Так-то так, но каково было Лизоле, уже и не в больно свежем возрасте, снова оказаться вольною девой! Она тут как бы подрастерялась, почти сразу вышла замуж вторично, — и претерпела немалый конфуз. Как-то ее призвали организаторы спортивного праздника, по старой специальности: организовать шествие колонн, показательные выступления, торжественный парад. Дали ассистентами двух крепышей: метателя молота и борца-полутяжа. Носить аппаратуру, обеспечивать творческий процесс. Метатель обеспечивал его столь истово и проворно, что буквально в тот же день оказался в Лизолиной постели. Видно, нахальством и крепостью фигуры разбудил в ней пленительные воспоминания о киношном мире. Он работал на заводе инженером по литью, был неженат, жил в общаге и готовился перейти на тренерскую работу. Метатель утвердился в квартире подруги, они скоренько расписались, и Лизоля начала оформлять прописку. Все шло нормально, характер у спортсмена оказался спокойный, сексуальных отклонений, вроде, не наблюдалось, — как вдруг Лизоля, вернувшись раньше с работы, чтобы побыть с любимым, обнаружила двух голых, потных, сплетенных на мягчайшем персидском ковре милостивых государей. Партнер мужа был, по всему, далек от спортивного мира: вялое блеклое тело, коровий взгляд… У метателя голова откинута вперед, в углу рта пузырится пена. Да… это была сцена. И Лизоля потеряла сознание.
Улар был большой. Хотя в чем-то ей и здесь повезло: разошлись они без скандала. Просто он забрал свои пожитки, и благоразумно удалился. Развод оформили, что называется, в рабочем порядке, объяснив причину нестыковкой идейных платформ. Перед тем Николай Кучемоин, придя в кинотеатр, пытался открыть душу краткой супруге: мол, не надо обижаться, что же делать, если по натуре он бисексуал, ему для полного осознания своей жизни и утверждения своей мужественности необходимы как раз контакты с лицами обоего пола. Но Лизоля не поняла его, рассталась с облегчением, и горько плакала первое время, проклиная несчастную жизнь. Как же так! Пошел к педерасту! Мало стало ее ласк! А уж она ли не отдавалась, не выкладывалась на этом деле! Обманул, обманул! Ы-ы-у-у-у…
Но Николай не пропал: забегал в кинотеатр, нимало не смущаясь, всегда что-нибудь приносил, дарил, оставлял; иногда намекал прозрачно, что совсем не прочь восстановить отношения. Ну уж шишечки! Однако так уж получилось, что первые свои политические шаги и акции он провел именно в том месте, где работала Лизоля Конычева.
С тоски она приблизила случайную подружку Мелитку, чтобы было с кем вечерами тянуть вино, обсуждать телешоу, их ведущих, варить кофе, гадать на знакомых и делиться воспоминаниями о друзьях из чудесного мира кино. Мелита кивала и поддакивала, не то что другие, которые никак не хотели верить, что и Васенька Лановой ей что-то рассказывал за столиком, и Людка Гурченко подбегала, вся встрепанная… А в-общем, теперь в сердце на том месте, где раньше пышно и буйно цвели алые цветы, попираемые легкими и красивыми мальчиками-артистами, становилось постепенно пусто, голо, начала обозначаться некоторая плешка. Но не такова была Лизоля, чтобы дать душевной пустоте разрушить себя. Один порыв должен был неминуемо смениться другим, не менее могучим.
Тут на сцену появляется Гуру.
