Если бы Веллингтон воевал только в Испании и закончил свою карьеру в 1814 г., то против него нечего было бы возразить, кроме как то, что он не подвергался высшему испытанию, а из его характера можно было бы строить предположения о том, как бы он проявил себя в нем. Но вот в 1815 г. он подвергся этому экзамену и как тактик выдержал его блестяще, но как стратег - срезался. Он разрешил лишь оборонительную часть задачи и применил испанские методы там, где они уже были неуместны.
О ПРОТИВОРЕЧИИ СТРАТЕГИИ ИЗМОРА И СТРАТЕГИИ СОКРУШЕНИЯ
В то время как я перечитывал корректуру вышеизложенного, я познакомился со статьей Отто Гинце (Otto Hinze. Friedrich der Grosse nach dem siebenjahrigen Kriege und das Politische Testament von 1768 (Forschungen zur Brandenburgpreussischen Geschichte, bd 32), из которой я заключил, что, несмотря на появление 27-го выпуска монографий Генерального штаба, время недоразумений по вопросу о стратегии Фридриха еще не миновало. Я привожу здесь отрывок из статьи Гинце дословно, дабы еще раз с возможной ясностью и полнотой выявить все те пункты, где мысль сбивается с правильного пути или где заблуждение особенно ярко выступает наружу. В скором времени будет опубликовано само "Политическое завещание" в качестве приложения к политической переписке короля; профессор Гинце любезно предоставил в мое распоряжение корректурные листы, так что я имею возможность присоединить сюда и самый текст соответственных мест. Изложение самого Гинце гласит:
"Король имеет в виду только оборонительную войну против Австрии и тех или других ее союзников; но он держится того взгляда, что не следует начинать эту войну стратегической обороной, а надо сразу пустить в ход действенное наступление, конечной целью которого должна быть неприятельская столица. Это его стратегическая идея-норма, которую уже А. Ноде совершенно правильно уяснил по переговорам относительно плана кампании 1757 года: "...надлежит с главной армией вторгнуться в Моравию и тотчас отправить вдоль течения Мархи летучие отряды до окрестностей Вены - это самое уязвимое место австрийцев; угрозой Вене их скорее всего можно принудить к миру. Разумеется, одновременно необходимо повести наступление и в Богемии; все остальное должно быть поставлено в зависимость от обстоятельств". Эту идею король уже имел в 1757 г.; тогда, под влиянием советов Шверина и Винтерфельда, он ее заменил концентрическим вторжением в Богемию, для того чтобы дать решительное сражение под Прагой. В 1758 г. он снова к ней вернулся; но упорное сопротивление, оказанное ему Ольмюцем, и захват австрийцами большого транспорта разрушили тогда этот план. Однако эта идея прочно засела в голове короля, и здесь она снова появляется как стратегический план-норма, рекомендуемый наследнику. Сам Фридрих, пытался действовать согласно ему в войну за Баварское наследство в 1778 г., но препятствия, которые чинил командовавший в Богемии принц Генрих, желавший удержать поблизости от себя главную армию для прикрытия своего фланга, и на этот раз помешали его выполнению.
И по отношению к России Фридрих предполагал при известных обстоятельствах не придерживаться исключительно стратегической обороны, причем, однако, предпосылкой наступления являлась поддержка не только Австрии, но и Англии. При этом он помышляет о походе на Петербург вдоль побережья Балтийского моря; снабжение армии должен был обеспечивать флот, сопровождающий вдоль берега продвижение армии. Откуда возьмется этот флот - не указано: видимо, надо думать о поддержке со стороны союзной морской державы; ибо в политическом завещании 1768 г. Фридрих высказывается еще решительнее, чем в 1752 г., против постройки Пруссией собственного военного флота.
