Там только Женщина одна. То Смерть! И рядом с ней Другая. Та еще страшней, Еще костлявей и бледней — Иль тоже Смерть она? Каков корабль, таковы корабельщики! Кровавый рот, незрячий взгляд, Но космы золотом горят. Как известь — кожи цвет. То Жизнь-и-в-Смерти, да, она! Ужасный гость в ночи без сна, Кровь леденящий бред. Смерть и Жизнь-и-в-Смерти играют в кости, и ставят они на экипаж корабля, и она (вторая) выигрывает Старого Морехода. Барк приближался. Смерть и Смерть Играли в кости, сев на жердь. Их ясно видел я. И с хохотом вскричала та, Чьи красны, точно кровь, уста: «Моя взяла, моя!» Нет сумерек после захода Солнца. Погасло Солнце, — в тот же миг Сменился тьмою свет. Уплыл корабль, и лишь волна Шумела грозно вслед. И восходит Месяц. И мы глядим, и страх в очах, И нам сердца сжимает страх, И бледен рулевой. И тьма, и плещут паруса, И звучно каплет с них роса, Но вот с востока разлился Оттенок золотой, И Месяц встал из облаков С одной звездой между рогов, Зеленою звездой. Один за другим И друг за другом все вокруг Ко мне оборотились вдруг В ужасной тишине, И выражал немой укор Их полный муки тусклый взор, Остановясь на мне. его товарищи падают мертвыми. Их было двести. И без слов Упал один, другой… И падающей глины стук Напомнил их паденья звук, Короткий и глухой. И Жизнь-и-в-Смерти начинает вершить кару над Старым Мореходом. И двести душ из тел ушли — В предел добра иль зла? Со свистом, как моя стрела, Тяжелый воздух рассекли Незримые крыла». Часть четвертая Брачный Гость пугается, думая, что говорит с Призраком. «Пусти, Моряк! Страшна твоя Иссохшая рука. Твой мрачен взор, [113]твой лик темней Прибрежного песка. Боюсь твоих костлявых рук, Твоих горящих глаз!» Но Старый Мореход, убедив его в своей телесной жизни, продолжает свою страшную исповедь. «Не бойся, Брачный Гость, — увы! Я выжил в страшный час. Один, один, всегда один, Один и день и ночь! И бог не внял моим мольбам. Не захотел помочь! Он презирает тварей, порожденных Спокойствием,
Две сотни жизней Смерть взяла, Оборвала их нить, А черви, слизни — все живут, И я обязан жить! и сердится, что они живы, меж тем как столько людей погибло. Взгляну ли в море — вижу гниль И отвращаю взгляд. Смотрю на свой гниющий бриг — Но трупы вкруг лежат. На небеса гляжу, но нет Молитвы на устах. Иссохло сердце, как в степях Сожженный Солнцем прах. Заснуть хочу, но страшный груз Мне на зеницы лег: Вся ширь небес и глубь морей Их давит тяжестью своей, И мертвецы — у ног! В мертвых глазах читает он свое проклятие. На лицах смертный пот блестел, Но тлен не тронул тел. Как в смертный час, лишь Гнев из глаз В глаза мои глядел. Страшись проклятья сироты — Святого ввергнет в ад! Но верь, проклятье мертвых глаз Ужасней во сто крат: Семь суток смерть я в них читал И не был смертью взят! И в своем одиночестве и в оцепенении своем завидует он Месяцу и Звездам, пребывающим в покое, но вечно движущимся. Повсюду принадлежит им небо, и в небе находят они кров и приют, подобно желанным владыкам, которых ждут с нетерпением и чей приход приносит тихую радость. А Месяц яркий плыл меж тем В глубокой синеве, И рядом с ним плыла звезда, А может быть, и две. Блестела в их лучах вода, Как в инее — поля. Но, красных отсветов полна, Напоминала кровь волна В тени от корабля. При свете Месяца он видит божьих тварей, рожденных великим Спокойствием. А там, за тенью корабля, [114]Морских я видел змей. Они вздымались, как цветы, И загорались их следы Мильонами огней. Везде, где не ложилась тень, Их различал мой взор. Сверкал в воде и над водой Их черный, синий, золотой И розовый узор. Их красота и счастье. О, счастье жить и видеть мир — То выразить нет сил! Я ключ в пустыне увидал — И жизнь благословил. вернуться Твой мрачен взор… — Эти и несколько следующих строк поэмы сочинены Вордсвортом (как и еще несколько в поэме). вернуться А там, за тенью корабля… — Реминисценция из Библии: «…За ним светится его след, словно поседела глубь морей!» (Книга Иова, 41; см. том БВЛ «Поэзия и проза Древнего Востока», М. 1973, с. 624). |
