Я стоял у двери, поэтому сделал шаг вперед.

– Ближе, – сказала она.

Еще шаг.

– Поближе. Принеси стул. Дай мне дотронуться до твоего лица, почувствовать, что лежит у тебя на сердце.

Я принес стул, поставил около постели, сел и наклонился вперед. Она провела пальцами по моему носу, подбородку, глазам. Кожа на руках была грубой и одновременно маслянистой. Впечатление было такое, будто к тебе прикасается угорь.

– У тебя сильное лицо, Виктор, – сказал она. – Греческое лицо.

– Это хорошо?

– Конечно, а ты как думаешь? Я должна открыть тебе одну тайну.

Она взяла меня за шею и с неожиданной силой притянула к себе.

– Я умираю, – прошептала она.

Я ей поверил, да, поверил, потому что уловил в ее дыхании гниение и распад, запах маленьких существ, копошащихся в земле, запах запустения и смерти.

– Я умираю, – повторила она, притянув меня ближе, – поэтому нуждаюсь в твоей помощи.

Меня втравил в это дело отец. Он попросил навестить Заниту Калакос в качестве одолжения, что было удивительно само по себе. Отец никогда не просил об одолжениях. Он был человеком старой закалки, не просил ничего и ни у кого: ни совета, как выбраться на дорогу, если заблудился, ни денег, если оставался без гроша в кармане, ни помощи, когда оправлялся после операции на легких, которая спасла ему жизнь. Последний раз он попросил меня об одолжении во время футбольного матча, после того как я сделал блестящее замечание об эффективности нападения против двух линий защиты.

– Сделай одолжение, – сказал он тогда, – заткнись.

И вот он позвонил мне в офис.

– Мне нужно, чтоб ты кое-кого навестил, а именно одну старую женщину.

– Чего она хочет?

– Понятия не имею, – ответил он.

– Зачем она хочет меня видеть?

– Понятия не имею.

– Знаешь что, папа?

– Просто сделай это для меня, ладно? – Пауза. – В качестве одолжения.

– Одолжения?

– Думаешь, сможешь с этим справиться?

– Конечно, папа, – заверил я.

– Вот и хорошо.

– В качестве одолжения.

– Ты надо мной издеваешься?

– Не-е, просто мы разговариваем почти как настоящие отец и сын. Звонок по телефону… Одолжение и все такое… Глядишь, скоро будем гонять с тобой мячик во дворе.

– Последний раз, когда мы играли в бейсбол, ты пропустил бросок и мяч попал в лицо. Ты с плачем убежал.

– Мне было восемь лет.

– Хочешь повторить?

– Нет.

– Вот и хорошо, теперь, когда мы с тобой все уладили, пойди навести старушку.

По адресу в северной части города, который он мне дал, стоял маленький одноэтажный дом с террасой. Раньше в этом районе жил отец. Дверь открыла седая полная женщина. Она хорошенько рассмотрела меня, прежде чем пустить в дом. Я предположил, что это и есть та старушка, которую отец попросил навестить. Но я ошибся. Это была дочка старушки. Узнав, кто я, она покачала головой, и не прекращала качать ею, пока вела меня вверх по скрипящим ступенькам, пропахшим уксусным отваром и толченым тмином.

Дочь не одобряла затею матери.

– Я знала твоего отца, когда он еще был мальчиком, – сказала Занита Калакос в этой комнате, напоминавшей склеп. – Он был хорошим мальчиком. Сильным. И он помнит добро. Когда я позвонила ему, он сказал, что ты придешь.

– Сделаю все, что смогу, миссис Калакос. Так чем же я могу вам помочь?

– Я умираю.

– Я не врач.

– Знаю, Виктор. – Она протянула руку и похлопала меня по щеке. – Но врачи уже не помогут. Меня щупали, кололи и резали, как жареную свинью. Больше ничего сделать нельзя.

Она закашлялась, и ее тело жестоко затряслось.

– Что вам подать? – спросил я. – Воды?

– Нет, но спасибо за предложение, дорогой, – сказала она с закрытыми от горя глазами. – Слишком поздно для воды, слишком поздно для всего остального. Я умираю. Именно поэтому мне нужен ты.

– Вам нужно уладить дела с имуществом? Хотите, чтобы я написал завещание?

– Нет. У меня нет ничего, кроме нескольких браслетов и этого дома, который унаследует Таласса. Бедная девочка. Всю жизнь она посвятила заботе обо мне.

– Кто такая Таласса?

– Она провела вас ко мне.

