Он посмотрел на молодое, без морщин, лицо на снимке. А ты — ты тогда делал эту фотографию. Джим. Джим Риерсон? Джим, могучий охотник на тарлов… твой дядя, наверно, гордился тобой.
Ты когда-нибудь задумывался, Джим, почему вполне умственно здоровые расы, способные побеждать межзвездные расстояния, вцепились друг другу в глотку? Задумывался? И приходил ли к заключению, что это не две формы жизни сражаются, а две философии? Возможные гонители и боящиеся стать гонимыми — одни боящиеся, а другие нет? Все ли мы верим в эту вендетту против Земли и Федерации? Нет. Но Империя стара, Джим, — старше, чем Федерация, намного старше. Когда-то мы достигли звезд, Джим, — и были разгромлены народом, испуганным нашей молодостью и военной силой. Воркгарис… если ты и слышал когда-нибудь об этом мире, то, конечно, не помнишь — еще один скучный урок истории из череды таких же, когда твой ум блуждал по полям Земли или лесам Рисстайра.
Но мы помним. В тот раз мы были простаками и были разбиты, но поражение сделало нас мудрее. Было решено, что такое не должно больше повториться. Был создан Верховный Совет и Высшее командование, и мы стали культурой, ориентированной на войну. Когда мы вышли к звездам во второй раз, мы вышли военными флотами, армадами, и мы были готовы. Воркгарису отплатили с лихвой за прежнее поражение, но страх не был уничтожен, поэтому порядок действий стал одним и тем же. Мы встретили семь культур, способных сражаться, Джим, — ваша восьмая. Мы все еще могучи, поэтому те семь — наши вассалы. Может, мы и могли бы остановиться после одной или двух… но не сейчас, Джим. Если мы остановимся, то проиграем, а если мы проиграем, то будем уничтожены. Мы разграбили слишком много планет, уничтожили слишком много рас, тащили добычу на расстоянии многих световых лет, чтобы сейчас можно было бы остановиться и начать заново. Мы борцы. Если мы не сражаемся, мы ничего не делаем.
В мирные годы все всегда спокойно в Империи, Джим, — и для таких, как я, работы немного. Но как только сильная цивилизация появляется на звездных картах, мы должны начать бороться с заговорами на тысячах миров, нацеленных на то, чтобы сбросить тиранов — нас, — и стремящихся заручиться поддержкой новой могучей цивилизации — вашей или похожей на вашу.
Так оно и идет. Мы боремся здесь против вас, и если мы проиграем, то книга будет закрыта, когда последний лларанец будет повешен, или застрелен, или подбит в воздухе. Если мы выиграем, мы продолжим — ведь наши границы все время расширяются — всегда выискивать тех, кто скрывается в Великой Тьме и готовится выступить против наших солнц и застать нас врасплох, если мы позволим себе расслабиться.
Когда это закончится? Это моя работа — сделать так, чтобы все не кончилось здесь, и я сделаю мою работу. Мы устали от охоты на ведьм, но мы не опустим наши вилы. Может быть… может быть, однажды, если мы будем достаточно живучи и достаточно далеко, мы заключим мир и восстановим доверие к себе. Но сейчас мы напуганы и ваш народ на нашем пути.
Так скажи мне, Джим, ты бросил охотиться на оленей и тарлов? Не повернул ли ты свою винтовку против более крупной дичи — против нас? В какой-то момент этого лета 09го года не проспал ли ты около девяти часов среди цветов, которые уроженцы Рисстайра зовут ксиль'тресск? Может, тогда, когда ты ждал, что тарл спустится к воде? Здесь ли ты находишься где-нибудь, выискивая цель для своего ружья? Или ты невинно спишь где-нибудь в бомбоубежище, даже во сне не видя, что то, чего ты боялся, свершилось — что оборона прорвана, что захватчики внутри стен и бегут по улицам?
Он вышел из задумчивости и отложил фото в сторону, взял наудачу другой сложенный лист и напечатал имя:
ИМЯ. Ричард Рейбернстарший (погиб).
ЗАНЯТИЕ (во время вторжения). Охранник тюрьмы.
ЗАНЯТИЕ (в начале войны). Охранник тюрьмы.
В этом месте он остановился, палец замер на полдороге перед клавишей. Охранник тюрьмы, сказано в водительских правах, но это было не все. За дополнением не надо далеко ходить. Родным городом Рейберна указан БлуХиллз, штат, где выданы права, — Йагари, а планета — Венера.
