Росток Мимозы в саду возрастал,
Ветер юный росою его питал,
Листьев раскидистых веера
Он складывал ночью, раскрыв их с утра.
И в сад прекрасный пришла Весна,
Как дух Любви, что всем дана,
И, с темного лона земного встав,
Сны зимы забыл рой цветов и трав.
Но никто от блаженства не млел сильней
В чаще, в саду, в просторе полей,
Оленем, что в жажде любви изнемог,
Как одинокий Мимозы Росток.
Подснежник сначала, фиалка потом
С земли поднялись под теплым дождем,
С их дыханьем слился запах земной,
Как голоса звук со звонкой струной;
Возносился тюльпан, пестрел анемон,
Рос нарцисс, красотою своей опьянен:
Собой он любуется в зеркале вод,
Пока, истомленный вконец, не умрет;
Цвел там ландыш, подобный наяде лесной, —
Страсть его одарила такой белизной,
Что сиянье его серебристой главы
Проникало сквозь нежную зелень листвы;
Гиацинты, лиловы, лазурны, белы,
Что взошли средь зеленой густой полумглы,
Издавали чуть слышный сладостный звон —
Как неясный намек, ощущался он;
Роза тайну, сокрытую в лоне своем,
Открывала, как нимфа, глядясь в водоем,
Воздух, нежен и тих, вкруг нее изнывал
И ее красоту и любовь узнавал;
И лилия там, стройна и бела,
Как менада, лунный фиал вознесла,
И ока ее огневая звезда
Сквозь росу в небеса взирала, горда;
И хрупкий жасмин там застенчиво рос,
И тончайший парил аромат — тубероз…
Цветы со всех концов земли
В том саду роскошно цвели.
Резво струился журчащий ручей,
Лоно зыбкое скрыв меж цветущих ветвей, —
Слит с мерцаньем зеленым был свет золотой,
И смыкались они в пестрый свод сплошной;
Трепетала, из влаги прозрачной восстав,
Белизна лилей, желтизна купав,
И струи вкруг них заводили пляс,
Переливно плеща, переливно искрясь.
Аллеи, обсажены дерном и мхом,
Вились повсюду в саду густом,
Лучам и ветрам открыты одни,
Другие же крылись в древесной сени,
И везде расстилался цветочный ковер,
Как в Элизии, ярок его узор,
И любой из росших в саду цветов —
Поникал на закате, вплетаясь в покров,
Что от рос ночных спасал светлячков.
Улыбались цветы в том безгрешном раю
(Так дитя, просыпаясь, улыбку свою
Шлет в ответ на песню, которою мать
Баюкать способна и пробуждать),
И, словно алмаз, в подземной сени
Рудокопом открытый, сверкали они,
Небеса восхваляя, сияли ясней,
Восторгались потоком небесных лучей;
И каждый из них овеян был
Ароматом, что брат его рядом струил, —
Так влюбленные в пору своей весны
Дыханьем друг друга упоены.
Но любовь, что ведал Мимозы Росток,
Лишь в ничтожной мере он выразить мог:
Копил он любовь, богатство свое,
Но не был способен излить ее.
Ибо скромен Мимозы Росток: не душист,
Не красив его цвет, не свеж его лист,
Но жажда того, чего нет у него —
Прекрасного, — полнит его существо!
Ветерок, что с легкими взмахами крыл
Переливчатой музыкой землю кропил,
Лучи, что цветка любая звезда
Посылает, свой цвет им даря всегда,
Насекомые, что пролетают, вольны,
Как на солнечном море златые челны,
И сеют ликующий отблеск живой
Над волнистой, полной сиянья травой,
Как огонь потаенный, в ночные часы
Лепестками сокрытые тучи росы,
Что под солнцем, как духи, в небо летят,
И дурманит их собственный аромат,
Марево полдня, чей трепетный дым
Над землей расстилался разливом морским,
Каждый луч, каждый блик, каждый запах, сквозь тишь
Проходивший, дрожа, как на влаге камыш, —
Словно ангел-хранитель, из них любой
Ростку Мимозы был дан судьбой,
Когда часы замедляла лень,
Как легкие тучки в безветренный день.
А когда опускался вечер немой
И любовью был воздух, земля — тишиной,
И восторг не ярче, но глубже пленял,
И мир лишался дневных покрывал,
Заливало зверей, насекомых и птиц
Море тихое сна — без брегов, без границ;
Бесплотна волна его, хоть глубоки
Следы, что метят сознанья пески;
(Только пел соловей нежней и нежней
С угасаньем поспешным дневных огней;
Были райские песни его вплетены
В виденья Ростка, в его сладкие сны.)
И первым в саду Мимозы Росток
На лоне покоя забыться мог —
Младенец, сморен восторгом немым,
Слабейший, но более всех любим,
Надежно укрыт объятьем ночным.