«А, – подумал я, – та маленькая бедная семидесятилетняя девочка».

– Ты женат, Виктор?

– Нет, мэм.

Она открыла один глаз и сфокусировалась на моем лице.

– Таласса не замужем; женившись на ней, ты получишь дом. Тебе нравится дом?

– Он очень милый.

– Может, тебя заинтересует мое предложение? Может, мы все устроим?

– Нет, миссис Калакос, спасибо. Мне и так хорошо.

– Да, конечно. Мужчина с таким красивым греческим лицом, как у тебя, может найти дом побольше. Итак, возвращаемся к нашей проблеме. Я умираю.

– Вы уже говорили.

– В моей деревне, когда смерть на цыпочках входит в дом и похлопывает тебя по плечу, звонят в колокола, чтобы об этом знали все. Соседи, друзья, родственники приходят и собираются у постели умирающего. Это традиция. Последний раз, чтобы посмеяться и поплакать, уладить споры, снять проклятия. – Она двумя пальцами потерла губы и сплюнула. – Последний раз, чтобы попрощаться перед благословенным путешествием на небеса. Так было с моими дедом и бабкой, так было с моей матерью. Я приплыла на пароходе, чтобы попрощаться с ней, когда подошло ее время. Это диктовалось не желанием, а необходимостью. Понимаешь?

– Думаю, что понимаю, мэм.

– А сейчас колокол звонит по мне. Мне осталось только попрощаться. Но время бежит быстро, как бурный поток.

– Я уверен, что у вас больше времени, чем вы…

Еще один мучительный, сотрясший все тело приступ кашля заставил меня замолчать, словно удар кнутом.

– Чем я могу помочь? – спросил я.

– Ты адвокат.

– Так оно и есть.

– Ты представляешь в суде дураков.

– Я представляю людей, обвиненных в преступлении.

– Они дураки.

– Некоторые из них.

– Хорошо. Тогда ты именно тот, кто мне нужен.

Она пальцем поманила меня ближе, еще ближе.

– У меня есть сын, – тихо сказала старуха. – Чарлз. Я его очень люблю, но он большой дурак.

– Так, – сказал я. – Теперь понимаю. Чарлза обвиняют в преступлении?

– Его обвиняют во всем.

– Он сидит в тюрьме?

– Нет, Виктор. Он не в тюрьме. Пятнадцать лет назад его арестовали за преступления; их было так много, что я даже не помню за какие. В основном за кражи, но также и за угрозы и домогательство.

– Может быть, вымогательство?

– За это тоже. И за то, что он подговаривал других в этом участвовать.

– Преступный сговор.

– Его должны были судить. Ему нужны были деньги, чтобы остаться на свободе.

– Залог?

– Да. Поэтому как последняя идиотка я заложила дом. На следующий день после того, как его выпустили из-под ареста, он исчез. Мой Чарлз, он сбежал. Мне понадобилось десять лет, чтобы выкупить дом для Талассы. Десять лет непосильного труда. И с тех пор как он сбежал, я ни разу его не видела.

– Чем я могу ему помочь?

– Приведи его домой, к своей матери. Пусть он с ней попрощается.

– Я уверен, что он сам может прийти и попрощаться. Прошло много времени. Он давно исчез с радаров властей.

– Ты так думаешь? Подойди к окну, Виктор. Выгляни на улицу.

Я подошел к окну и осторожно отодвинул штору. В комнату полился дневной свет.

– Видишь фургон?

– Да, – сказал я, глядя на побитый фургон белого цвета с ржавой полосой на боку, – вижу.

– Это ФБР.

– Мне он кажется пустым, миссис Калакос.

– Это ФБР, Виктор. Оно все еще охотится за моим сыном.

– После стольких лет?

– Они знают, что я больна, и ждут, когда он придет. Мой телефон прослушивают. Почту просматривают. А фургон стоит тут каждый день.

– Давайте проверим, – сказал я.

Не отходя от окна, я вынул сотовый и набрал 911.

Не называя своего имени, я доложил о подозрительном фургоне, припаркованном на улице, где жила миссис Калакос. Сказал, что в газетах писали о человеке, пристающем к детям, который ездит на такой же машине, и попросил полицию проверить ее, потому что боялся выпускать детей на улицу. Миссис Калакос захотела что-то сказать, но я жестом остановил ее. Стоя у окна, я думал, что фургон оставил кто-то из соседей, что этот безобидный автомобиль не должен возбуждать параноидальный страх у старой больной женщины.