Клер еще раз, теперь не торопясь, прочитала секретный параграф.

— Меня сейчас вот что интересует: ставя свою подпись, он знал, что никогда не исполнит своего обещания, или в самом деле хотел сделать Англию католической державой?

— В отличие от многих его современников, я лично считаю, что Карл был хитер и далеко не глуп. Чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что этот секретный параграф похож на уступку Генриетте Анне, которая хотела сблизить Карла с Людовиком. Я подозреваю, что Карл прекрасно понимал: стать католиком и одновременно править Англией невозможно. Я думаю, он подписал его из-за денег и только потом, позже, понял, что это бомба замедленного действия.

— И если бы он поднял вопрос о смерти Генриетты Анны…

— Он дал бы Людовику средство держать себя на коротком поводке.

Эндрю снова сложил документ.

— По крайней мере, его верный министр Клиффорд хранил все это в секрете — даже после того, как подал в отставку, хотя это принесло ему мало пользы.

— Как теперь быть с этим открытием? — спросила Клер, — Ведь оно перевернет все представления ученых об этой эпохе!

Эндрю покачал головой.

— Не знаю, что и сказать. Пока я предлагаю положить документы обратно туда, где мы их обнаружили, а завтра я поговорю об этом с мистером Пилфордом.

Поставив коробку обратно на полку, они молча, каждый думая о своем, направились к дверям архива.

— О господи, завтра — вдруг сказал Эндрю, неожиданно о чем-то вспомнив, — Завтра я должен читать надгробную речь на отпевании Дерека Гудмена в церкви.

— Почему именно вы?

— Все остальные отказались. После того что стало известно про Дерека после его гибели, магистр даже подумывал отменить панихиду. Но завтра специально для этого приезжает брат Дерека, и мы не захотели его огорчать.

— Огорчать?

— Понимаете, не хочется, чтобы он думал, будто нам безразлична его смерть.

— И вы не расскажете ему всю правду?

— Боже милостивый, конечно нет.

— Но почему? А вдруг он и сам знает, что за человек был его брат?

— Может быть, вы и правы. Но если ему кто и расскажет, то только не я.

Эндрю все вертел ключ в старом и не очень податливом замке двери архива.

— Что там у вас? — не выдержала Клер.

— Ключ застрял.

Он повертел его снова, одновременно с силой дергая ручку двери.

— О господи! — воскликнул он, — Заело. Не открывается. Черт бы его побрал.

— А есть тут другой выход?

— Нет.

Эндрю вынул из кармана мобильник, открыл крышку и нахмурил брови.

— Нет сигнала, — мрачно сказал он. — Попробуйте ваш.

— Я не взяла с собой телефон.

— Черт побери, — снова сердито проворчал он. Потом посмотрел на Клер и попытался улыбнуться. — Извините. Я не хотел. Надо держать себя в руках. Но боюсь, мы с вами тут застряли надолго.

— Неужели здесь нет другого выхода?

— Сюда ведет только эта дверь.

— А если ее взломать?

— Эту дверь ставили больше трехсот лет назад, — саркастически произнес Эндрю. — Даже если мы вами вдвоем попробуем выбить ее, она и не пошевелится.

До нее наконец дошло, в каком серьезном положении они оказались: они замурованы в каменном мешке. Не говоря о том, что она промерзла до костей, устала и сильно проголодалась. Если кто-нибудь случайно не сунется по какому-нибудь делу в архив — хотя уже поздно и это маловероятно, — им придется просидеть здесь как минимум до утра.

— Да-а, что и говорить, влипли… это все я виноват, — тяжело вздохнул Эндрю, — Представьте, завтра по всему колледжу мгновенно разлетится новость: доктор Кент и доктор Донован освобождены из подвалов архива, где они провели вместе всю ночь. Пытливые умы хотят знать: перепихнулись они или нет?

— Перепихнулись? — озадаченно переспросила Клер.

— У вас в Америке говорят, насколько мне известно, потрахались.

— А-а-а. Неужели людям больше нечего делать, как только сплетничать?

— Почему, есть что делать, но, насколько мне известно, это везде так, и одно другому не мешает. Представляю, с каким удовольствием все будут чесать языками.

— Почему вас так волнует, что про вас будут говорить какие-то дураки?

— Вы своими глазами видели, что тут у нас в Тринити творится, наверное, думаете, что здесь всем наплевать на честь, долг, доброе имя… но уверяю вас, большинство в колледже высоко это ценят, и я в том числе. Людям рты не заткнешь, но ведь можно не давать им повода болтать о тебе что попало.

