Второй причиной, усиливавшей тяготение каждой стороны к свойственной ей форме построения, является то обстоятельство, что германцы обладали гораздо меньшим и худшим защитным вооружением, нежели греки и римляне с их развитой промышленностью. Поэтому германцы стремились к тому, чтобы выставить в первой шеренге лишь немногих, лучше других вооруженных воинов и пытались усилить атаку натиском из глубины, причем этому не очень вредило недостаточное вооружение воинов, стоявших внутри клина.
Наконец, клин имел еще и то преимущество, что он мог легко и быстро передвигаться по пересеченной местности, не нарушая в то же время своего внутреннего порядка. Фаланга же могла двигаться вперед ускоренным маршем лишь на очень небольшом расстоянии.
Теперь же следует поставить вопрос о том, как велико было каре древних германцев. Образовывали ли они одно, несколько или много каре и как они строились по отношению друг к другу?
Описывая сражение против Ариовиста, Цезарь пишет (1, 51), что германцы построились по родам (generatim), причем на одинаковом расстоянии друг от друга стояли гаруды, маркоманы, трибоки, вангионы, неметы, седузии и свевы. К сожалению, мы на знаем численного состава этого войска (ср. том I). Так как Цезарь располагал в этом сражении 25 000-30 000 легионеров, а германцы во всяком случае были значительно слабее римлян, то их, очевидно, было не более 15 000. Таким образом, они, за исключением всадников и рассыпавшейся легковооруженной пехоты, образовывали 7 клиньев по 2 000 человек в каждом, причем некоторые из этих клиньев имели по 40 человек в ширину и в глубину. Германцы с такой стремительностью ринулись на римлян, что центурионы не успели даже скомандовать легионерам метнуть дротики залпом, так что легионерам пришлось, бросив дротики, взяться за мечи. Германцы, продолжает Цезарь, по своему обыкновению, быстро образовав фалангу, встретили натиск мечей. Я это понимаю так, что когда четырехугольным отрядам германцев не удалось прорвать боевую линию римлян (Цезарь вполне естественно описывает вторую схватку как непосредственно следовавшую за первой), и римляне проникли в промежутки между клиньями с целью охватить их фланги, то германцы из задних рядов устремились вперед, чтобы заполнить интервалы и, таким образом, образовать фалангу. Конечно, это не могло произойти в полном порядке; поэтому в следующей фразе Цезарь уже говорит о "фалангах" во множественном числе; это мы должны понять в том смысле, что германцам не удалось установить одну общую боевую линию. Все это выступление вперед германских воинов из задних рядов является блестящим свидетельством их личной храбрости, так как вследствие неудачной попытки германских клиньев прорвать римскую фалангу была сломлена их главная сила, что оказалось для них в тактическом отношении весьма неблагоприятным. Но вся храбрость германцев разбилась о твердую сплоченность и численный перевес римских когорт, которые к тому же обладали преимуществом большей организованности20.
C этой картиной, которую мы находим в описании Цезаря, вполне согласуются описания сражений у Тацита. Так он пишет ("История", 4, 16), что Цивилий построил своих канинефатов, фризов и батавов обособленными отдельными клиньями, а в описании другого сражения (5, 16) у него ясно сказано, что германцы стояли не одним общим строем, но клиньями.
Благодаря своей форме германские клинья легко сжимались и не нуждались ни в каких особых упражнениях для передвижения. Когда Плутарх рассказывает о том ("Марий", 19), что амброны шли в бой одинаковым шагом, отбивая такт ударами в щит, то, конечно, нельзя считать, что эта маршировка была абсолютно точной, как на параде, но вместе с тем необходимо признать, что это явление было следствием вполне естественного порыва. С другой же стороны, германцы могли с большой легкостью, не соблюдая внешнего порядка, беспорядочными толпами или совершенно врассыпную быстро наступать или отступать по лесам и скалам. Единство тактической части сохранялось у них благодаря внутренней сплоченности, взаимному доверию и одновременным остановкам, которые производились либо инстинктивно, либо по призыву вождей. От этого, как мы это уже видели, зависело все. Это гораздо важнее, чем внешний порядок, и гораздо труднее достигается в воинских частях, объединенных одной лишь чисто воинской дисциплиной, чем в естественной корпорации германского рода, находившегося под начальством своего прирожденного вождя - хунно или альтермана. Итак, германцы не только были хорошо приспособлены к правильному сражению, но особенно отличались в боях врассыпную, в нападениях в лесу, в засадах, в ложных отступлениях, - короче, во всех видах партизанской войны.
