В Карфагене финансовые средства были далеко не исчерпаны, как это показала впоследствии война с восставшими наемниками, а затем выплаченная Риму военная контрибуция; однако продолжение борьбы не обещало карфагенянам никаких выгод. Они, конечно, долго еще сопротивлялись бы и могли бы даже одержать не одну победу, но победы эти были бы бесплодны. Мощь карфагенян на суше была во всяком случае недостаточна, чтобы вырвать у римлян города и крепости Сицилии, а поражения только на море, как показывал опыт, не могли сломить Рим. Кроме того (если наши источники сообщают здесь полную правду), своими большими потерями на море римляне были обязаны не столько неприятелю, сколько буре и непогоде.
Итак карфагеняне не были окончательно побеждены, но, сознавая, что полная решающая победа для них невозможна, склонились принять мир на сносных условиях. Римляне тоже не чувствовали в себе достаточно силы, чтобы добиться большего, чем давал им этот мир. Для этого они должны были бы перенести театр военных действий в Африку, а таков предприятие не обещало успеха, раз они не сумели до тех пор вытеснить Гамилькара Барку из Сицилии.
1. В сражении под осажденным Акрагантом (Полибий, I, гл. 19) карфагеняне будто, бы выставили позади наемников 50 слонов. Под этими наемниками во всяком случае следует разуметь легковооруженных, так как среди (или позади) слонов поставлены были другие τάξεις. Наемники были отброшены римлянами и в бегстве увлекли за собою слонов, а также и все остальное войско.
ПОРАЖЕНИЕ РЕГУЛА В АФРИКЕ
2. После того как карфагеняне в одном из предшествовавших столкновений (2 л. 30) были разбиты, приняв сражение в такой местности, которая была непроходима для их конницы и слонов, спартанец Ксантипп научил их будто бы как им победить римлян. Он избрал полем сражения открытую равнину и поставил 100 своих слонов перед фронтом пехоты, а всадников и легковооруженных - на обоих флангах. Поскольку мы знакомы со слонами по сражению при Гидаспе, подобный строй представлял ту опасность, что если бы слоны были обращены в бегство неприятельским обстрелом, они должны были бы смять стоявшую позади них собственную фалангу. Римляне, имевшие дело со слонами уже по меньшей мере в четырех сражениях и еще совсем недавно, под Акрагантом, захватившие их в большом числе, знали, конечно, как обороняться против них. Они выставили вперед метальщиков, а за ними пехоту необычайно глубоким строем, чтобы слоны не могли прорваться сквозь нее. Полибий хвалит такую расстановку, как вполне правильную в борьбе против слонов. Все же римляне проиграли сражение из-за большого численного превосходства неприятельской кавалерии (4 000 против 500), которая прогнала римскую и затем напала с тыла на фалангу.
3. Хотя Полибий совершенно недвусмысленно приписывает поражение Регула в Африке не слонам, а коннице, однако, по его собственному дальнейшему рассказу (гл. 39), именно страх перед слонами в течение двух лет удерживал римлян от сухопутных боев в Сицилии. Наконец, карфагеняне со своей стороны решились (гл. 40) напасть на римлян непосредственно под Палермо, на укрепления которого опирался неприятель. Стрелами, дротиками и копьями, метаемыми частью со стен, римляне наносили карфагенским слонам такой чувствительный ущерб, что те в конце концов обратились вспять на собственные войска и этим привели их в расстройство; тогда римляне со свежими силами предприняли вылазку из города и довершили поражение.
4. Картина боя, в котором Гамилькар победил мятежных наемников (гл. 76), очень неясна. В общем, однако, описания упорно подчеркивают, что в конце концов карфагеняне одержали верх в этой опасной войне благодаря слонам.
5. Что цифровые данные, относящиеся к Первой Пунической войне, - в особенности громадные флоты, спущенные якобы обеими сторонами, - также подлежат сильному сомнению, выяснил еще Белох в своей "Bevцlkerung" (стр. 379 и 467). Фабий Пиктор принимает сохраненное преданием число кораблей, включающее также и множество мелких суденышек, за число одних только пентэр и по нему подсчитывает численность экипажа.
