Алекс был неизменно внимателен, заботился о том, чтобы в поездках учитывались и ее интересы, покупал ей горы книг и журналов, всегда отыскивал необычные подарки, чтобы ее порадовать. С другой стороны, только в поездках она могла более или менее свободно располагать своим временем. Именно поэтому, собираясь как-то в дорогу, она уложила ящик со своими красками и кистями и начала понемногу писать акварелью виды тех мест, где они бывали. Алекса удивлял и восхищал талант, обнаружившийся в этих набросках, и он стал поощрять ее, настаивая, чтобы она брала уроки. Сама же Энн рассматривала свои рисунки с недовольством, уверенная, что Алекс только делает вид, будто они ему нравятся, чтобы доставить ей удовольствие. Она никогда не испытывала удовлетворения и переживала, когда ей не удавалось перенести на бумагу то, что представлялось таким привлекательным ее глазам.

Если Алекс спрашивал, не скучает ли она во время поездок, Энн торопливо отрицала это. Наблюдая явное удовольствие, с которым ее муж флиртовал со множеством осаждавших его женщин, она быстро научилась скрывать свои чувства; замечая ее ревность, он сразу начинал ухаживать с большим рвением. Ревность Энн забавляла Алекса, и он не упускал случая поддразнить ее. Для нее оставалось постоянной загадкой, почему Алексу, ограждавшему ее от малейших жизненных неудобств, приятно наблюдать, как она борется со своей ревностью — самой неприятной из человеческих эмоций.

Она обнаружила, что в таких случаях ей следовало держаться особенно приветливо с очередным предметом его увлечения. Эта тактика полностью сбивала с толку флиртующую пару, и Энн торжествующе наблюдала, как та или иная дама уклоняется от попыток Алекса завладеть ее вниманием, бросая смущенные взгляды на его жену.

Удивляло Энн и другое: к чему были Алексу подобные игры? Может быть, благодаря им он чувствовал себя более мужественным, более привлекательным в ее глазах? А может, внимание других женщин придавало ему уверенности в себе? Все это казалось ненужной тратой сил, тем более что — в этом она была уверена — дело никогда не заходило дальше легкого заигрывания. Энн объясняла себе непонятное поведение Алекса его иностранным происхождением, полагая, по своему незнанию мужчин, что ни один англичанин не позволил бы себе так обращаться с женой.

Энн была готова к тому, что желание, которое она в нем возбуждала, постепенно пойдет на убыль. Так, говорила она себе, бывает в каждом браке, после того как проходит первый восхитительный накал чувств. Однако Алекс, как всегда, был непредсказуем: его страсть к Энн осталась неизменной. Ей случалось задаваться вопросом, объяснялось ли это его влечением именно к ней или же его сексуальные потребности были так сильны, что с любой женщиной он вел бы себя так же? Но эту неприятную мысль она гнала от себя.

До знакомства с Алексом Энн наивно полагала, что бизнесмены проводят все свое время за большим письменным столом, заваленным бумагами. Письменный стол Алекса был совершенно пуст, за исключением большого блокнота, на котором он иногда что-то чертил, и, конечно, вездесущего телефона. Все нужные сведения, казалось, помещались у него в голове. Энн не могла бы сосчитать, сколько раз он заходил в их комнату с бутылкой шампанского в руках и объявлял, что хочет отметить новую удачную сделку, которую он заключил, в зависимости от обстоятельств, то на охоте, то в гостях или на чьей-то яхте, а однажды даже на воздушном шаре, поднявшемся над центром Франции. Если путешествия приелись Энн, то колдовская власть над ней Алекса оставалась неизменной.

Оба их дома были полностью отремонтированы и обставлены, и у Энн снова появилась потребность в интересном времяпрепровождении. Она не собиралась, подобно некоторым знакомым женщинам, провести остаток жизни в заботах исключительно о своей внешности. Для нее было важно выглядеть красивой в глазах Алекса, но она стала более опытной и быстро научилась при некоторой организованности и с помощью Елены не тратить на это много времени.

