– В настоящее время мой клиент обвиняется в преступлениях, которые совершил много лет назад. Его активно разыскивают сотрудники окружного прокурора и ФБР, а кроме того, бывшие подельники, которые хотят заставить его замолчать. Он желает заключить сделку с правительством. Ему нужны гарантии безопасности и свобода. Мне кажется, это достаточно справедливо. Однако фэбээровцы считают, что сделка неприемлема. Я надеюсь, что один из влиятельных людей вежливо попросит их изменить свое мнение. Разве в составе вашего совета директоров нет конгрессмена? Разве один из ваших спонсоров не является также и крупным спонсором Республиканской партии?

– Вы хорошо подготовились к встрече, мистер Карл. Вы утверждаете, что это не будет стоить нам денег?

– Мы живем в Америке, – сказал я. – Здесь все стоит денег. Мой клиент хотел бы начать новую жизнь не на пустом месте, однако его требования не чрезмерны и вы вполне можете заплатить сумму, которую он просит, даже учитывая финансовые трудности. Я уверен, что позже мы обо всем сможем договориться.

– Конечно, сможем, – подтвердил Спурлок. – Да-да, я в этом уверен.

– С кем нам нужно переговорить? – спросил Куик.

– Вы знаете Лоренса Слокума из офиса окружного прокурора?

– Он теперь начальник отдела по расследованию убийств, не так ли?

– Да. Он ведет это дело для окружного прокурора. У федералов есть прокурор по имени Дженна Хатэуэй, которая тоже отвечает за это дело.

– Вы сказали «Хатэуэй»? – переспросил Куик.

– Совершенно верно. Она явно ищет славы. Если хотите надавить, то начните с нее.

– Хорошо. Итак, Виктор, – сказал Куик, – чтобы мы сделали то, о чем вы просите, нам нужно знать, кто ваш клиент.

– Его зовут Калакос. Чарлз Калакос. Слокуму он известен как Грек Чарли.

В глазах Стэнфорда Куика что-то мелькнуло, веки у него чуть дрогнули, словно он уже слышал это имя. «Интересно, – подумал я. – Может быть, Куик тоже хорошо подготовился к нашей встрече?»

– Но я должен подчеркнуть, что необходимо соблюдать крайнюю осторожность. Есть люди, очень опасные люди, которым не понравится, если Чарли вернется домой. Любая утечка информации уничтожит сделку и поставит под угрозу жизнь моего клиента; в результате вы не получите картину.

– Мы понимаем, – заверил меня Спурлок.

– Любой слух о нашем договоре сводит его на нет.

– Можете быть уверены, мистер Карл, – сказал Джабари Спурлок, сжав перед собой руки и кивая с мудрым видом, – в нашем лице вы найдете саму осмотрительность и осторожность.

Осмотрительность длилась около двадцати четырех часов, а потом началось светопреставление.

Казалось, что это был достаточно простой план. У меня имелись одни намерения относительно моего клиента, а у помощника федерального прокурора США Дженны Хатэуэй – другие. Самый простой способ согласовать наши намерения – привлечь посредника, отсюда и мой визит в фонд Рандольфа. Несколько осторожных звонков от влиятельных членов совета директоров по поводу похищенного Рембрандта заставят ФБР плясать под мою дудку.

Я был так уверен в своем плане, что даже не задумался о некоторых странных нюансах визита. Например, почему миссис Лекомт была так озабочена моей встречей со Спурлоком? Или почему Стэнфорд Куик смешался, услышав имя похитителя? Или – самый странный вопрос – как великий неудачник вроде Чарлза Калакоса и остальная шушера из местной банды смогли безупречно спланировать и профессионально осуществить ограбление? Я отмахнулся от этих нюансов. Мне всего лишь нужно было договориться о сделке, и на первый взгляд я добился своего.

Пока кто-то не вывесил напоказ грязное белье, а заодно поставил под угрозу жизнь моего клиента. И не только его.

– Я вас знаю, – сказал мужчина с явным филадельфийским акцентом. – Вы Виктор Карл.

Он остановил меня неподалеку от моего офиса. Я задержался на работе допоздна. Шел уже восьмой час. Двадцать первая улица была пустынна, мастерская по ремонту обуви закрыта, а корейская бакалейная лавка закрывалась. На Честнат-авеню всегда оживленное движение, но я направился в противоположную сторону и миновал переулок в конце дома, когда дорогу мне преградил этот мужчина.