Мы видим, что смелость и грандиозность стратегических проектов короля не уменьшились после войны, но скорее увеличились. В главе об основных принципах войны король отдает предпочтение широким проектам стратегии сокрушения перед мелочными планами стратегии измора. Способ, каким он здесь излагает общую идею кампании 1757 г., указывает на широкую, почти по-современному звучащую тенденцию, которую в споре о стратегических принципах короля не всегда достаточно учитывали. Здесь нельзя применять обыкновенный метод критики, при котором за позднейшими, ретроспективными рассуждениями мемуарного типа признается большая сила, чем за свидетельствами, современными событиям, сопровождающим самое действие, которое часто сохраняется лишь в форме отрывочных указаний, переговоров и т.д. Эти отдельные указания и приказы получают свою подлинную связанность и надлежащий фон лишь через эти, позднее оглашенные, общие идеи. Выполнение большей частью остается позади замысла. Вопрос заключается в том, способны ли вообще данная эпоха и данный человек на концепцию в стиле стратегии сокрушения, и в отношении Фридриха на этот вопрос следует, безусловно, ответить утвердительно. Правда, средства для ведения войны, коими он располагал, и общие обстоятельства, обусловливавшие военные действия, как, например, способ обработки почвы, состояние дорог, возможности снабжения, были в то время таковы, что они ставили выполнению подобных планов большие затруднения, чем во времена Наполеона или Мольтке. Это в достаточной мере испытал сам Фридрих, вследствие чего и сама стратегия Фридриха сохранила тот колеблющийся характер, который снова приближает ее к старой, методической, маневренной стратегии. Основой всех его операций прежде всего является снабжение армии продовольствием из магазинов. И он наперед предвидел, что в будущем в отношении австрийцев придется мириться с ведением позиционной войны (guerre de postes). Кампания 1778 г. подтвердила это предсказание".
Что смелость и широкий размах стратегических проектов короля не уменьшились после Семилетней войны - с этим согласиться можно; предположение что они даже усилились, вероятно, основано на его идее похода на Петербург, и действительно, такой план, кажется, превосходит все то, что король раньше когда-либо имел в виду. Ведь даже Вене Фридрих ни разу серьезно не угрожал, а Петербург - нечто совершенно другого порядка. Объяснение надо искать во флоте, который должен был сопровождать армию, а комментарий надо искать в его "Размышлениях о военном таланте Карла XII". Здесь Фридрих подробно излагает, как шведский король в том именно и погрешил, что вместо того чтобы пойти на Петербург, пошел на Смоленск, в направлении Москвы. Тем самым он отрешился от своих сообщений, от возможности снабжать и пополнять свою армию, от своей, как мы теперь выражаемся, базы. Следовательно, строя предположение о возможной войне с Россией в союзе с Австрией и одной из морских держав, он вращался в сфере прежнего хода своих мыслей, намечая поход на Петербург. Тем, что он при этом заставлял флот сопровождать свою армию во время этого похода, он, так сказать, тянул свою базу за собою. Другого способа победить русских или принудить их к миру не существовало. Раз фантазия принималась за организацию войны обширной коалиции против России, то такой человек, как Фридрих, должен был на основании своих стратегических взглядов отвергнуть поход в глубь России; оставалась, следовательно, одна цель - Петербург, и то - при условии флота, сопровождающего армию.
Ошибка, которую делает Гинце в своем исследовании, заключена в его фразе: "Король отдает предпочтение широким проектам стратегии сокрушения перед мелочными планами стратегии измора". Это сопоставление доказывает, что автор неправильно разумеет оба понятия - "стратегия сокрушения" и "стратегия измора". Что Фридрих отдавал предпочтение широким проектам перед мелочными планами - известно всем, и этого он держался всю жизнь. "При исполнении, - говорил он, - планы и без того съеживаются, а когда удается осуществить действительно больший план, то тогда - дело выиграно". Но разве из-за этого широкие планы непременно являются стратегией сокрушения? Разве и в стратегии измора не бывает также широких проектов? Если широкие планы делают полководца стратегом сокрушения, то и Густав Адольф, и Мальборо, и Евгений были стратегами сокрушения; поход Густава Адольфа до самого Мюнхена, поход Мальборо из Нидерландов к Дунаю в 1704 г. (сражение при Гохштедте), поход Евгения от Эча, вдоль южного берега По до Турции в 1706 г. не менее широко задуманы, чем что-либо когда бы то ни было предпринятое Фридрихом. Следовательно, если решающим моментом является широкий размах, то различие между сокрушением и измором не что иное, как различие между великим и ничтожным полководцем. Лишь тот исследователь правильно понял это различие, кто осознал, что задача стратега измора не менее значительна, а по своей двухсторонности - порою субъективно труднее, чем задача стратега сокрушения. Следовательно, различие не лежит в большей или меньшей широте замысла.
