– А что ты еще в Сестрорецке делал, кроме бесплатного голосования за дачи?

– Ну, что-то успевал делать. Тогда мы особо много и не могли. Но бездефицитный бюджет – сделали. Как сейчас помню, доходная часть была восемнадцать миллионов рублей.

– А как ты бюджет сочинял – сам сидел писал? Ты ж экономист.

– У меня еще финансистка сидела писала.

– А я думал, ты никому не доверял и сам все… А ты долго чувствовал, что ты на острие, что сейчас всем покажешь? Что счастье настало?

– Не-не. С самого начала было все понятно.

– То есть ты пришел, осмотрелся – и понял, что революцию совершить не удастся.

– Там же еще аппарат исполкома, в основном женский. Я такое тогда в первый раз увидел – все дамы норовят дать… Ну, бабы! А я начальник!

– Ну это простейший биологический закон: вожаку стаи самки должны дать. Для улучшения породы. Иначе получается просто бунт на корабле и разруха.

– Да… Я отлынивал… Но это было очень тяжело. Все время перед глазами такие ничего себе перестарочки – тридцатипятилетние. Очень даже серьезные, жопастенькие. Мне-то было двадцать девять. Уж как только они не одевались, как не наклонялись. Все короче и короче юбочки, все чернее и чернее колготочки… Все ярче и ярче помада… Ну, в явную в штаны никто не лез, но давали понять, что если я пристроюсь, то они возражать не будут. В общем, было ужасно.

– Ну а что ты узнал тогда нового – о жизни, о стране?

– Очень много.

– То есть ты был кухонным таким либералом, мог покритиковать власть, типа вот ты бы на ее месте сразу навел порядок и построил бы царство справедливости… А столкнулся с реальностью, получил сам власть – и увидел, что не такие они были дурные, советские начальники…

– Да. А когда я встретился с аппаратом… это ж называется «аппарат», то я понял, что такое жесткая бюрократия. Которой тыща лет. Но это другая история, отдельная…

– То есть сейчас ты работаешь на том капитале, моральном.

– Не, ну после у меня еще кое-какой капитал появился. Скажем так, я тогда его начал накапливать. Я имею в виду моральный капитал. Я учился овладевать этим механизмом. И я считаю, что мы достаточно эффективно им овладели. Потому что в конечном итоге, когда мы начали на федеральном уровне работать, то там тоже был аппарат. И мы с ним нормально работали… Ну а как тебе объединение Германии? Ты же германист, расскажи про свои ощущения!

– Я чуть было не поехал в командировку осенью 90-го, на объединение – но наши раздолбаи с визами не успели. А то б я осветил… Я, с одной стороны, был германист, а с другой – диссидентствующий элемент. И мне казалось, что хорошо бы придавить большевиков в Восточной Германии. По-простому так, наивно рассуждал… А сколько ж там было людей, которые любили гэдээровскую жизнь! Сколько я с ним дискутировал! Говорил, что это все чушь – ГДР, так, фуфло, а настоящая страна – ФРГ. Они обижались. И в то же время удивлялись. Как же так, вот в СССР социализм полностью построен, но жизнь в нем беднее, чем в ГДР, где социализм только в общих чертах. Им было это странно. Я им объяснял: долбоебы, вот смотрите, у нас социализм развитой и ни хера нету. У вас же, поскольку социализм недоразвитый, жить еще как-то можно. И выпить можно, и закусить, и ботинки прикупить… А вот где большевиков к власти близко не пускают, так там вообще все в порядке. И вы оттуда, пидарасы, получаете посылки – с шоколадом, с джинсами, с памперсами, с туалетнойбумагой… Все, что человеку нужно для жизни, – кроме хлеба, молока и спичек. Они почти все посылочки такие получали, поскольку большинство немцев жили на западе, откуда хотелось послать оставшемуся в советской неволе меньшинству – родственникам в ГДР – пару джинсов, которые на сейле стоили 10 марок… И тогда, выслушав мое объяснение, патриоты ГДР делали большие глаза: о, сука, как же мы сами не додумались?!

– А как у них теперь отношения?

– Да не очень. Восточные обижаются, что западники плохо помогают. Хотя бабок влито немерено. В общем, это и теперь два разных народа.