Лизолю познакомила с ним бывшая соученица по культпросветучилищу, тоже отдавшая часть жизни режиссуре массовых зрелищ. Празднества и шествия сломили ее, превратили в тихое, болезненное, пугливое существо, с боязнью пространства и головными болями. Теперь она работала светокопировщицей в нефтяном тресте, и — усердно занималась разной магией, оккультизмом, тибетской медициной, и так далее. В жизни она тоже была одинока, и, помимо немногого прочего, имела небольшой участок с домиком за городом, в часе езды на электричке. Его-то и облюбовал Гуру для встреч, бесед и упражнений со своими единомышленниками. Их у него было уже довольно много, когда тихую светокопировщицу свел с ним некий трестовский йог. Она предалась новому течению со страстью и самоотречением. И первым делом потащила за собою Лизолю, увидав случайно и разузнав о всяческих печалях. Гуру встретил ее в крошечном дачном домике, проник в мозг разверстыми горячими глазами, коснулся, обойдя сзади, затылка, — женщине стало душно, она чуть не упала, — и вечером уже сидела возле домика под звездами, на старом ящике из-под яблок, и слушала жуткие и пленительные слова о смысле жизни, который ей надлежит осознать через нравственное и физическое совершенство. Она горячо примкнула к йогам, хоть и не могла усвоить до конца сути учения, и в спорах поддакивала обеим сторонам. Главное — они были не такие, и она вместе с ними чувствовала себя тоже не такою, как все остальные люди. Получалось почти то же самое, что в пору ее увлечения кинематографом, пылких и скорых романов с артистами. Раз даже вместе с Гуру и другими адептами она поехала в большую и темную пещеру, где они должны были высидеть в абсолютной темноте сутки, чтобы впасть в сопадишесанирвану, сопровождающуюся освобождением от страстей, загрязняющих ум, и обретением духовного пробуждения. Они шли, шли вглубь пещеры, и наконец проникли в большой зал. Там потушили фонарики и расползлись по углам. Мужчины терпели молчание и темноту мужественно; Лизоле же через полчаса стали видеться то каменноглазый Генрих, то юный герой-любовник, то голый метатель в ужасной позе, то Васичка Лановой… Она захныкала, а потом тихонько занюнила. А когда перешла на истошный визг, то йоги, понявшие, что сопадишесанирваны им сегодня не дождаться, двинулись в обратный путь.
Вопрос о ее изгнании был уже решен общим постановлением, когда Учитель вдруг заступился и сказал, что они сами виноваты, что решились подвергнуть нового, еще неискушенного в Учении члена столь тяжкому испытанию. После этого помятая, красная, вся в слезах Лизоля, возвращаясь домой в компании угрюмых йогов, смотрела на Гуру с затравленным, немым обожанием, словно бродячая дворняжка на избавителя от собачников. В сердце ее вошла и прочно поселилась там любовь. Не отринутая от йоговой жизни, она продолжала посещать все собрания и мероприятия, но при этом главным для нее стало уже не учение йоги, не прана, долженствующая наступить в результате необходимых духовных и физических очищений, а светозарная личность самого Учителя. Лизоля испробовала на нем все известные средства обольщения, однако никакого результата так и не добилась. Всякий раз, когда ей казалось, что цель уже вот-вот, совсем близка, Гуру как бы взмахивал рукою, смывая паутину с окошка, и сам оставался по одну сторону жеста, бедная же Лизоля — по другую, словно прочное зеленоватое стекло действительно возникало между ними. Лизоля горевала, вновь искала, отчаявшись в одиночестве, новых ухажеров, гадала с Мелиткой на бобах и кофейной гуще. Соблазнение Валички было именно одним из таких актов отчаяния.
На другой же день, однако, она забыла и про Мелитку, и про залетного инженеришку, потому что вечером ей позвонил сам Учитель и навестил — шутка подумать! — на квартире. Отхлебывая специальный зеленый, принесенный с собою чай, он втолковывал изнывающей Лизоле, каким должен быть путь ее духовного, физического совершенствования, цель и итог которого — конечная нирвана. Вступление же ее, Лизоли, в поток должно сопровождаться благими заслугами, ибо лишь они формируют подходящую карму. Итог же благих заслуг — чакраварти. Но этого состояния не так легко достигнуть! Надо отринуть целых пять омрачений: чувственные желания, леность, невежество, злобность и гордыню, и обрести тридцать семь компонентов духовного просветления: четырехступенчатое сосредоточение мыслей, четыре правильных усилия, четыре основы сверхъестественных сил, пять трансцедентных способностей, пять трансцедентных сил, и благородный восьмичленный путь. Путь этот суть: правильный взгляд, правильные намерения, правильная речь, правильные поступки, правильная жизнь, правильные усилия, правильная память, правильное сосредоточенное размышление. Лишь неуклонным его соблюдением можнл воспрепятствовать возникновению условий, вызывающих страдание, уничтожить неведение и привязанности; успокоиться и приблизиться к просветлению.