Вооружение германцев определялось недостатком у них металла. Хотя они уже давно перешли из бронзового века в железный, но все еще не умели, подобно культурным народам Средиземноморья или даже кельтам, увеличивать в зависимости от потребностей запас металла и в соответствии с ним свободно располагать металлом при его обработке21. Следует отметить, что в некотором отношении мы лучше знаем оружие германцев, нежели оружие римлян в классическую эпоху республики, так как германцы, так же как и кельты погребали в могиле рядом с телом покойного его оружие, чего римляне не делали. Это дает нам возможность извлечь из земли оружие древних германцев. Древний германец и его оружие как бы составляют одно целое. Оружие германца является частью его личности. Для римлянина же оружие являлось ремесленным товаром, так же как и он сам в качестве воина являлся звеном, частицей, можно почти сказать, номером той манипулы, в которую он был назначен на военную службу управлением своего воинского округа. Поэтому германцы погребали вместе с воином и его оружие. Эту цепь мыслей можно продолжить еще дальше. Оружие в местах погребения по большей части находят в согнутом виде, т.е. оно было приведено в состояние негодности. Почему? Сперва предположили, что это делалось для того, чтобы удержать грабителей от воровства. Но это вряд ли вероятно, так как согнутое оружие легко снова выпрямить, а с другой стороны, в места погребения часто клали наряду с оружием и украшения. Причина этого скорее в том, что если человек уже больше ни на что не способен, то и его оружие делают бессильным. Тщательным исследованием и сравнительным изучением оружия, найденного в местах погребения, свидетельства римлян о вооружении германцев, правда, кое в чем были исправлены, но в основном эти свидетельства подтвердились. Римляне указывают на то, что лишь немногие воины имели панцирь и шлем; главным предохранительным вооружением был большой щит, сделанный из дерева или плетенки и обитый кожей, голова же была защищена кожей или мехом. В речи, которую Тацит ("Анналы", II, 14) вкладывает в уста Германику перед одним из сражений, этот римский полководец говорит, что лишь первый ряд (acies) германцев вооружен копьями, остальные же имеют лишь "обожженные на конце или короткие дротики". Конечно, это было преувеличением, которое допустил оратор для того, чтобы поднять дух в своих войсках. Ведь если бы вся масса германцев действительно была вооружена одними лишь острыми палками, то, несмотря на всю свою храбрость, германцы никогда ничего не смогли бы сделать с римлянами, прекрасно вооруженными с ног до головы. Лучше осведомляет нас относительно германского вооружения Тацит в "Германии" (гл. 6), где он сперва также говорит, что германцы имели мало длинных копий и мало мечей, а затем - что их главное оружие называется "фрамой", которое он и в других местах нередко упоминает ("Германия", 6, 11, 13, 14, 18, 24). Судя по описанию Тацита, это оружие было похоже на древнее копье греческих гоплитов (тяжеловооруженных воинов). Лишь позднее мы находим у германцев в качестве боевого оружия боевой топор22.
Неясно, каким образом сочетались в клинообразном строе длинные копья с коротким оружием. Германик в своей приведенной выше речи утешает своих солдат, указывая на то, что в лесу такими копьями не так удобно пользоваться, как дротиками и мечами. Поэтому можно предположить, что длина германских копий равнялась длине сарисс и копий ландскнехтов, что нам не кажется невозможным.
