– Все я понимаю, – отозвался отец. – Просто не хочу иметь с этим ничего общего. И Виктор не хочет.

– Мой отец всегда был немного близоруким, когда дело доходило до денег, – сказал я, лишь теперь осознав, что всю жизнь неверно воспринимал отцовскую порядочность. – Зато я могу заинтересоваться.

– Что скажешь, Ральф? – спросил худощавый плотного. – Ты думаешь, нужно взять парня в долю?

– Наверное, у нас нет выбора, – пожал плечами Ральф.

– Действительно, нет, – вздохнул Джоуи. – Парень явился вовремя.

– Мне повезло, да? – сказал я с такой широкой ухмылкой, что стало больно щекам.

Джоуи сделал добрый глоток пива и кивнул.

– Дело вот в чем, Виктор. Мы получили предложение, заманчивое предложение. Оно может изменить нашу судьбу, а наша с Ральфом жизнь, поверь, нуждается в изменении.

– Моя тоже, – заверил я.

– Этой возможностью нельзя не воспользоваться, тебе не кажется?

– У него нет желания связываться с этим, – отрезал отец.

– Пусть мальчик сам решает. – Джоуи сдвинул на затылок фуражку и откинулся на спинку дивана. – Мы получили предложение продать одну вещицу. Условия более чем выгодные.

– О, условия всегда можно сделать более выгодными. Я в этом специалист. Скажите, с кем вы ведете переговоры, и я все устрою.

– Не нужно вести за нас переговоры, дурачок, – сказал Джоуи. – Я тридцать лет за баранкой такси – давно научился договариваться о плате за проезд.

– Если вам нравится сделка, как она есть, тогда продавайте сами свою чертову вещицу, и дело с концом. Вам не нужен ни я, ни мой отец. У нас капитализм.

– Да, ты прав. Совершенно прав.

– Тут есть одна проблема, – сказал крупный старик.

– Всегда есть проблема, не так ли, Ральф? Давайте угадаю. – Я закрыл глаза, потер руками лицо, словно стараясь поймать идею. – Почему-то мне кажется, что вы не знаете, где находится эта вещица.

– Джесс, почему ты не сказал нам, что твой мальчик – прямо-таки Эйнштейн? – спросил Джоуи. – Почему ты ни разу не похвалился? Если бы у меня был такой мальчик, о нем знал бы весь мир.

– Он не такой умный, как кажется, – проворчал отец.

– Вообще-то, Джоуи, поскольку мой отец не интересуется этим делом, нам не стоит обсуждать его с ним.

– Такая сделка бывает раз в жизни, и ты хочешь лишить отца возможности поучаствовать? – возмутился Джоуи. – Я тобой восхищаюсь.

– Мы с отцом научились не смешивать бизнес с родством. Почему бы нам не поговорить в другом месте?

– Как насчет бара? – Джоуи облизнулся. – Все эти разговоры о деньгах вызывают жажду.

– Бьюсь об заклад, что у вас тоже, – сказал я Ральфу.

– Нельзя доверять человеку, который не пьет или не смеется. Так говорил мой отец. А еще он говорил, что не следует доверять никому по имени Эрл. – Ральф допил пиво. – К несчастью, так звали его самого.

– Тогда поехали, – сказал я. – Я угощаю.

– Это благородно с вашей стороны, сэр. Очень благородно. Ну что ж, в путь. Уверен, что у твоего папы есть чем заняться, кроме как тратить время на болтовню со старыми друзьями.

– Убежден в этом. Дайте мне минутку поговорить с ним, обсудить семейные дела.

Как только они вышли, я подскочил к отцу, который остался сидеть в кресле. Он грубо схватил меня за рукав.

– Ты знаешь, кто это такие? – спросил он.

– Да, знаю. Это те парни, которые тридцать лет назад околачивались вместе с Греком Чарли.

– Тогда зачем ты с ними связываешься?

– Во-первых, чтобы убрать их из твоего дома. Они пришли к тебе, чтобы разыскать меня, и тебе это было не слишком приятно.

– Сегодня воскресенье. Показывают «Филадельфию».

– И тебе не хочется пропускать игру.

– Зачем ты пришел?

– Хотел повидать тебя. И заодно задать несколько вопросов. Например, почему ты в долгу у старой ведьмы Калакос.

Он отвернулся.

– Не твое дело.