Он лихорадочно поискал в груде бумаг и нашел аккуратно отпечатанный список имен и мест. Всего девять — имена девяти непострадавших и место, где они были захвачены. В водительских правах Рейберна указано, что его дом — в БлуХиллз, на Венере, но список говорит, что схвачен он был в НьюЙорке, на Земле. И это еще не все. В правах указана его работа — охранник тюрьмы. Он взял другой листок бумаги — лист досье на Пола Ногалеса — и сравнил его со списком имен, а потом и с правами Рейберна.
Рейберн был охранником тюрьмы в БлуХиллз, Йагари, Венера; Ногалес был заключенным в БлуХиллз, Йагари, Венера. Что вело к неизбежному вопросу: сколько тюрем было в БлуХиллз? Читая дальше, он нашел ответ на свой вопрос: вне зависимости от того, было ли тюрем десять или две сотни, Ричард Рейберн работал, а Пол Ногалес отбывал заключение в одной и той же тюрьме.
Сджилла прикончил чашку своего стимулирующего напитка одним глотком, не обращая внимания на то, что он холодный как лед. Похоже, что здесь он на что-то наткнулся. Тщательно сдерживая возбуждение, он оценил найденное. Пятеро из девяти непострадавших были на Рисстайре: Донован, Риерсон, Харрис, Ногалес и Йоганда. Четверо не были: Маргарет Кессиди, Дженнифер Ногалес и оба Рейберна. То, что двое из них — две женщины — были связаны с Ногалесом, было ясно давно, так же как и отец и сын, конечно, были связаны родственной связью. Теперь он обнаружил возможную ниточку между Ногалесом и Рейберном старшим — между заключенным и охранником. Пока, конечно, ничего определенного, но это начало. Найти общий знаменатель, как он сказал Сарно, — вот что нужно. Общий знаменатель. Найди его, и части головоломки станут на место.
Анализируя еще раз лежащие перед ним бумаги, можно было прийти к выводу, что общим знаменателем является не кто иной, как мистер Пол Ногалес. Как и почему, он даже и не догадывался, но схема была ясна. Хозяйка пансиона, жена, тюремщик… Все, что теперь оставалось, это как-то привязать сюда Рейберна младшего, обнаружить, что делало тех, с кем Ногалес вступал в контакт, невосприимчивыми к Пыли, и подать все это Сарно красиво упакованным. Перед его мысленным оком потянулись видения сладко пахнущих родных лугов. При везении он сможет все это закончить и быть на пути домой, скажем…
Вереница мыслей остановилась. Потому что на фоне этого приятного парада он неожиданно представил себе вражескую, безликую фигуру человека с ружьем и услышал какой-то хриплый голос, говорящий по-лларански с сильным акцентом, — голос без тела, летящий по воздуху со своим мрачным посланием.
Он вскочил на ноги и вышел, посмотрел на закрытые двери вдоль коридора, за каждой из которых спали крупные военные шишки флота, спали, как будто им не было никакого дела до этого мира — и до любого мира. Повернувшись, он подошел к своему единственному иллюминатору и стал смотреть сквозь толстое незащищенное стекло. Он не многое мог разглядеть: бесформенная луна была высоко, серебристый свет струился на плывущие облака. Создавалось общее впечатление чрезвычайного холода. Холодно было, он знал это, и на равнинах Канады — холоднее, чем когда бы то ни было на Лларе, не считая полюсов. Хотя в каюте было тепло, по его телу прошла дрожь.
«Лети на север», — приказал голос по радиофону, прежде чем связь была прервана. Лети на север. Но как далеко на север? На север к Джорджии, Теннесси или Мичигану?
Или в Канаду?
Где ты, Призрак Бакстера? Прячешься? Бежишь? Или смотришь блестящими, холодными глазами, как еще один солдат попадает в твой прицел? Где ты? Кто ты? О чем ты сейчас думаешь?
Он широко зевнул. Он устал, был до крайности измучен слишком многими бессонными ночами и полными напряжения днями. Этой ночью он коечто обнаружил, но уже слишком скоро наступит утро. Он выключил настольную лампу, разделся и лег в кровать. Едва голова коснулась подушки, как он заснул.
Но его сны блуждали по кругу, и в них постоянно возникало лицо неувядаемо молодого, сурового мальчика, рыскающего по земле с ружьем и напряженной усмешкой в поисках оранжеволицей, двуногой добычи.