Постепенно живопись стала заполнять каждую свободную минуту ее жизни. Алекс нашел в Лондоне молодую художницу, согласившуюся два раза в неделю давать Энн уроки рисунка и акварельной техники. Наконец наступил великий день — ей разрешили писать маслом. Она никуда теперь не ходила без альбома для набросков. С каждой неделей рисунки Энн становились увереннее, и то, что началось как невинное хобби, приобретало для нее все большее значение.

Фей уже работала у Алекса. Все понимали, что она человек одаренный, что должность досталась ей не благодаря родственным связям. Ее первым большим заданием было оформление интерьера больничного комплекса, который Алекс недавно приобрел во Флориде. Наряду с оригинальностью идей Фей отличалась способностью к минимальным затратам. Ее предварительные сметы до последнего доллара совпадали с конечными затратами. Ни один подрядчик не мог ее обмануть. Работу она заканчивала точно в срок. С первого же дня у Фей все было в ажуре.

Она произвела на Алекса большое впечатление, но, как чувствовала Энн, скорее своими способностями финансиста, нежели талантом художника, который он считал само собой разумеющимся, — он и взял ее на работу из-за этого таланта. Из Фей может получиться настоящий бизнесмен, говорил Алекс, а в его устах это был величайший комплимент.

Энн тревожно следила за тем, как Фей вела свою кампанию по завоеванию Найджела. «Завоевание» казалось ей единственной более или менее точной характеристикой поведения ее дочери с мужчинами. Теперь, когда они виделись чаще, у Энн появилась возможность наблюдать ее тактику. Фей окидывала поле битвы взглядом хищника, намечая подходящую жертву, а затем пускала в ход свои чары, доводила несчастного до полного подчинения, но после победы сразу же бросала. В настоящее время Найджел был, по-видимому, очередным объектом подобной тактики. Энн восхищалась многими достоинствами дочери, но ее отношение к мужчинам приводило ее в ужас. Она была с ними холодна, почти беспощадна. Энн знала, что Фей перенесла тяжелую душевную травму, но это не оправдывало ее очевидного желания заставить всех мужчин расплачиваться за недостойный поступок одного из них.

Беспокойство за Найджела побудило Энн высказать дочери свое неодобрение. Фей только рассмеялась.

— Ты ведь сама сказала, что его достоинства просто не бросаются в глаза!

— Но я также сказала, что он слишком хорош для тебя, — отпарировала Энн.

— Ха! Ты боишься, может быть, что я проглочу его на завтрак?

— Мне не хочется, чтобы ты причинила ему боль, вот и все!

— Не будь глупенькой, мамочка! На самом деле я отношусь к нему с большой симпатией. Правда! Ты заметила, кстати, что когда он не носится, как затравленный кролик, то выглядит вполне привлекательно?

— Фей, ты невозможна… «Отношусь к нему с большой симпатией»… Если ты имеешь на него определенные виды, то должна, по-моему, испытывать более нежные чувства!

— Ты просто не видела подонков, с которыми я раньше водилась! Не всем ведь так везет, как тебе.

— Если ты собираешься продолжать этот флирт или как тебе угодно его называть, то, прошу тебя, будь осторожна. Можешь себе представить, какой шум поднимет Алекс в случае неприятностей у одного из его помощников?!

— Как же ты привыкла обо всех беспокоиться, мамуся! Я буду с ним сама нежность. — Непочтительно расхохотавшись, Фей подхватила свою папку с эскизами и убежала.

Янни между тем уверенно продолжал свое шествие по жизни. Хоть бы он совершил какую-нибудь чудовищную оплошность, думала иногда Энн, тогда окружающие убедились бы, что он такой же человек, как и все. Больше всего ее раздражала его манера безмолвно, точно элегантный призрак, скользить по дому. Он вечно неожиданно возникал позади нее, заставляя ее вздрагивать. Энн одолевало желание крикнуть ему, чтобы он перестал красться за ней и не ходил так тихо.

Как-то Энн была одна в гостиной. Она думала, что и в доме больше никого нет. Ей вдруг захотелось переставить на новое место одну из чудесных китайских ваз. С вазой в руках она осторожно шла по комнате и скорее почувствовала, чем заметила какое-то движение в углу. От неожиданности она вздрогнула, споткнулась о персидский ковер, и драгоценный сосуд со стуком упал на пол и разлетелся на тысячу осколков. Янни, ахнув, склонился над обломками.