Противоречие, состоящее в том, что германская армия шла с севера, а сражение разыгралось к югу от Аугсбурга, разрешено.
Позднейшее предание, само по себе являющееся источником малой достоверности, так хорошо укладывается в общую картину событий, что этим самым приобретает достоверность.
В одной хронике XII в. (Zwifaltenses) место сражения названо "Колиталь". В 2 милях от Аугсбурга, к югу-востоку от дороги на Ингольштадт, между Дазингом и Айхахом, ныне расположены близко друг от друга местечко Галленбах и ферма Голенхофен. Происхождение обоих этих названий от одного корня при разности гласных представляется сомнительным, и этимологического сопоставления со словом "Колиталь" тут в прямом смысле быть не может. Но так как слово "Колиталь" откуда-то было взято, а созвучие налицо, то можно предположить, что здесь мы имеем дело с устной передачей, при которой наполовину лишь понятое имя попало в рассказ, а затем было записано в измененном виде. Из этого не следует, что сражение происходило как раз на месте нынешнего Голленхофена. В результате разорения и восстановления названия мест с течением веков могут быть перенесены на значительное расстояние. Но местом первого столкновения безусловно служила холмистая местность в полупереходе на северо-восток от Аугсбурга, где и ныне еще Голленхофен напоминает о месте "Колиталь".
Две другие хроники XII и XIII вв. называют местом сражения часто упоминаемый холм на 6 км выше Аугсбурга, на правом берегу Леха. Он назывался "Гунценлее" и ныне смыт рекой. Все говорит за то, что главные сцены последнего действия сражения разыгрались действительно здесь111.
Но мы еще не дошли до конца.
Когда король Оттон получил в Магдебурге в начале июля известие о набеге венгров, то первой его задачей должен был быть вопрос, где назначить место сбора имперской армии. Конечно, к северу от Дуная. Герцоги112 Баварский и Швабский должны были уже по личному усмотрению дать соответствующие директивы своим рыцарям.
Нельзя было предугадать, с какой скоростью и как далеко вторгнутся венгры за те приблизительно 5 недель, которые требовались для сбора войск. Во всяком случае, можно было предположить, что сначала они будут держаться к югу от Дуная и станут переходить швабскую границу р. Лех не очень спешно, если вообще не остановятся здесь. Если бы король назначил сборный пункт где-нибудь глубже в Швабии, возле Ульма или еще западнее, то он мог бы быть уверен, что сумеет воспрепятствовать дальнейшему распространению венгров. Но если бы он имел эту мысль, было бы непонятным, почему он не привлек лотарингцев. В начале июля, когда начался сбор в Магдебурге, еще нельзя было предвидеть, что решительное сражение произойдет при Аугсбурге. Быть может, дело дошло бы до сражения только вблизи Некара или даже на Рейне. Как мог король при таких возможностях призвать чехов, а не лотарингцев?
Правда, у Ратгера дело рисуется так, что архиепископ Бруно собственной властью и по собственной инициативе задержал своих рыцарей; но при прекрасных отношениях между обоими братьями - архиепископом и королем - возможность такого поступка без санкции последнего кажется совершенно исключенной. Казалось бы, что если штатгальтер крупнейшего и богатейшего из герцогств (включавшего также Рейнскую область и Нидерланды) под предлогом защиты самой Лотарингии, находившейся достаточно далеко от театров военных действий, оставил бы без последствий призыв к сбору имперского войска, это было бы уже не непослушанием, а прямой государственной изменой. Но все становится ясным, если вспомнить, что место сражения мы установили на правом берегу Леха и что, следовательно, сборный пункт германского войска был не возле Ульма в Швабии, а где-нибудь возле Нейбурга или Ингольштадта в Баварии. Таким образом, германский король преследовал иные цели, чем сопротивление дальнейшему продвижению венгров по стране и новое изгнание их из Германии, и старался собрать свое войско, чтобы напасть на неприятеля с тыла, отрезать ему путь к отступлению и уничтожить его, отбив навсегда охоту возвращения в Германию.
Подходя со стороны Магдебурга, король легче и скорее всего мог соединиться с чехами, баварцами, швабами и франками в Ингольштадте. Баварцы собирались где-нибудь возле Регенсбурга; швабы - возможно ближе к границе, почти у самого Аугсбурга, откуда они при приближении противника уклонились на север, или у Донауверта. Последними, естественно, пришли из-за Рейна франки с герцогом Конрадом во главе. Лотарингцы же фактически не могли своевременно явиться на сборный пункт, лежавший так далеко к востоку. Однако, они получили другое задание. Не было ничего невозможного в том, что, заметив приближавшееся с тыла большое германское войско, венгры могли отступить на запад, с тем чтобы вернуться на родину, пройдя через Лотарингию, Западную Франконию и Италию, как они уже это делали в 932 и 954 гг. Этому лотарингцы могли и должны были помешать. Можно предположить, что архиепископ Бруно привел свою рать в боевую готовность, чтобы в самом крайнем случае она могла препятствовать венграм в трудном переходе через Рейн до тех пор, пока не подоспел бы король Оттон с главными силами и не ударил бы неприятелю в тыл.