– Как негры приблизительно и белые.

– Да, похоже. Они никак не могут слиться. И фашистов в Восточной Германии больше, чем в Западной. Они переселенцев бьют, евреев. Ты вот слышал, что для восточных немцев, для Ossi, чтоб как-то их развеселить, строят парк «ГДР»?

– Нет.

– Здоровенный такой парк с аттракционами. И там будут товары из ГДР, полиция в гэдээровской форме, «трабанты» будут ездить, пластмассовые такие автомобильчики, и бабки будут на входе менять на восточные. Пиво, как у тех было… Странно, что у нас нет парка «СССР», успех бы был бешеный. Давай, может, построим?

– У меня есть товарищ, капитан разведки бундесвера. Он тут работал в банке… Он полностью западный немец, из графьев каких-то. Купил себе в Саксонии поместье и там проживает. С удовольствием.

– А мой один товарищ, русский, с восточнонемецкой женой сбежал на запад, бросив квартиру в ГДР. И квартира пропала… А потом получилось, что окраины Восточного Берлина, когда стену убрали, – вдруг оказались в центре города! А Александерплац, где телебашня, это в центре Восточного Берлина, там прежде был еврейский район.

И вот что я еще вспомнил… В 90-м я писал заметку про Катю Лычеву, которую Горбачев выставил против Саманты Смит. Она еще мирила кого-то на Ближнем Востоке, и это было забавно. Я нашел Катю… Она уже была взрослой девушкой, с объемной фигурой…

– Говорят, племянница Горбачева.

– Да кто ее знает… Прихожу к ней домой. Они там сидят такие научные, политкорректные, тонкие – а тут я… Разговор не клеится. Папа молчит в углу. И тут я им говорю: «О, вот у меня совершенно случайно с собой бутылка самогонки! Может, мы ее это, того?» И что им оставалось – сервировали стол под самогон. Все оживились, беседа потекла, они меня звали заходить по-простому. Это я тогда еще пытался по старой привычке продолжать гнать…

Другое очень интересное событие года. Я, заработав бабок, поехал в Египет. Это сейчас туда ездят секретарши в отпуск! А в то время никто не ездил еще, Египет казался страшно экзотической страной. Ну, потом это ощущение пропало…

– А тогда еще было?

– Было! Встаешь утром, выходишь на улицу – смотрите, пирамиды! И вот картинки на папирусе – их на какой-нибудь арабской Малой Арнаутской клепали. А что ж они такое едят? Какие-то простые котлетки, но вкус – типа неповторимый. Египетское вино – вот это да! Ну-ка налейте мне его! И еще туда я взял с собой пару армейских фляжек по 0,9 с самогонкой. И перед обедом непременно…

– Ну понятно, чтоб малярию не подхватить.

– Да не то чтоб малярию, а просто чтоб не обосраться. Южная ж страна, экономический класс отдыха. И такой у меня получался самогонный аперитив… Выпил перед обедом – и дальше уже все нормально, знаешь, что не обдрищешься. Ну вот мы сидим с товарищем на набережной в Александрии, прямо на парапете. И выпиваем. А тут подходит их мент – с усами, в черном суконном костюме, при плюс тридцати. Думаю, может, тут распивать нельзя, страна мусульманская, – непонятно, как будет ситуация развиваться. Группируюсь. Мент спрашивает: «А что это вы тут пьете?» Ну, думаю, началось… На всякий случай говорю: «Ты что, такая вещь, ебани-ка!»

– Это он с вами на английском?

– Ну да, на плохоньком таком. Наливаю ему, он принюхивается и говорит: «Чего-то мне боязно. Что-то странное такое вы пьете». Да ладно, говорю, чистейший продукт, натуральный! И наливаю чуть на гранитный парапет, в выбоину, поджигаю спичкой – типа, первый сорт, горит синим огнем. Тут он совсем испугался: разве ж можно это пить, оно вон аж горит? Ну и обошлось. Это он от нечего делать к нам пристал. Так вот, 90-й год – это был такой переходный период: уже есть бабки на загранпоездки, но еще гонишь самогонку. Она скоро, правда, сошла на нет. И куришь то «Беломор», то «Gitanes». Это называется много-укладность, по-вашему, так?