– Я привел его к вам, миссис Калакос, – сказал я.

– Ты хороший мальчик, Виктор, – ответила она. – Я знала, что ты сделаешь точно так, как я просила.

– Спасибо за доверие, – поклонился я.

В комнате было темно, воздух загустел от благовоний, я опять сидел в кресле рядом с постелью, в которой, как обычно, лежала миссис Калакос. Тем не менее старуха выглядела совершенно иначе. Волосы, прежде растрепанные, были красиво уложены с помощью тонких заколок. Щеки рдели от румян, губы были ярко накрашены сердечком, на лифе халата белели кружева. Черт побери!

– Так где же он? Где мой мальчик? – спросила она.

– Ждет за дверями, пока я поговорю с вами.

– Не заставляй меня ждать, Виктор. Я старая женщина, мои дни сочтены. Приведи его ко мне. Сейчас же.

– Чарли тоже очень хочет вас видеть, миссис Калакос. Он взволнован и одновременно испуган.

– Разве можно бояться жалкого мешка с костями?

– Вы его мать, – сказал я. – Этого достаточно, чтобы испугать любого, а Чарли и подавно – он слишком хорошо вас знает.

– Ты пытаешься польстить старой женщине, Виктор?

– Это не входит в мои намерения, мэм. Просто хочу сказать, что ваш сын многое испытал за последние пару недель, особенно сегодня. Несколько часов назад его опять чуть не укокошили. И что очень важно, сегодня ему пришлось откопать нечто крайне темное из своего прошлого. Нечто, связанное с ограблением, случившимся тридцать лет назад.

– Что ты хочешь сказать, Виктор? Не томи меня.

– Была убита девочка.

– Какая девочка?

– Дочка Эдеров, та, что числилась пропавшей.

– Помню.

– Ее убил Тедди, потому что она видела награбленное добро. Чарли в этом не участвовал, но знал об убийстве. Именно поэтому у вашего сына не сложилась жизнь, именно поэтому он оказался в банде Уорриков и в конце концов ударился в бега. И именно поэтому ему придется отсидеть небольшой срок в тюрьме.

– Из-за убитой девочки мой сын Чарли поломал себе жизнь?

– Так точно, мэм.

– Он даже больший дурак, чем я думала.

– Прошу вас, миссис Калакос, будьте помягче с вашим сыном.

– Вы что, думаете, я чудовище, Виктор?

– Нет, мэм, просто мать.

– Ладно, вы меня предупредили. А теперь, Виктор, не будем откладывать. Дай мне взглянуть на моего мальчика.

Я встал с кресла, подошел к двери, открыл ее и кивнул.

Первой напряженно вошла седовласая Таласса.

– Мама…

Миссис Калакос неподвижно распростерлась на постели с закрытыми глазами, как будто несколько дней лежала без сознания, а не говорила со мной всего минуту назад.

– Мама, проснись. Мама. Ты жива?

– Да, – ответила миссис Калакос голосом слабым, но трагическим, словно откликнулась из загробного мира. – Я еще жива. Что ты хочешь мне сказать, дитя мое?

– Пришел Чарлз, – громко и отчетливо оповестила Таласса, словно обращаясь к далекому собеседнику. – Мой брат и ваш сын, Чарлз. Он пришел домой попрощаться с вами.

– Чарли? Здесь? Мой Чарли? Мой сыночек? Приведи его, Таласса, приведи его ко мне, дорогая.

Таласса отступила в сторону, и в комнату вошли Чарли Калакос в наручниках и Макдейсс. Чарли опустился на колени перед матерью и положил закованные руки на постель.

– Мама.

Не открывая глаз, миссис Калакос пальцами коснулась его лысой макушки, опустила ладонь и повела ее вниз по лбу, носу, рту и подбородку.

– Это ты, Чарли?

– Да, мама.

– Ты вернулся ко мне?

– Да, мама.

– Чтобы попрощаться, как я просила?

– Да, мама.

– Наклонись ко мне, дитя мое.

– Да, мама.

Чарли привстал и чуть не уткнулся губами в щеку матери.

Правая рука миссис Калакос резко взмыла вверх и ударила Чарли по щеке. Раздался звук, похожий на выстрел.

– Какой же ты страшный дурак! – сказала миссис Калакос и устремила взгляд на сына. – Как ты мог сбежать от меня так надолго? Как ты мог оставить нас с Талассой в нищете? Как ты мог позволить своему другу убить эту девочку? Ты слабый человек и всегда был слабым. Когда ты встанешь на ноги, Чарли, и будешь мужчиной?

