Бомонт включил двигатель.

– Я буду держаться на расстоянии. Он меня не заметит.

– Не беспокойся, – произнес Теннисон. – Я вполне удовлетворен. Отвези меня в аэропорт. Ты все подготовил?

– Да. На «Мираже» ты долетишь до Афин, а греки доставят тебя в Бахрейн. Военные самолеты, статус ооновского курьера, гарантии Совета Безопасности. Твои бумаги у пилота «Миража».

– Отлично, Тони.

Морской офицер улыбнулся, польщенный похвалой. Он нажал на акселератор. Седан рванул со стоянки в темноту проселочной дороги.

– Что ты будешь делать в Бахрейне?

– Обращу на себя внимание, сделав материал о переговорах по нефтяным месторождениям. Принц Бахрейна охотно идет на контакт. У него нет выбора. Он договорился о встрече с Тинаму и теперь, бедный, боится, что эта новость выплывет.

– Ты неподражаем.

– А ты – предан. И всегда этим отличался.

– А что после Бахрейна?

Блондин откинулся на сиденье и закрыл глаза.

– Опять Афины и Берлин.

– Берлин?

– Да. Все идет хорошо. Потом туда поедет Холкрофт. Кесслер ждет его.

Внезапно из-за приборной доски послышались звуки.

Четыре коротких резких сигнала. Теннисон открыл глаза. Сигналы повторились.

– Подвези меня к ближайшему телефону. Быстро!

Англичанин выжал акселератор до упора. Седан помчался по дороге, в доли секунды развив скорость в семьдесят миль. Они подъехали к перекрестку.

– Если я не ошибаюсь, здесь где-то есть заправочная станция.

– Скорей!

– Точно есть, – подтвердил Бомонт, и она действительно возникла у дороги, темная, с неосвещенными окнами. – Проклятье, закрыта!

– А ты на что рассчитывал? – спросил Теннисон.

– Там телефон…

– Там есть телефон?

– Да.

– Останови машину.

Бомонт подчинился. Блондин вышел и подошел к двери заправочной. Вынул пистолет и ручкой разбил стекло.

С лаем и рычанием на него бросилась собака, обнажив клыки и пытаясь укусить. Это был старый пес неопределенной породы, которого держали скорее для вида, чем для охраны. Теннисон полез в карман, достал глушитель и надел его на ствол пистолета. Затем поднял пистолет и выстрелил через разлетевшееся стекло собаке в голову. Собака упала. Теннисон выбил остатки стекла над дверной ручкой.

Он вошел внутрь, дал глазам привыкнуть к темноте и, переступив через мертвое животное, подошел к телефону. Иоганн вызвал телефонистку и дал ей парижский номер; он должен был связаться с человеком, который, в свою очередь, соединит его с Англией.

Спустя двадцать секунд он услышал задыхающийся голос:

– Извини, что побеспокоила тебя, Иоганн, но это срочно.

– Что случилось?

– Пропала фотография. Я очень волнуюсь.

– Какая фотография?

– Тони.

– Кто ее взял?

– Американец.

– Что означает, что тот его узнал. Графф бы прав: твоему прекрасному мужу нельзя доверять. Его энтузиазм превалирует над осмотрительностью. Где же Холкрофт мог его увидеть?

– Может быть, в самолете. Или швейцар его описал. Это не имеет теперь значения. Убей его!

– Да, конечно. – Блондин помолчал, потом задумчиво проговорил: – У тебя есть чековая книжка?

– Да.

– Переведи десять тысяч футов. Сделай это через Прагу.

– КГБ? Хорошо, Иоганн.

– Британцев ждет еще один провал. Дипломаты будут спорить между собой, обвиняя друг друга в недостаточной искренности.

– Очень хорошо.

– На следующей неделе я буду в Берлине. Позвони мне туда.

– Уже в Берлине?

– Да, Кесслер ждет.

Теннисон повесил трубку и посмотрел на убитое животное, распростертое на полу. К этой груде шерсти он испытывал не больше чувств, чем к человеку, ждущему в машине. Надо было поберечь эмоции для более важных вещей, чем животные и неудачники, как бы преданны они ни были.