— И вы что, всю жизнь собираетесь оглядываться, как бы чего про вас не сказали? Так жить — уж лучше утопиться.

— Правда? — хмыкнул Эндрю, — А хотите знать, сколько людей уже на следующий день знали, что накануне вечером вы обжимались с Дереком?

— Нет, не хочу! А вы все еще злитесь на меня за это, правда?

— Да не злюсь, просто все это как-то странно. Я хочу сказать, двух недель не прошло, как вы здесь появились, и на тебе, вдруг вижу, как вы целуетесь, и с кем? С Дереком Гудменом…

— Нет, вы злитесь.

— Нет, не злюсь, просто удивляюсь, что вы в нем нашли…

— Ну признайтесь, вы злитесь.

— Ладно, может, и правда, злюсь немного.

— А я бы очень хотела знать, с какой стати вам пришло в голову, что вы имеете на это право?

Сердце Клер колотилось, как пулемет.

— Может, я и не стала бы целоваться с Дереком Гудменом, если бы вы соизволили заметить, что я существую на свете. Я прожила здесь целых две недели, а вы и двух слов со мной не сказали. Могли бы что-нибудь сделать, чтобы я не чувствовала себя здесь чужой, чтобы я видела, что мне здесь рады… пригласили бы погулять, что ли, показали бы здесь все, познакомили с достопримечательностями… А вы вместо этого вели себя так, будто пожалели, что предложили мне эту работу.

— Господи, — сказал Эндрю.

Он прислонился к стене и скрестил на груди руки.

— Я действительно все испортил, это правда! — покрутил он головой, потом вздохнул и уныло заглянул Клер в глаза. — Все испортил, с самого начала.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я же для вас старался, чтобы все у вас было хорошо, чтобы вас все устраивало. Вот и перестарался. Перед вашим приездом я договорился, чтобы вам предоставили все привилегии, которыми обладают остальные преподаватели, несмотря на то что вы у нас работаете временно. Я добился, чтобы вам выдали ключ «фа», я настоял, чтобы вы обедали за преподавательским столом, я забронировал для вас прекрасную квартиру. Я и представить себе не мог, что кое-кто станет завидовать или обидится. Стали задавать мне вопросы, почему, мол, да зачем я пригласил вас, кое-кто даже намекал, что у меня тут личный интерес, хотя ваш аттестат, рекомендации и диссертация говорили сами за себя. Когда вы приехали, я понял, что для вас же лучше будет, если я стану избегать вас.

— Могли бы, по крайней мере, объясниться, рассказать почему.

— Да я просто не знал, как объяснить, что говорить. Мол, все кругом считают, что я за вами ухлестываю — так, что ли? В таких обстоятельствах это могло бы показаться нарушением профессиональной этики.

— А почему же все-таки вы пригласили меня сюда работать?

— Потому что думал, что для нашего колледжа вы будете огромным приобретением.

Он замолчал и уставился в пол, словно не знал, стоит ли продолжать. Наконец он поднял голову и заглянул Клер в глаза.

— А еще я боялся, что, если вы не приедете к нам работать, я не увижу вас больше никогда.

— Что-о?

Она не сразу поняла смысл его слов. Так значит, вот оно что! Она все-таки ему нравится. О, как долго она ждала этого признания! Клер почувствовала, что краснеет, но не от стыда, а скорее от удовольствия.

— Это правда?

— Правда, — ответил он, усмехнувшись, и эта усмешка показалась ей совершенно очаровательной.

— А Габриэлла?

— Мы разошлись пару месяцев назад. У нее своя жизнь, у меня своя, и оказалось, что сложить это вместе не получается.

— Но Каролина Сатклифф…

— Каролина Сатклифф самая большая сплетница во всем Кембридже. Я дал себе слово никогда и ничего не говорить с ней о себе, о своей личной жизни. И советую вам делать то же самое, иначе будете иметь удовольствие слышать, как совершенно незнакомые люди станут пересказывать вам все ваши личные секреты. Я понятия не имею, почему Габриэлла не сообщила ей, что мы с ней разбежались, думаю, у нее были на этот счет свои причины. В общем, вы меня поняли: рядом с Каролиной надо держать ухо востро. К несчастью, она жена одного моего старого друга, и я не могу так вот прямо дать ей понять, что мне неприятно ее общество, тем более что у нас могут быть в колледже общие дела. От нее так просто не отвяжешься, последствия непредсказуемы, а уж сесть с вами рядом за столом — значит породить лавину сплетен. Вот я и не сажусь за стол рядом с вами, хотя очень хотел бы.