– Мама, – сказал он, вытирая слезы скованными руками.

– Зачем было ждать, чтобы они тебя убили? Лучше бы я убила тебя сама.

– Мама. Я пришел попрощаться.

Она приподнялась в постели.

– Почему «попрощаться»? Разве я куда-нибудь уезжаю? Ты всегда был неудачником, Чарли, вот в чем проблема. Всегда недостаточно умным, всегда недостаточно сильным.

– Мама…

– Твоя жизнь – это сплошная полоса неудач.

– Прости меня, мама, – сказал Чарли и разрыдался.

– Теперь ты оплакиваешь все, что не сделал для меня? Теперь ты плачешь? Думаешь, слезы помогут? Иди сюда, маленький никчемный дурачок. – Она протянула к нему обе руки. – Иди ко мне, сынуля, обними свою мамочку.

– Я виноват, – сказал Чарли.

– Я знаю.

– Мамочка.

– Да, сынуля. Да. Тише, не плачь, иди ко мне.

И Чарли, уже не стесняясь слез, положил голову на ее плоскую, высохшую грудь, а мать накрыла его руками и крепко прижала к себе.

Плакал Чарли, плакала стоявшая в сторонке Таласса, и миссис Калакос, прижимая к груди сына, тоже плакала.

Вся эта история началась с горячей просьбы матери привести сына домой, и теперь семья Калакос снова в сборе – старуха, обладающая мерзкой, всеподавляющей силой, старик, так и не сумевший стать самостоятельным человеком, и его сестра, увядшая в тени матери. Я свел их вместе и был рад этому. Несмотря на пафос разыгравшейся драмы, я не мог сдержать слез. В ходе этой истории мне открылись поведенческие линии разных людей, развернулись ниточки привязанностей, неприязней и предательств, в которых запутался бы сам Фрейд. Не знаю, существует ли в мире искупление, но если такая грязная история способна дать начало чему-то чистому, значит, у человечества есть надежда на светлое будущее.

Шанталь Эдер хоронили ясным летним днем. Газеты сообщали, что семья хочет устроить скромную церемонию прощания, что на кладбище будут только близкие родственники погибшей. Но народ пожелание Эдеров во внимание не принял. На похороны явились делегации от северо-восточных районов: Фрэнкфорда и Мейфэра, Брайдсберга и Оксфорда, Ронхерста и Тэкони, – представители всех рас и религий, молодежь, которая не знала об этой истории, и старики, которые ее успели забыть. Все пришли похоронить дитя города.

В Филадельфии всегда больше оплакивали детей, чем заботились о них.

Я стоял в задних рядах толпы. Сначала говорил священник, потом какой-то парень, похожий на генерала времен Гражданской войны, потом Моника Эдер. Я был слишком далеко, чтобы услышать каждое слово, но уловил общий смысл, интонацию выступлений. Он сводился к тому, что Шанталь была подарком небес, ее убийство – это преступление против всего человечества, а Господь столь милосерден, что, приняв невинную душу в свои божественные объятия, вернул тело домой, семье.

Наверное, в речах вскользь упоминался убийца, но большего и не требовалось. Фотографии, где полиция выводит из голливудского дома в наручниках Теодора Перселла, напечатали все серьезные и несерьезные газеты. Продюсер «Влюбленного Тони» и «Танцевальных туфелек» нанял известного адвоката и наслаждался публичностью судебного процесса. Представитель Перселла, некий Реджинальд Уинтерс, заявил, что не сомневается в оправдательном приговоре и что вскоре великий человек приступит к съемкам фильма по гениальному сценарию, права на который недавно приобрел. Я воочию представлял ликующую улыбку на лице Тедди, в то время как папарацци щелкали фотоаппаратами. Ожидали ли его крупные неприятности? Естественно, ожидали. Тем не менее он опять был в игре.

Чарли Калакос не присутствовал на похоронах: он находился под арестом. Джоуи Прайд сам решил не ходить: после всего содеянного он посчитал, что не имеет права оплакивать ребенка вместе с семьей. Но я был не один, когда маленький гробик опускали в землю. Занита Калакос настояла, чтобы я взял ее с собой. Она, словно восставший дух, покинула постель, на удивление сильная дочь отнесла ее вниз, и вот теперь она сидела в инвалидном кресле рядом со мной.