Стрелки идут врассыпную подле баталии, а если их теснят, они вливаются в нее.
Чем больше сомкнута баталия, тем труднее коннице разбросать ее и тем сильнее ее натиск. Все же не советуется выстраивать все войско в одну баталию, так как такая баталия очень легко может попасть под двухстороннюю атаку, как это имело место со швейцарцами при Лаупене; в таком случае баталия становится беспомощной. Поэтому швейцарцы выработали следующий метод: вне зависимости от численности армии они строились в 3 большие, согласованно действующие баталии. Эти 3 баталии стояли не непосредственно рядом или одна за другой, а уступами, так что не мешали друг другу, и задняя баталия, вступавшая в бой несколько позже предыдущей, сохраняла некоторую свободу движений. Даже очень большая баталия в 10 000 человек, имея узкий фронт всего в 100 человек, располагала большой легкостью движений. Построение в 3 баталии можно с уверенностью доказать по источникам только начиная с XIV в.; при Моргартене и Земпахе в сражении ясно различимы только 2 баталии: одна, придерживавшаяся оборонительной тактики, и другая, совершавшая атаку во фланг. Не исключена, однако, возможность, что здесь имелась и третья баталия, а так как она действительно выступает на сцену при Лаупене, то вообще мы можем предположить существование трех баталий еще в XIV в.
Владея соответствующим оружием, имея подходящую форму боевого построения и опытных руководителей, умевших использовать преимущества горной страны, крестьяне и горожане наполнялись духом уверенности, превратившей весь народ в воинов.
Еще и поныне швейцарский патриотизм не хочет расстаться со сказанием о Телле и Винкельриде и с представлением, будто их праотцы были невинным народом набожных пастухов, - народом, взявшим в руки оружие только для защиты своей свободы от чужих тиранов, сперва Габсбургов, а затем герцога Бургундского, направивших несчетные полчища против этого маленького народца. Благодаря этим ложным представлением уничтожается всякая возможность понимания событий. Правда, народное понимание может, очевидно, орудовать только такими картинами: это мы уже видели на примере с греками, которые также сумели прославить свои персидские войны только тем, что изобразили их как победу очень малого войска над бесчисленным противником. И в том и в другом случае наука должна внести исправления в подобные представления, что вовсе не умаляет славы народных подвигов, а только перемещает их в другую сферу.
Швейцарские воины имеют тот же разбойничий, насильственный и жестокий характер, как и древние германцы. Швейцарские общины, - поскольку первый успех придал им самоуверенность, а снабжение в непосредственной близости от дома не представляло затруднений, - имели возможность против самой большой средневековой армии выставлять еще более внушительную армию; объясняется это тем, что рыцарские войска, даже включая кнехтов и наемников, по природе своей всегда были маленькими. Начиная от Моргартена и кончая Нанси, союзные армии всегда численно превосходили противников почти вдвое. Только благодаря этому они развернули всю свою колоссальную мощь; отдельные элементы, из которых складывалась эта мощь, максимально усиливали друг друга: в то время как повсюду в Европе профессиональными воинами становилась лишь очень малая часть народной массы, в швабских альпийских странах военный успех, практика, а также и сама природа придают всему войску профессиональный характер, а массы, которых при таких условиях легко призвать под ружье, удваивают, в свою очередь, самонадеянность и уверенность в победе. К тому же государственное правление сознательно стремилось к тому, чтобы всех обуял страх перед швейцарцами.
В то время как европейские профессиональные воины, - как рыцари, так в наемники, - до известной степени щадили друг друга и, если убийство не было безусловно необходимо, довольствовались тем, что брали в плен, швейцарцы сразу же стали убивать каждого настигнутого врага; они категорически запретили брать пленных и убивали уже взятых. Даже во время междоусобных войн между самими союзниками (Старая Цюрихская война), когда жители лесных кантонов вместе с бернцами и другими кантонами захватили замок Грейфензее, они казнили (1444 г.) гарнизон цюрихцев, вынужденный сдаться "на немилость". Кровожадное убийство всех граждан мирного городка Штеффиса, хотя и вызвало некоторое порицание среди самих союзников, по существу представляло собой лишь обычное толкование принципа, что в бою никто не должен быть пощажен.