– Точно, – сказал я. – А вы кто?

Он поднял маленькую цифровую фотокамеру и сделал снимок, на какой-то момент ослепив меня вспышкой.

– Ух ты, – сказал я, моргая. – Вы кто, репортер?

– Не совсем, – ответил мужчина.

Действительно, он не был одет как репортер: ни поношенной спортивной куртки, ни неглаженой рубашки, ни пятен от горчицы на галстуке – и на лице не лежала печать разочарования в жизни. Вместо репортерского наряда он имел отглаженные джинсы, до блеска вычищенные белые туфли, свитер в стиле семидесятых годов поверх белой футболки, серебряные цепочки на шее и белую бейсболку с логотипом «Сиксерс» на кремовом фоне. Одежда выглядела странно – тем более на седоволосом женоподобном типе.

– Поверните, пожалуйста, голову, Виктор, чтобы я смог сфотографировать вас в профиль.

– Какого черта вам нужно?

– Приятель, я просто хочу сделать несколько снимков. Зачем злиться? Будьте паинькой и поверните голову.

– Пошел к черту, – сказал я и тут же почувствовав, как кто-то крепко схватил меня за голову сзади, не давая дернуться.

Я завел руку за голову и наткнулся на узловатую ладонь с удивительно толстым запястьем. Эта рука повернула мое лицо вбок. Благодаря этому я увидел, кто меня держит, – мужчина помоложе мнимого репортера и одетый так же, как он, за тем исключением, что свитер был зеленым, а цепи золотыми. Он был на голову ниже меня, но в два раза шире и сильнее.

Парень с камерой сделал еще одну фотографию и проверил результат на заднем экранчике.

– Господи, надеюсь, это не лучший ваш ракурс, – сказал он. – Разверни его, Луи.

Луи пошевелил запястьем и развернул меня на сто восемьдесят градусов, словно мы танцевали кадриль.

Парень с фотокамерой снял меня еще раз.

– По-моему, достаточно, – сказал он. – Благодарю вас, Виктор, за тесное сотрудничество.

Луи меня отпустил. Я потряс головой, поправил пиджак, стараясь хоть немного восстановить чувство собственного достоинства.

– Что происходит? – полюбопытствовал я.

– Мы с Луи пришли, чтобы передать сообщение.

– От кого, от мэра?

– От мэра? С какой стати мэр будет передавать сообщение такому, как вы?

– Ради своего приятеля Брэдли. Чтобы мы не занимались делом Терезы Уэллмен.

Парень с фотоаппаратом печально приподнял бровь и покачал головой.

– Разве дело не в этом? – спросил я.

– К несчастью для вас, нет, – ответил он. – Нас послал не городской совет. Но позвольте мне кое-что передать вам, Виктор. Если мэр тоже вами недоволен, возможно, вам придется в корне изменить свою судьбу. Нет, у нас сообщение для вашего приятеля Чарли.

– Чарли?

– Да, Чарли. Для Грека Чарли. А вот и само сообщение. Вы скажете этому лысому куску дерьма, что мы не забыли, как он нас продал, когда последний раз сел в тюрьму. Для нас пятнадцать лет – всего лишь мгновение. Передайте: если он покажется в этом городе, я лично оторву ему башку, и наплевать на картину.

– Оторвем ему башку, – подтвердил Луи голосом тихим и хриплым, как хруст костей под ногами.

– Мы уже подобрали ему болото. Он поймет. Скажите, что он будет гадить клюквой до скончания веков.

– Клюквой, – сказал Луи.

– Еще передайте Чарли: где бы он ни был сейчас, пусть улепетывает сломя голову, потому что мы вызвали нашего друга из Аллентауна.

– Вашего друга из Аллентауна? – переспросил я.

– Из Аллентауна, – кивнул Луи.

– Чарли знает, о ком мы говорим, – сказал человек с фотокамерой. – Знает достаточно, чтобы принять это всерьез.

– Кто вы такие, ребята?

– Меня зовут Фред. Чарли меня помнит, потому что я тот парень, от которого он удирал пятнадцать лет назад. А вы, Виктор, уясните себе следующее. Если появится Чарли, вам тоже не поздоровится.