Тут Холкрофт понял, что на том конце провода давно воцарилось молчание. Теперь и голосов не было слышно. Минуты сменяли друг друга, но англичанин не возвращался.

– Болдуин! Эй, Болдуин! Вы меня слышите?

В третий раз в окне напротив вспыхнула спичка. Ноэль уставился в окно – зачем? Он увидел красную точку сигареты, которую курила блондинка. А потом сквозь занавеску он заметил очертания предмета, который она держала в руках, – телефон! В одной руке у нее был телефонный аппарат, другой рукой она прижимала трубку к уху и одновременно смотрела прямо в его окно – теперь он уже не сомневался: она смотрела на него.

– Болдуин! Куда вы пропали?

В трубке раздался щелчок – линия отключилась.

– Болдуин!

Женщина в том окне медленно опустила телефон, постояла мгновение и скрылась из виду.

Холкрофт долго смотрел на окно, потом взглянул на свой телефон. В трубке опять раздался непрерывный гудок, и он снова набрал номер отеля «Сент-Реджис».

– Извините, сэр, – сказала телефонистка. – Кажется, телефон в номере четыреста одиннадцать неисправен. Мы сейчас кого-нибудь пошлем туда проверить. Какой ваш номер? Мы сообщим его мистеру Болдуину.

«…ваш телефон неисправен…»

Что-то происходило – а что, Холкрофт не мог понять. Он только знал, что ему не следует называть свое имя в оставлять свой номер телефона. Не ответив телефонистке отеля «Сент-Реджис», он положил трубку и снова посмотрел на окно на пятом этаже соседнего дома.

Свет там уже не горел: окно было темным. Он различал лишь белую занавеску.

Он отошел от подоконника и стал бесцельно бродить по комнате, рассматривая знакомые вещи, стоящие теперь на незнакомых местах. Он не знал, что делать. Пожалуй, стоит проверить, не пропало ли что-нибудь. Вроде бы ничего, но сразу трудно сказать.

Задребезжал телефон – это звонил переговорник, связанный с вестибюлем. Он снял трубку.

– Это Джек, мистер Холкрофт. Я только что говорил с Эдом и Луи. Они говорят, что в их дежурство к вам никто не заходил. Они честные ребята. Они бы не стали врать. Мы не такие.

– Спасибо, Джек. Я тебе верю.

– Хотите, позвоню в полицию?

– Не надо. – Холкрофт постарался говорить как ни в чем не бывало. – Я думаю, кто-то из моих сотрудников решил просто пошутить. Кое у кого есть ключи от квартиры.

– Но я же никого не заметил. И Эд тоже…

– Все в порядке, Джек, – прервал его Холкрофт. – Забудь об этом. В день моего отъезда я устроил вечеринку. Я уехал в аэропорт, и кто-то еще здесь оставался до утра.

Больше Ноэль ничего не смог придумать. Неожиданно ему пришла в голову мысль, что он еще не заглядывал в спальню. Он вошел и рукой нащупал выключатель на стене.

Он ожидал увидеть нечто невообразимое, но это был просто кошмар. Увиденное довершало общую картину полной перестановки в квартире.

И здесь вся мебель и все вещи были сдвинуты со своих мест. Первое, что бросилось ему в глаза, – это кровать. Он даже испугался. Кровать стояла не у стены, а в центре комнаты. Секретер – у окна. Небольшой письменный стол с подставкой для книг казался совсем крошечным, придвинутый к голой стене справа. И, как некоторое время назад, когда он впервые увидел гостиную, в его воображении возникла картина спальни, какой она была три дня назад, и эта картина постепенно сменилась тем в высшей степени странным пейзажем, который предстал его взору.

Он увидел это и задохнулся. Его второй телефонный аппарат свисал с потолка, стянутый черной изоляционной лентой, а шнур-удлинитель змеился по стене и бежал по потолку к крюку, с которого свисал телефон. Телефон медленно поворачивался вокруг своей оси. Боль пронизала тело Холкрофта от живота к груди. Он не мог оторвать глаз от подвешенного аппарата, медленно вращавшегося в воздухе. Он боялся отвести от него взгляд и посмотреть в сторону, но понимал, что это придется сделать: ему же надо понять, что происходит!

И когда он скосил глаза в сторону, сердце заколотилось в груди. Телефон висел как раз напротив двери в ванную, и дверь была раскрыта. Он увидел, что занавеску на окошке над раковиной слегка треплет ветер. Поток холодного воздуха с улицы, врывавшегося в раскрытое окошко ванной, заставлял подвешенный телефон вращаться.

Он быстрым шагом направился в ванную, чтобы прикрыть окошко. Он уже приготовился отдернуть занавеску, как вдруг увидел вспышку света за окном. В другом окне дома напротив зажглась спичка, и ее пламя озарило тьму. Он выглянул в окно.

Снова эта женщина! Та же самая блондинка, но теперь ее тело виднелось сквозь занавеску другого окна. Он уставился на ее фигуру завороженным взглядом.

Она повернулась и, как раньше, исчезла в глубине комнаты. Исчезла. И тусклый свет, горевший в комнате, погас.

Да что же такое происходит? Что все это значит? Все было подстроено таким образом, чтобы напугать его. А что случилось с Питером Болдуином, эсквайром, который так настойчиво убеждал его отменить поездку в Женеву? Был ли этот Болдуин частью плана устрашения или, напротив, оказался жертвой?

Жертвой? Жертвой… «Какое странное слово», – подумал он. Почему должны быть какие-то жертвы? И что имел в виду Болдуин, сказав, что он «двадцать лет провел в МИ-6»?

МИ-6? Управление британской разведки. Если он не ошибается, МИ-5 – это управление внутренней разведки, а МИ-6 занимается внешней разведкой. Что-то вроде британского ЦРУ.

О боже! Неужели англичане узнали о содержании женевского документа? Неужели британской разведке стало известно о грандиозной краже, совершенной тридцать лет назад? Похоже на то… И все же Питер Болдуин имел в виду что-то иное.

«Вы даже себе не представляете, что делаете. Никто этого не знает, кроме меня…»

A потом наступило молчание, и линия отключилась.

Холкрофт вышел из ванной и на мгновение остановился перед подвешенным телефоном. Теперь аппарат покачивался едва заметно, но еще не замер окончательно. Это было странное зрелище, даже страшное – из-за этой черной ленты, которой трубка была приклеена к аппарату. Словно телефон замумифицировали, чтобы им нельзя было воспользоваться.

Он шагнул к двери спальни, но потом остановился и инстинктивно обернулся. Ему в глаза бросилось нечто, чего раньше он не заметил. Средний ящик письменного стола был выдвинут. Он присмотрелся. В ящике лежал листок бумаги.

Когда он взглянул на листок, у него перехватило дыхание.

Нет, невозможно. Это безумие! Одиноко лежащий листок был коричневато-желтым. Пожелтевшим от времени! Он был точь-в-точь такой же, как и тот, что пролежал в сейфе женевского банка тридцать лет. Как то письмо с угрозами, написанное выжившими из ума фанатиками, которые чтили память мученика по имени Генрих Клаузен. Тот же почерк: печатные готические буквы, из которых складывались английские слова. Чернила выцвели, но текст еще можно было разобрать.

И то, что он разобрал, поразило его. Ведь это было написано тридцать лет назад:

НОЭЛЬ КЛАУЗЕН-ХОЛКРОФТ, ТЕПЕРЬ ДЛЯ ТЕБЯ ВСЕ БУДЕТ ПО-ДРУГОМУ. НИЧТО УЖЕ НЕ БУДЕТ ТАКИМ, КАК ПРЕЖДЕ…

Прежде чем продолжить чтение, Ноэль схватился за листок. Бумага сухо зашуршала под его пальцами.

О боже! И это было написано тридцать лет назад?!

Сей факт делал еще более устрашающим то, что он читал дальше:

ПРОШЛОЕ БЫЛО ЛИШЬ ПОДГОТОВКОЙ. БУДУЩЕЕ ПОСВЯЩАЕТСЯ ПАМЯТИ ЧЕЛОВЕКА И ЕГО МЕЧТЫ. С ЕГО СТОРОНЫ ЭТО БЫЛ ПОСТУПОК ОТВАЖНЫЙ И БЛИСТАТЕЛЬНЫЙ В ОБЕЗУМЕВШЕМ МИРЕ. НИЧТО НЕ МОЖЕТ ПРЕДОТВРАТИТЬ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ ЭТОЙ МЕЧТЫ. МЫ ТЕ, КТО ВЫЖИЛ ПОСЛЕ «ВОЛЬФШАНЦЕ». ТЕ ИЗ НАС, КТО ОСТАНЕТСЯ ЖИТЬ, ПОСВЯТИТ СВОЮ ЖИЗНЬ ЗАЩИТЕ МЕЧТЫ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА. ОНА БУДЕТ ОСУЩЕСТВЛЕНА, ИБО ЭТО ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО ОСТАЛОСЬ. АКТ МИЛОСЕРДИЯ, ДОЛЖНЫЙ ПОКАЗАТЬ ВСЕМУ МИРУ, ЧТО НАС ОБМАНУЛИ, ЧТО МЫ БЫЛИ СОВСЕМ НЕ ТАКИМИ, КАКИМИ НАС ИЗОБРАЖАЮТ.

МЫ, ЛЮДИ «ВОЛЬФШАНЦЕ», ЗНАЕМ, ЧТО СОБОЙ ПРЕДСТАВЛЯЛИ ЛУЧШИЕ ИЗ НАС, И ГЕНРИХ КЛАУЗЕН ЗНАЛ.

ТЕБЕ, НОЭЛЬ КЛАУЗЕН-ХОЛКРОФТ, ПРЕДСТОИТ ТЕПЕРЬ ЗАВЕРШИТЬ ТО, ЧТО НАЧАЛ ТВОЙ ОТЕЦ. НА ТЕБЯ ВСЯ НАДЕЖДА. ТАК ХОТЕЛ ТВОЙ ОТЕЦ.