это, Теренций также вывел войско и собрался пуститься за Ганнибалом в погоню. Напрасно Эмилий старался в последний момент отговорить Теренция от безрассудного шага. Видя, что Теренций не идет на уступки, Эмилий, по римскому обычаю, приказал проверить ауспиции и послал ему вдогонку весть, что день этот несет дурные предзнаменования. Из уважения к ауспициям Теренций отступил, но на глазах всего войска стал рвать на себе волосы и горько жаловаться на зависть товарища, вырывавшего из его рук победу. Толпа разделяла злобу Теренция.
Увидев, что попытка врага окончилась неудачей, Ганнибал немедленно вернулся в лагерь, чем явно показал притворство своего маневра. Но и этот факт не убедил Теренция, что поведению Ганнибала нельзя доверять. Вернувшись, он в полном вооружении бросился в шатер главнокомандующего, где сидели сенаторы, военачальники и полководцы, и стал перед ними обвинять Эмилия в том, что ауспиции были для него лишь предлогом, что он не то из-за трусливой нерешительности, не то из зависти к его, Теренция, славе лишил Рим победы. Эти упреки, гневно выкрикиваемые консулом, долетали до войска, окружавшего лагерь, и оно также стало поносить Эмилия. Тот напрасно приводил собравшимся в шатре весьма разумные доводы. Все, исключая Сервилия, приняли сторону Теренция, так что Эмилий в конце концов принужден был сдаться и на следующий день, переняв от Теренция командование, вывел войско из лагеря. Ганнибал, правда, заметил этот маневр, но в этот день не выступил, так как еще не вполне был подготовлен к сражению. Лишь на третий день обе стороны расположились внизу на равнине.
Римляне были выстроены в три линии, причем одна отстояла от другой на небольшом расстоянии. В каждой из них пехота находилась посредине, а легковооруженные и конница - на обоих крыльях. Командовали: центром Эмилий, левым крылом - Сервилий, правым - Теренций. Каждого из них окружала тысяча отборнейших всадников, предназначенных оказывать немедленно помощь всюду, где она оказалась бы необходимой. Таков был боевой порядок римлян.
Ганнибал, зная, что в этой местности к полудню поднимается юго-восточный ветер, нагоняющий на небо тучи, занял все места, где ветер дул в спину. Конницу и легковооруженных он поместил в засаде на горе, окруженной лесом и прорезанной ущельями. Затем он отдал приказ броситься на неприятеля с тыла, как только пехота начнет действовать. Пятьсот кельтиберов должны были, помимо своих длинных мечей, спрятать под платья короткие, с тем чтобы по определенному знаку пустить их в ход. Все свое войско Ганнибал разделил на три линии. Конница была расставлена в широких интервалах на крыльях с целью охвата неприятеля. Командование правым крылом Ганнибал передал своему брату Магону, левым - своему племяннику Ганнону. Сам он принял на себя командование центром против Эмилия, о военном искусстве которого он был очень высокого мнения. Его окружали 2 000 избранных всадников и тысяча других воинов, во главе с Магарбалом. Им было поставлено задачей - в нужный момент броситься на помощь туда, где это будет необходимо. В таком боевом порядке Ганнибал ждал до второго часа дня, чтобы наступление начать незадолго до того момента, когда должен был подняться ветер.
