В его глазах сверкнул холод.

– Настолько прилично, что я смогу занять место Рубио и получить пятьдесят тысяч надбавки в год?

– Пятьдесят? Ну, Класкин, ты не только умен, ты еще и настойчив. Или попросту жаден?

– Да уж не больше, чем ты, Анук, – парировал он с улыбкой. – Так как? Мы договорились?

Она ослепительно улыбнулась, стараясь не выдать презрения.

– Да, мы сговорились, – сказала она, быстро пожав его руку. – Официально о твоем назначении будет объявлено в понедельник. Между тем я уже позаботилась о том, чтобы эта новость просочилась в „Вумэн виер дэйли".

– Не могла подождать, пока переговоришь со мной? – ядовито спросил он. – Настолько уверена в себе?

Анук ничего не ответила.

– А скажи мне, Анук, если бы я отказался от твоего предложения, что бы произошло?

Анук предостерегающе помахала в воздухе пальчиком.

– Ты прекрасно знаешь, милый мальчик, что бы я сделала. – Она рассмеялась, и ее смех рассыпался звоном колокольчиков. – Анук дает – Анук и лишает. Ну, пора отрабатывать твою надбавку, тем более немалую, – сухо произнесла она. – Начни с истории о том, что ты использовал кабинет Антонио для свидания, а тут как раз появилась Дорис. – Решительно застучав каблучками, Анук направилась к двери и взялась за ее ручку. – Ты идешь?

– Я догоню тебя через минуту. Пока что позволь использовать это убежище по прямому назначению.

– Хорошо. – Голос Анук внезапно стал жестким и невыразительным. – Клас?..

Он обернулся.

– Смотри не увлекайся. Если слетишь с рельсов, эта южноамериканская „дурь" лишит тебя всего, что ты уже приобрел. – Дверь за Анук захлопнулась, и он остался один.

Клас не мог заставить себя сдвинуться с места. Меньше всего на свете ему хотелось бы, чтобы Анук знала об этой его слабости. Впрочем, есть ли на свете хоть что-либо, чего она не знает?

Подождав еще секунду, он неуверенной походкой направился к одной из кабинок и закрылся изнутри. Запустив руку в карман, извлек оттуда небольшой коричневого стекла пузырек с кокаином. Отвернув колпачок, высыпал на тыльную сторону ладони немного порошка.

Сегодня это была уже четвертая порция.

Поминальная служба прошла превосходно. Рубио любили, и у него были друзья в самых разных слоях общества. Ряды кресел были заняты полностью, а те, кому их не хватило, стояли в проходе. Приличные отцы семейства оказывались здесь локтем к локтю с гомосексуалистами, а респектабельные обитатели верхнего Ист-Сайда соседствовали с дружками Рубио из Ист-Виллидж. Но несмотря на эти различия, неподдельные скорбь и отчаяние на их лицах были общими. Многие из собравшихся понимали, что сами ходят по острию ножа и, не исключено, закончат свои дни так же, как Рубио. Рок виноватого найдет.

Первым слова прощания сказал Антонио, за ним один за другим потянулись друзья Рубио, чтобы выразить свою грусть и чувство потери.

Эдвина говорила последней. Пережитые волнения и внутренняя напряженность выжали ее окончательно, щеки хранили следы слез, вызванных словами предыдущих выступающих. Казалось, сказано уже все, что тут еще можно добавить?

– Есть люди, – спокойно начала она, поднявшись на возвышение и обводя взглядом переполненную аудиторию, – которые считают… и осмеливаются говорить… о том, что эта ужасная болезнь, унесшая нашего друга, – Божественное возмездие, наказание. – Сила ее голоса, зазвучавшего во всю мощь, удивила Эдвину, и она снизила его, сведя к мягкому полушепоту. – Но есть и другие, которые, подобно мне, убеждены: Господь призывает к себе самых лучших, самых ярких из детей своих…

– Ты была просто неподражаема, ма, – шепнула ей Аллилуйя, когда Эдвина, закончив, вернулась на свое место. – Просто потрясающа!

– Невероятно! Просто не-ве-ро-ятно, малышка! – Альфредо Тоскани почти кричал, чтобы слышать самого себя сквозь грохот музыки, усиленной мощной аппаратурой.