Следовательно, хотя лотарингцы не принимали участия в военных действиях на Лехфельде, но в той стратегической идее, которая была положена в основу этого сражения, они играли существенную роль.
На первый взгляд поверхностная и случайная черта, сохранившаяся в дошедших до нас преданиях, прекрасно дорисовывает полученную нами картину войны и показывает, как Оттон вполне сознательно затеял сражение перевернутым фронтом, имея целью полное уничтожение противника. Последним на сборный пункт явился зять короля, Конрад, приведший рейнских франков. Ему пришлось проделать более длинный путь, чем чехам, баварцам и майнцским франкам. Если бы хотели ускорить соединение с ним, то можно было бы сделать один или два перехода ему навстречу. Оттон знал, что делает, когда вместо этого предпочел ждать его восточнее, на обратном пути неприятеля.
Король, как рассказывает нам дальше Герард, провел ночь после сражения в Аугсбурге. Отсюда он спешно выслал гонцов с приказом занять все переправы через реку, чтобы ловить бежавших венгров. Оттон отправил этих гонцов с самого поля сражения и, вероятно, отрядил на это дело часть своего победоносного рыцарства, именно баварцев. Очевидно, возможно было перерезать дорогу бежавшим на Изаре или даже на Инне. Выясняется, что через несколько дней после сражения предводители венгров попали в руки герцога Герниха Баварского, который приказал их повесить. Имеющееся в хронике св. Галлена сообщение113 о том, что чехи дали венграм отдельное сражение, разбили противника и взяли в плен их короля Леле, может относиться к этому же ряду событий. Этот бой мог разыграться еще на самом Лехе, куда победители явились прежде, нежели венгры успели переправиться вторично. Последние или тщетно пытались пробиться, или сперва свернули, желая переправиться через реку вверх по течению, и там были захвачены чехами.
Чем больше углубляешься в эти подробности, тем яснее видишь, не только как со всех сторон собираются силы к решительному стратегическому пункту - на пути наступления германцев с востока, - но и в какой степени полный успех сражения обусловливается именно этой стратегией. Какой незначительной рисуется нам мысль о сражении, если бы наступление велось с запада, - в виде подвига отважного рыцарства, притом запятнанного тем, что целое герцогство себялюбиво и близоруко отказалось принять участие в общем деле. Нич в своей немецкой истории придерживается того мнения, что, по источникам, Оттон рисуется нам скорее усердным богомольцем, чем великим военачальником. Вайц (Waitz) в его "Deutsche Verf.-Gesch.", VIII, 174, упоминает, что способностями полководцев из императоров в наибольшей степени обладали Арнульф, Генрих I, Генрих III и Лотарь. Отгона он не называет. Бреслау (Breslau) в "Allgemeine deutsche Biographie" прямо отказывает императору в таланте крупного военачальника. Если Лехфельдское сражение разыгралось на левом берегу реки, тогда такая точка зрения правильна. Но теперь подвиг храброго рыцаря стал для нас делом великого военачальника, а отсутствие лотарингцев в императорском ополчении - великой стратагемой. Двумя поколениями ранее Карл Толстый во главе воинства всей франкской империи ничего не мог поделать с норманнами, осаждавшими Париж. Еще отец Отгона платил венграм дань. И если монахи-хроникеры сами не поняли общей картины эпохи и если вслед за ними прозвище Великого, данное Отгону еще современниками, повторялось при его имени скорее механически, то теперь мы можем сказать, что Оттон I действительно недаром принадлежит к небольшому числу монархов, которых история украсила этим эпитетом. Следует поставить себя в положение короля, когда ему в Магдебурге было сообщено, что враг внезапно вторгся в Баварию. Надо было не только действовать, но действовать с наибольшей скоростью и решительностью. Как трудно было без длительной подготовки собрать вассальское войско! Швабов и баварцев, живших южнее Дуная, из Шварцвальда и с Альп нужно было соединить с чехами, саксонцами и франками в то самое время, когда неприятельское войско двигалось как раз по этим местностям. Где было дано место сбора? Разве не было наиболее естественным попробовать противопоставить свои силы вражеским? Не было ли самым верным привлечь лотарингцев, а также всех саксонцев, дабы соединить силы всей империи пусть даже ценой некоторой потери времени? Как было избежать того, чтобы венгры, заметив мощь надвигавшегося германского войска, не уклонились от боя, - тогда весь грандиозный призыв был бы напрасным?
