– Я постараюсь быть очень хорошим мальчиком, достопочтенный Луи Уиттон-носильщик. Возможно, незначительный титул…

– Вилли!

– Я знаю швейцарцев лучше тебя. Они обожают титулы; от них за версту несет деньгами, деньги – их любовницы.

– Я позвоню тебе около десяти – десяти тридцати. Хочу воспользоваться твоей комнатой, пока не выясню, что происходит.

– Прекрасно, – ответил Вилли Эллис. – Увидимся в Женеве.

Холкрофт решил позвонить Вилли потому, что тот был не из тех, кто задает вопросы. Эллис не был наивным глупышкой, каким хотел казаться. Альтина может досадить больше своему эскорту на пути из Швейцарии.

Но она должна уехать. Враги завета убили ее мужа, могут убить и ее. Женева была подходящей для этого. Через два-три дня состоится встреча, и после подписания документов деньги будут переправлены в Цюрих. Противники договора предпримут все, чтобы сорвать переговоры. Его мать не должна оставаться в Женеве. В Женеве произойдет насилие, он чувствовал это.

Далеко за полночь он подъехал к Дижону с юга. Небольшой городок спал, и, проезжая по темным улицам, Ноэль почувствовал, что тоже нуждается в отдыхе. Завтра он должен быть начеку. Как никогда в своей жизни. Но он продолжал ехать, пока не оказался в сельской местности. Остановился на обочине дороги. Закурил сигарету, затем сломал ее, вытянул ноги на сиденье, под голову положил плащ.

Через несколько часов, с первой волной утреннего дорожного движения, он пересечет границу Швейцарии… Мысли его спутались. Глаза начал застилать туман, дыхание стало реже и глубже. А потом выплыло лицо, суровое, сухое, незнакомое и все же узнаваемое.

Это был Генрих Клаузен. Он просил поспешить. Агония скоро кончится, вина будет искуплена. Ноэль спал.

Эрих Кесслер наблюдал, как его младший брат Ганс демонстрировал офицеру безопасности авиалиний свой медицинский сундучок. Со времени Олимпийских игр в 1972 году, когда, как полагают, палестинцы прилетели в Мюнхен с оружием в разобранном виде, меры безопасности в аэропортах ужесточились.

«Напрасные усилия», – размышлял Эрих. Палестинское оружие доставили в Мюнхен люди «Вольфшанце», их «Вольфшанце».

Ганс смеялся вместе со служащими аэропорта, обменивался с ними шутками. «В Женеве, – подумал Эрих, – не будет ни шуток, ни контролеров, ни таможенников». Будет лишь первый заместитель префекта Женевского кантона. Ганс, один из самых уважаемых докторов в Мюнхене, специалист по внутренним болезням, прибывает в Женеву в качестве его гостя.

«Ганс весь как на ладони», – думал Эрих, глядя на приближающегося брата. Самец средних размеров, он обладал необычайным шармом. Прекрасный футболист, возглавлял районную команду, а после игры обычно оказывал помощь травмированным соперникам.

Странно, подумал Эрих, но Ганс больше подходит на роль старшего сына, чем он. Ганс работал с Иоганном фон Тибольтом, а Эрих – спокойный ученый – был на побегушках. Однажды в момент сомнений он поделился на этот счет с Иоганном.

Фон Тибольт не хотел ничего слышать. Нужен был настоящий интеллектуал. Человек, проживший праведную жизнь, никогда не поддававшийся эмоциям, не выходящий из себя. И разве не таким был этот скромный ученый, смело встретивший Тинаму и отстоявший свои взгляды? Взгляды, которые изменили стратегию.

Да, это правда, но не вся. Это правда, с которой Иоганн не хотел бороться: Ганс почти ровня фон Тибольту. И если они столкнутся, Иоганн может умереть.

Так считал тихий праведный интеллектуал.

– Все идет как надо, – сказал Ганс, когда они подходили к самолету. – Американец хорош, если он мертв. Ни одна лаборатория не обнаружит следов убийства.