– Ну-ка, тряхни этой роскошью волос! Сейчас это твое главное оружие! И немножко пошевели своими прекрасными ножками! Да-да, малышка, именно так!

Ширли вскинула голову, чтобы ее длинные, до пояса, золотисто-каштановые волосы взлетели в воздух, когда же она резко шагнула вперед, булавка, которой была заколота взятая напрокат юбка, расстегнулась и ткань, скользнув вниз, с шуршанием скатилась на пол. В ту же секунду девушка, ахнув, подхватила ее и быстро подтянула вверх, на талию, крепко зажав в руке расползающиеся края.

Великолепная команда Альфредо моментально включилась в работу, доказав, что они – часть прекрасно отлаженного механизма. Пантера, чернокожая девушка с бритой головой, скользнула вперед, чтобы собрать с полу рассыпавшиеся булавки, и снова заколола юбку. Один из помощников Альфредо подхватил у него из рук фотоаппарат „хассельблад" и передал новый, заправленный свежей пленкой. Виктор, парикмахер-стилист студии, воспользовавшись коротким перерывом, бросился вперед с расческой и щеткой, визажистов Деспина Карлино мягко коснулась поблескивающего потом лба Ширли пуховкой для пудры, а Слим Маццола, дизайнер-оранжировщик, быстро привел все вокруг в надлежащий вид.

Ширли едва держалась на ногах. Съемки не шли еще и двадцати минут, а она уже готова была рухнуть замертво. Кто бы мог подумать, что работа фотомодели настолько выматывает и требует столько сил! А тут еще этот ослепляюще яркий свет, от которого можно расплавиться! И надо же – у одного фотографа такой огромный штат, и все ради чего? Только чтобы собрать альбом ее фотографий.

– Готова, малышка? – спросил Альфредо, когда помощники, закончив, рассыпались по сторонам.

Ширли кивнула.

– Отлично. – Двигаясь вокруг нее кругами, словно в танце, маленький подвижный фотограф задумчиво водил пальцем по губам. Затем внезапно просиял, засветившись улыбкой. – Я вот что тебе скажу. По-моему, снимков в полный рост мы уже сделали достаточно. А что, если нам сделать теперь несколько портретов?

Предчувствуя недоброе, Ширли судорожно глотнула воздух и кивнула. Почувствовав ее напряженность, Альфредо дружески обнял девушку за плечи.

– Прежде всего начнем с нескольких серьезных снимков. Не волнуйся, тебе не придется ничего изображать. Просто постарайся вспомнить что-то неприятное, что было в твоей жизни. Эта волшебная коробочка, – он погладил „хассельблад", свисающий у него с шеи, – сделает все остальное. Как думаешь, у тебя получится?

Ширли кивнула. Если все, что он говорит, правда, то ничего особенного тут нет. Уж чего-чего, а неприятностей в ее жизни было предостаточно.

Ширли осталась одна. Одна в этом ужасном строении, перед входом в которое мерцал, издавая противное жужжание, синий неоновый крест. Одна во всем свете, где не осталось никого, кто мог бы ее спасти. Даже на небесах не нашлось ангела-хранителя, готового спуститься вниз, чтобы подхватить ее и унести туда, где есть добро, любовь и радость.

Ей удалось выжить в этом кошмаре лишь потому, что она постаралась держаться как можно незаметнее, не показывать носу из своего угла.

Затем расцвела ее красота.

Брат Дэн оказался не настолько слеп, чтобы не заметить прелестный цветок, распустившийся в его владениях. Ему успела до смерти надоесть непривлекательная, с распухшими ногами и тощими бедрами жена, а потому он живо потянулся навстречу значительно более молодой и хорошенькой плоти, выросшей у него перед носом. Ширли была для него тем цветком, который ждет, когда его срежут.

Вначале он как бы „случайно" задевал девочку, старался коснуться ее, проходя мимо. Время шло, и брат Дэн становился все более агрессивным. Он уже мог не стесняясь ущипнуть ее за ягодицы, зажать в углу, пощупав руками маленькую, почти мальчишескую грудь, а когда не видела мать, норовил запустить руку и под юбку.

Но куда более серьезную атаку он предпринял спустя два дня после того, как Ширли исполнилось двенадцать. Эту солнечную весеннюю пятницу она будет помнить всю жизнь.