Согласно оценке, содержащейся в досье, отправленном из Шотландии в Бразилию много лет назад, Бомонт был дураком. Но у него были присущие дуракам энергия и внешний лоск. Ему удалось стать видным морским офицером. Сын рейхсоберфюрера поднялся по служебной лестнице королевского флота ее величества до той ступеньки, где на него были возложены весьма существенные обязанности. Слишком большие для его интеллекта; этот интеллект необходимо было направлять. Одно время они даже надеялись, что Бомонт получит должность в морском министерстве и станет консультантом министерства иностранных дел. Это была оптимальная ситуация: они могли извлечь из этого огромную выгоду. Он был «дитя Солнца». Ему было разрешено жить.

До сих пор. После кражи фотографии он был обречен, потому что в этой краже заключалась угроза пристального внимания. Чего нельзя было допустить. Они были слишком тесно связаны, и им предстояло еще много сделать. Если Холкрофт отдал фотографию не в те руки в Швейцарии и упомянул о том, что Бомонт находился в Нью-Йорке или Рио, военные власти могли встревожиться. Почему офицер такого ранга заинтересовался женевским документом? Этого нельзя было допустить. Сын рейхсоберфюрера должен был исчезнуть. В какой-то степени это было досадно. Его отсутствие будет ощутимым: иногда он оказывал неоценимые услуги.

Гретхен знала степень их ценности. Гретхен была наставником Бомонта, его советчиком… его интеллектом. Она необыкновенно гордилась своей работой и вот теперь требовала его смерти. Пусть будет так. Они найдут ему замену.

Они были повсюду, думал Иоганн фон Тибольт, направляясь к двери. Во всем мире. «Sonnenkinder». «Дети Солнца», не имеющие ничего общего с «детьми Проклятых». «Проклятые» были скитающимися бесправными отбросами.

«Дети Солнца». Повсюду. Во всех странах, во всех правительствах, в армии и на флоте, в промышленности и профсоюзах, службе безопасности и полиции. Все спокойно ждали. Выросшие дети «нового порядка». Тысячи. Отправляемые пароходами, самолетами и подводными лодками во все точки цивилизованного мира, они везде добивались успехов. Они являли собой доказательство концепции расового превосходства. Их родословная безупречна, превосходство несомненно. И самым выдающимся из них был Тинаму.

Фон Тибольт открыл дверь и вышел. Бомонт отвел машину с выключенными фарами ярдов на пятьдесят. Капитан действовал по сценарию; его выучка чувствовалась во всем, что он делал, – кроме тех случаев, когда энтузиазм брал верх над осторожностью. Такой энтузиазм будет стоить ему теперь жизни.

Теннисон медленно шел к седану. Он рассеянно думал о том, с чего все началось у Энтони Бомонта. Сына рейхсоберфюрера должны были отправить в какую-то семью в Шотландии. Дальнейшим он никогда не интересовался. Только слышал о цепкости Бомонта, его упрямстве, целеустремленности, но ни слова о том, как его вывезли из Германии. Этого и не требовалось. Таких были тысячи. Все записи уничтожались.

Тысячи. Генетический отбор. Проверенные родители. Родословные прослежены у нескольких поколений на предмет физической или психологической слабости. Только самые чистые были вывезены. И повсюду за этими детьми наблюдали, их направляли, тренировали, обрабатывали идеологически, но ни во что не посвящали раньше времени. Но и тогда доверяли не каждому. Тех, кому не удавалось подняться до осознания своих прав, данных еще при рождении, кто проявлял слабость или был склонен к компромиссу, не посвящали никогда, от них избавлялись.

Оставшиеся были истинными наследниками Третьего рейха. Они были повсюду у власти. В ожидании… в ожидании сигнала из Швейцарии, готовые привести в действие миллионы.

Один за другим народы будут вставать в строй, ведомые «Детьми Солнца», которые будут иметь в своем распоряжении огромные суммы для укрепления своего влияния. Десять миллионов здесь, сорок там, а если необходимо, то и все сто.

Процесс выборов в свободном мире будет куплен, а избирателям останется все меньше и меньше прав. В этом не было ничего нового. Уже имелись примеры удачных экспериментов.

В Чили это обошлось менее чем в двадцать семь миллионов. В Панаме не более чем в шесть. В Америке места в сенате и конгрессе стоили несколько тысяч. Но по сигналу из Швейцарии подключится наука, используя все искусство демографии. Пока западный мир не будет управляться выросшими детьми рейха. «Детьми Солнца».