Хелден сошла с поезда в Невшателе. Она стояла на платформе, приучая глаза к солнечным лучам, отражающимся от станционной крыши. Она знала, что ей надо быстрее смешаться с толпой, покидающей поезд, но не могла сдвинуться с места. Ей хотелось подышать свежим воздухом. Последние три часа она провела в темноте товарного вагона, спрятавшись за упаковками машинного оборудования. В Бесанко дверь автоматически открылась ровно на шестьдесят секунд, и она вошла внутрь. Точно без пяти девять дверь открылась снова: до Невшателя она добралась незамеченной. Ноги ныли, голова раскалывалась, но все позади. И это стоило кучу денег.

Воздух заполнял легкие. Подхватив чемодан, она направилась к дверям станции Невшатель. Деревня Пре-дю-Лак находилась на западной стороне озера, не более двадцати миль к югу. Она нашла таксиста, который согласился совершить с ней это небольшое путешествие.

Дорога оказалась неровной, со множеством поворотов, но ей чудилось, что она плывет в воздухе. Хелден смотрела в окно на холмистую местность и голубую гладь озера. Богатство красок создавало впечатление ирреальности. Ей захотелось сосредоточиться и разобраться в происшедшем. Что имел в виду Полковник, когда написал, что устроил ее приезд к нему, поскольку считал, что она была «орудием врага»? Его враг «тридцать лет ждал схватки». Кто этот враг? И почему он избрал ее?

Что она сделала? Или не сделала? Опять ужасная дилемма? Проклята за то, чем была, и за то, кем не была? Боже, когда все это кончится?

Полковник знал, что скоро умрет. Он подготовил ее к своей смерти, позаботился о деньгах для оплаты тайного перехода в Швейцарию, к человеку по имени Вернер Герхард в Невшателе. Кем он был? Кем приходится Клаусу Фалькенгейму и почему только после его смерти можно было войти в контакт с Вернером Герхардом?

Монета Вольфшанце имеет две стороны.

Таксист прервал ее раздумья.

– Гостиница внизу, возле берега, – сказал он. – Она не так чтобы уж очень…

– Ничего, меня устроит.

Окна комнаты смотрели в воды озера Невшатель. Кругом царило такое спокойствие, что Хелден не устояла против соблазна и уселась у окна. Ей ничего не хотелось делать, лишь думать о Ноэле, потому что когда она думала о нем, то чувствовала себя… спокойно.

Но надо было найти Вернера Герхарда. В телефонном справочнике Пре-дю-Лак его не оказалось; бог знает, когда справочник обновлялся в последний раз. Но Невшатель – небольшая деревушка, и наверняка здесь все знают друг друга. Возможно, швейцар знает что-либо о Герхарде.

Он действительно знал, но это не прибавило ей уверенности.

– Сумасшедший Герхард? – спросил с удивлением тучный мужчина, сидевший на плетеном стуле. – Вы хотите передать ему приветы от друзей? Вам следовало бы привести лекарство для прочистки его мозгов. Он не поймет ни одного вашего слова.

– Я не знала, – ответила Хелден, охваченная отчаянием.

– Послушайте. Сейчас уже после полудня, день холодный, солнца нет. Вне всякого сомнения, он на площади распевает свои песенки и кормит голубей. Они пачкают его одежду, а он этого не замечает.

Она увидела его сидящим на каменном выступе круглого фонтана в центре деревенской площади. Он никого не интересовал. Проходившие мимо люди изредка бросали на него мимолетные взгляды, скорее равнодушные, чем жалостливые. Изношенная одежда, рваный плащ со следами голубиного помета, как и говорил швейцар. Он был таким же старым и больным, как Полковник, но меньшего роста, с более одутловатым лицом и отекшим телом. Бледную сморщенную кожу прорезали тонкие вены, а его толстые в стальной оправе очки болтались в одном ритме с трясущейся головой. Руки дрожали, когда он доставал из бумажного пакета хлебные крошки и разбрасывал их по асфальту, привлекая стаи голубей, которые ворковали вблизи, как бы вторя бессвязным песенным звукам, срывавшимся с губ старика.

Хелден почувствовала себя больной. Она увидела остатки человека за чертой дряхлости.

Монета Вольфшанце имеет две стороны. Катастрофа приближается… Бессмысленно повторять эти слова. Она еще переживала смерть великого человека, убитого за то, что его предупреждение сбывалось.

Она подошла к старику и уселась рядом с ним, заметив, как несколько человек на площади посмотрели на нее как на помешанную. Заговорила спокойно на немецком языке: