Наши земные скафандры за серьёзную вещь тут не считаются. Для работы в вакууме используется очень интересная технология: сначала надеваешь на лицо и тело систему трубок с дыхательным прибором, а затем на тебя напыляют из распылителя три слоя специальных пен. Через минуту они полимеризуются и превращаются в гибкую, но прочную оболочку. Они легко гнутся и совсем не мешают движениям, а при необходимости в них можно жить много суток. У них только один недостаток: они подчеркивают все анатомические подробности, а нижнее бельё под них одеть невозможно.

Аналогичное защитное поле стоит и на входе в нашу пещеру. Тот, у кого включено защитное поле, может проходить через него без проблем. Тому, кто захочет пройти в пещеру без защитного поля, смерть гарантирована.

С проблемой еды получилось ещё проще. Ещё в первый день у нас взяли анализы неизвестно на что, а когда мы заикнулись о том, что хорошо бы нас кормить, то нас заверили, что местные генетики вскоре расшифруют наше устройство и создадут для нас такую пищу, которая подходит нам больше всего. И не обманули – нам действительно ежедневно поставляют какую-то серую массу с полным отсутствием вкуса, каждому свою. Говорят, из водорослей делают. Если у часчей зеленая плесень была неприятно невкусная, то эта серая масса приятно невкусная. Что-то похожее можно получить, если размочить сухарь белого хлеба в воде. Живот от неё работает, и мышцы тоже. Жить можно.

Местный язык межрасового общения очень похож на тот, которому учил нас Воин через обучающий камень. Мы называем его "интерлингвой", его местное название практически непроизносимо. Так вот, первые два месяца мы учили интерлингву. У подручных Богини есть и устройства, позволяющие передавать и считывать картинки, и автоматические переводчики, но они считают, что в их войсках все должны хорошо болтать на интерлингве. Методики у них, конечно, намного совершеннее, чем у наших космопсихологов, но суть та же: вот вам свирепый сержант, вот вам учебник, и понеслись: делай упражнение раз, делай упражнение два.

Всеми делами, связанными с обучением, исследованиями и идеологией, у Богини заправляют не военные, а ребята в сером. Их готовят где-то ещё по отдельным от пехоты программам, и они сильно отличаются от нас, вояк, и по поведению, и по манере общения. К ним положено относиться с уважением. За толчок парня в сером полагается карцер на трое суток. Чтобы всем издалека было видно, что идет особь, достойная уважения, все ребята в сером носят на голове (или на самой высокой точке тела) проблесковый маяк – мигалку. Все военные ласково называют их "серая плесень".

Я попал из обучающих в обучаемые, и теперь мне приходится на собственной шкуре испытывать, что чувствовали курсанты – инопланетники в нашей академии. Ребятам в сером надо отдать должное: они очень, очень терпеливые. Там, где я бы уже три раза взорвался, они просто говорят: "Переходим к изучению следующего вопроса", а потом возвращаются к проблеме, как муха, раз за разом, пока не убедятся, что всем всё стало ясно.

Никогда не забуду нашего первого занятия, когда инструктор от серых пытался научить нас простой логике. К тому моменту мы уже прошли первое обучение языку, и местное начальство решило, что пора бы уже научить нас чему-нибудь полезному. Никто из них не понял, что мы уже и сами с усами (в том смысле, что сами управляемся с собственным кораблём), и нам решили "скормить" обычную программу для новобранцев из первобытных миров. Эта программа длится, кстати сказать, два года.

Высокий дядька с хоботом, скорее всего, из бывших военных (одна рука у него не действовала из-за ранения), пытался втолковать нам, как перевезти через реку волка, козу и капусту в такой лодке, в которой только два места. Мои сволочи восприняли это как личное оскорбление и разошлись не на шутку. Они припомнили все полученные в нашей академии умения по доведению преподавателей до красного каления. За годы, проведенные в Академии, они стали специалистами экстра – класса в умениях водить за нос, вешать лапшу на уши, прикидываться шлангом, делать морду утюгом и осуществлять прыжки в стороны. Впрочем, их тоже можно понять: пять лет учить одно и то же в разных вариантах – тут кто угодно взвоет.

Поначалу они потребовали объяснить понятие "река", а когда дядька сказал, что это такая широкая вода, которая постоянно течёт, то они заявили, что такого не может быть, иначе вся вода давно бы вытекла. Потом они долго предлагали посадить в лодку два груза, а самому плыть сбоку. Дядька не врубался до тех пор, пока Фиу с Суэви не вскочили на стол и не стали поливать друг друга изощренными издевками, попеременно отстаивая противоположные точки зрения.

– Мы должны взять сеть, – кричал Фиу, – крохотная голова, чем мы будем ловить в реке рыбу?

– Нет, мы должны взять козу, – отвечал ему Суэви, – мы сможем сплести из её шерсти леску для удочки, ты, который думает только задним мозгом.

– Я, может и думаю задним мозгом, но зато перед тем, как делать, – возмущенно кричал Фиу, подпрыгивая на добрый метр и яростно жестикулируя, – а вот ты думаешь только задним умом, и только после того, как всё уже случилось, о, великий мастер слов "надо было сделать по-другому"!

Мои могут так часами. Они учились у лучших мастеров тупизма и скандальства. В свое время они понабрались самых разных издёвок и подначек, и то, что они разыгрывали, было чистейшим представлением, причем пародийным.

Инструктор хотел было спросить, при чём тут рыба, но сумел сложить в голове два и два и осознать, что если мои знакомы с понятием "рыба", то и вопрос про реку имел понятный характер.

– Они что, где-то этому учились? – спросил он, обращаясь ко мне (я в нашей группе считаюсь старшим, хотя никакого звания по местным табелям о рангах мне не присваивали).

Фиу и Суэви замолкли и полезли за свои парты.

– Да, – ответил я, – три года.

– О! Это меняет дело! – воскликнул дядька, – Попробуем математику. Смотрите, перед вами волшебные доски и волшебные перья. Если одни концом волшебного пера вести по волшебной доске, то появляются буквы, а если другим – то они пропадают.

Никто из моих не притронулся к портативным компьютерам, лежавшим перед нами. Дядька не сказал, как их включать. Инструктор заметно удивился. Похоже, он ожидал, что мы их схватим и начнём вертеть в руках, как мартышки.

– Чтобы волшебная доска ожила, надо нажать на вот эту кнопку, а чтобы сохранить написанное – вот на эту.

– А какие у неё быстродействие и оперативная память? – спросил Грумгор.

Инструктор пережил удивление и назвал цифры, которые на порядок превосходили параметры наших коммуникаторов (мои последнее время играют на стандартных коммуникаторах, они всегда под рукой). В классе повисло многозначительное молчание. Мои переглянулись.

– А встроенный язык, который позволяет учить волшебную доску делать то, что нам надо, у неё есть? – спросил Валли. Он, кстати, очень хороший программист, только слишком любит тыкать хоботом в клавиатуру, сопли потом не ототрёшь. Но это, надо признаться, лучше, чем то, как работает на клавиатуре Виллина. У Виллины пальцы на ногах устроены так же, как и на руках. Она маленького роста, и ничто не мешает ей поднять кресло как можно выше, на уровень стола, устроиться поудобней, полулежа, и работать на клавиатуре ногами.

– Даже не думайте, – взорвался я, – только попробуйте переписать "Коридоры смерти" для местных коммуникаторов!

"Коридоры смерти" – это игрушка, в которую они дулись на разрушенной орбитальной базе. Она действительно настолько увлекательна своей простотой и тупостью, что с ней можно забыть о любой мировой катастрофе. Особую прелесть ей придаёт то, что в ней можно строить разные ловушки и засады из предметов, которые лежат вокруг, а также разрушать почти всё, что можно разрушить в реальности.

– Ты что, Волд, раньше производительности не хватало для того, чтобы промоделировать распад стены или прорыв ткани, а теперь это будет легко! – с придыханием произнёс Грумгор.