– Теперь мое, потому что она использует это, чтобы затянуть меня в то дерьмо, в котором плавает ее сын. Тебе придется рассказать мне, прежде чем я погружусь с головой. Но не сейчас. Сейчас мне нужно поехать выпить с Дубиной Ральфом и Малышом Джоуи.

– Будь осторожен.

– Думаю, я смогу справиться с парой таких приятных стариков.

– Они не такие уж старые и совсем не приятные.

Я посмотрел через приоткрытую дверь на желтое такси.

– Подростками они рыскали по району как волки, – сказал отец. – Избили одного парня до полусмерти бейсбольной битой.

– Ты меня в это втянул.

– Я сделал ошибку.

– Не думаю, что теперь они позволят мне отказаться. Кроме того, у меня есть вопрос, на который они могут ответить.

– Какой вопрос?

– Кто знает так много об этом деле, чтобы сделать предложение двум старым ворюгам.

– Мы видели тебя по телевизору, ты представляешь Чарли Калакоса, – сказал Джоуи Прайд, слизнув с верхней губы пивную пену.

Мы сидели в задней кабинке бара «Голливуд», расположенного на той же улице, что и дом отца. Между нами стоял полупустой кувшин и тарелка с солеными крендельками, перед нами – кружки из толстого стекла. Я взял горсть крендельков, потряс, как игральные кости, и закинул один в рот.

– Да, я его представляю.

– Ты что-то говорил о картине какого-то мертвого парня, украденной из какого-то музея.

– Да, говорил.

– Так вот, нам стало интересно, – Джоуи бросил взгляд на Ральфа, – что этот Чарли собирается сделать с картиной.

– Вернуть музею, – сказал я.

– Вернуть, правда? – спросил Джоуи. – О, это доброе дело. Как по-твоему, Ральф?

Толстяк кивнул, но, судя по его лицу, бескорыстное намерение Чарли не вызвало у него одобрения.

– Это доброе дело, – сказал он.

– Люди недооценивают такие дела, – продолжил Джоуи Прайд. – Все хотят быть крутыми и жестокими, каждый мечтает стать царем горы. Но доброе дело – это доброе дело. Чарли – чертовски добрый парень.

– Вы, ребята, знакомы с Чарли? – спросил я с неукротимым лицемерием.

– С кем, с Чарли Калакосом? – переспросил Джоуи. – Конечно, мы знаем Чарли. Мы вместе выросли. Маленький Чарли, добренький Чарли, придурок Чарли, пытающийся обворовать своих старых и верных друзей.

– Что вы имеете в виду под словом «обворовать»?

– Ну, эта картина… она же не принадлежит Чарли, так ведь?

– Вы правы. С точки зрения закона она принадлежит музею.

– Но мы здесь разговариваем не с точки зрения закона. Правда, Виктор? Точка зрения закона хороша для адвокатов и копов, когда они собираются вместе, чтобы обнюхать друг друга, как собаки у пня. Мы здесь говорим о том, что правильно или неправильно. А правильно то, что те, кто много лет назад участвовал в этом деле с Чарли, должны получить свою долю.

– Возможно, – сказал я. – Но это будет трудно, потому что Чарли отказывается говорить об ограблении и о том, кто в нем был замешан.

– А я что тебе говорил, Ральф? Чарли хочет забрать все себе.

– Похоже на то, – согласился Ральф.

– Не все так просто, – сказал я. – Одна помощница федерального прокурора очень решительно настроена выяснить, кто еще, кроме Чарли, участвовал в этом ограблении. Она хочет, чтобы Чарли рассказал все подробности кражи, но он отказывается.

– За теми, кто провернул это дело, до сих пор охотится федеральный чиновник? – спросил Ральф. – Какой смысл?

– Вы правы, смысла нет, потому что срок давности уже истек. Тем не менее она охотится. Я думал, что она просто ищет картину, но дело, кажется, в другом. У нее есть какая-то причина расследовать это ограбление.

Старики переглянулись, как будто знали, что именно ищет Дженна Хатэуэй. «Интересно», – подумал я.

– Я хочу, чтобы вы, ребята, поняли: отказываясь называть подельников, Чарли пытается не обмануть их, а защитить.

– Защитить от денег, – мрачно заметил Ральф.

Я пригнулся, посмотрел сначала на одного, потом на второго.

– Хватит прикидываться. «Они» – это вы, правильно?