Если щадили "юных мальчиков", то источники именуют это уже снисходительностью, а в первом общем военном уставе союзников - Земпахской грамоте, 1393 г., пришлось категорически предписать, чтобы, поскольку "благодаря женщине обновляется и размножается благополучие всех людей", никто не смел убивать, закалывать и насиловать жен и дочерей. Основной причиной военной жестокости швейцарцев была та опасность, которую грабеж и взятие в плен представляли для самих военных действий? Земпахская грамота была издана со ссылкой на то, что в бою можно было бы убить значительно больше врагов, если бы победители не слишком быстро бросались на добычу. Но так или иначе своим категорическим запрещением брать пленных они усилили страх в неприятельском лагере, и возможно, что паника, охватывавшая австрийский арьергард при Земпахе и бургундскую армию при Грансоне и Муртене, как только дело принимало - или даже казалось только, что принимает - неблагоприятный оборот, объясняется именно известным противникам обычаем швейцарцев не давать никакой пощады.
Когда Карл Смелый пошел против швейцарцев, то при выступлении из Нанси он обратился к своим капитанам с речью109 о том, что противник по своему обыкновению даст сражение у самой границы, в случае победы или нанесения ему даже самого незначительного поражения противник будет сломлен и его дело будет проиграно. Хотя выражения этой речи несколько утрированы, все же по своей идее она правильно выражает существо дела: храбрость швейцарцев основывалась на их успехе; успех вселял в них уверенность в победном исходе безудержного натиска, от которого рассыпались плохо спаянные отряды неприятельских армий, как бы ни была велика личная храбрость отдельных рыцарей или наемников.
Швейцарцев этой эпохи можно сравнить с древними германцами, а также с афинянами времен Перикла. По своей природе жители полуострова Аттики не были ни более храбрыми, ни более искусными мореплавателями, чем остальные греки. Но ход исторического развития и политика превратила все население в воинов на суше и на море, и это придало их мирной жизни основные черты военного профессионализма. Вот что заявил им их полководец Никий в своей речи перед сражением с сиракузцами. Сиракузцы представляют собой простое народное ополчение; они же являются отборными воинами, опытными в военном деле и понимающими войну110.
Подобно этому и швейцарцы отличаются от остальных германцев не природными задатками, а различным историческим развитием и политическим воспитанием. Большинство габсбургских воинов было такими же швейцарцами, как и жители лесных кантонов. Победители Грансона и Муртена - в большинстве своем те самые люди, которые побеждены были при Моргартене, Лаупене и Земпахе: поскольку эти побежденные частью добровольно, частью по принуждению вступили в ряды победителей, они переняли также и их качества.
Четырехугольные баталии швейцарцев имели мужество, будучи пешим войском, вести наступательные действия против рыцарских армий и даже атаковать укрепленные позиции. Это представляет собой нечто совершенно новое с момента окончания древних времен и возникновения ленной военной организации. Еще в 1475 г. в начале бургундских войн союзная пехота при отступлении из Франш-Конте (Franche-Comffi) прикрылась от бургундских рыцарей тем, что построила вагенбург. В дальнейшем об этом никогда не было речи.
Снова появляется пехота, являющаяся не простым вспомогательным оружием рыцарей и осмеливающаяся биться с ними только при наличии укреплений, а пехота, которая, вполне полагаясь на свою силу, вступает в любой бой с любым противником. Форма построения (четырехугольная баталия), оружие (длинная пика и алебарда), масса, представляющая собою народное ополчение, и военный дух, выкованный в продолжительных войнах, - все это действует сообща. Когда в 1444 г. Швейцарии грозило вторжение французских наемников - арманьяков, отряд швейцарцев численностью в 1 500 человек с беззаветным мужеством вступил с ними при Сен-Жакоб на р. Бирс близ Базеля (26 августа) в бой, окончившийся, правда, полным поражением швейцарцев, но проведенный с такой храбростью, что даже враги были в восхищении.