ПОКОРЕНИЕ ЦИЗАЛЬПИНСКОЙ ГАЛЛИИ
6. Переходом от Первой ко Второй Пунической войне служит покорение римлянами галльской Верхней Италии. Сообщения Полибия об этих событиях довольно ясны, и ученые, разрабатывавшие историю римского военного дела, всегда широко пользовались его рассказом. Но как раз здесь мы ни на минуту не должны упускать из виду, что Полибий - не первоисточник; те же источники, которыми сам он пользовался, имели самую различную - в большинстве случаев ничтожную - ценность, а он сам нередко, - по небрежности ли или будучи ослеплен красочностью легенды и остротою вымысла, - забывает критику и передает вещи, которым мы, вопреки его авторитету, не должны доверять. Все, что он сообщает нам во второй книге о боях между римлянами и цизальпинскими галлами за время от 238 до 222 г., несомненно, взято у Фабия Пиктора, который мог рассказывать о событиях как современник и - в большинстве случаев - как очевидец. Тем не менее этот рассказ внушает мне очень мало доверия.
7. В сражении при Теламоне, читаем мы у Полибия, галльские гезаты (трансальпийские наемники, примкнувшие к своим верхнеиталийским родичам) сняли с себя одежду и нагими вступили в строй - отчасти из бахвальства, а отчасти из опасения, что одежда будет цепляться за колючий кустарник и стеснять их в пользовании оружием.
Когда же завязался бой и римляне стали метать свои дротики, то те из галлов, которые сохранили на себе одежду, плащи и штаны, имели в ней хорошую защиту, а нагие гезаты, которым при их статном росте галльский щит не доставлял никакого прикрытия, сильно страдали от ранений. Если сразу же бросается в глаза странность, что плащи и штаны лучше предохраняли от римских дротиков, чем щит, то совершенно непонятно, почему обстрел дротиками явился для гезатов "неожиданным": ведь автор непосредственно перед тем говорит, что римляне начали метать дротики "по своему обыкновению".
По дословному смыслу рассказа (II, 30), можно было бы даже принять, что гезаты были побеждены просто римскими застрельщиками - легковооруженными копейщиками, которых высылали вперед врассыпную перед фалангой.
"В это время метальщики копий, как обычно, выступили вперед из римских легионов и начали бой энергичным и частым метанием дротиков. Римляне сменили своих метальщиков копий и двинули на неприятеля свои манипулы" (Полибий, II, 30).
8. В следующем сражении против инсубров (Полибий, II, 33) римские трибуны предписали будто бы своим бойцам особый способ борьбы. Они убедились, что галлы страшны главным образом при первом их натиске и что галльские мечи пригодны только для удара, но никак не для укола, а вдобавок настолько плохо выкованы, что после первого же удара искривляются как по длине, так и по ширине; чтобы нанести второй удар, воин должен сперва наступить на клинок ногою и снова выпрямить его.
И вот, учтя это обстоятельство, трибуны дали гастатам пики триариев. Галлы искривили об эти пики свои мечи и не успели их еще выпрямить, как римляне снова ринулись на них со своими остроконечными клинками и опрокинули врага.
Очевидно, победить бойцов, снабженных такими мечами, как эти галлы, нетрудно для каждого хорошо вооруженного воина, и тут не требовалось бы никаких особенных хитростей. Но какое отношение имеет приведенная здесь военная хитрость к опасности первого натиска галлов, и почему они должны были искривлять свои клинки о римские копья, вместо того чтобы ловить острия на щиты и затем рубить врага мечом? Как случилось, что римляне, уже в течение полутораста лет постоянно сражавшиеся с галлами, только теперь изобрели наилучший способ борьбы с ними? И почему такой закаленный в войнах народ, как галлы, идет в бой с никуда негодными мечами? Но если галлы еще не научились искусно ковать мечи, то почему же они не могли заменить плохие мечи копьями, которые так просто сделать при наличии куска железа и которые так хороши и удобны в бою?
