– Который не имел решающего значения, как нас убеждали.

– …атомная бомба, Вьетнам, полеты на Луну… Это все складывалось в такую яркую картину, что мне казалось: не бывши в Штатах, невозможно понять чего-то главного, нельзя получить полную, цельную картину мира. И образование свое нельзя считать законченным. Мне досаждал этотпробел, он меня просто мучил, изводил. Я изо всех сил пытался съездить туда. Вариантов много вроде выпадало – экскурсия в Вашингтон, поездка по стране, курсы журналистов там… Я какие-то анкеты заполнял все время. Но меня так никуда и не взяли. А народ со всех сторон едет, едет, едет туда, по два раза, по три… Я проанализировал ситуацию – и понял, что едут-то одни евреи! А хохлов они почему-то не брали.

– А хохлы пускай едут в Канаду. В Торонто есть Музей Украины, самый главный, всемирный. Центральный как бы.

– Ну, может быть. Но я даже не знаю… Если мою украинскость сравнить с твоей немецкостью…

– …то они еще посоревнуются. Ха-ха!

– Да, наверно, они посоревнуются! Если ты можешь сосисок намять с пивом и ездить на «БМВ» на немецком, то и я могу сала с горилкой принять и погонять на «Запорожце».

– Нет, ну я немецкие буквы знаю.

– А анекдот еще был про группу антисемитских языков. Туда, кроме немецкого и украинского, еще арабский входит. Но если серьезно, я так даже одну заметку написал на украинском. Ты вот не сможешь на немецком написать заметку.

– Со словарем.

– Значит, я на украинском – сел и написал. Без словаря причем. В журнал «Столица», Мостовщикову. Для стеба. Так и напечатали на украинском. Я что-то там такое смешное написал: «Ну, Киев – матерь городов русских. А що ж Москва, ця ледаща дочка?» Я там еще акцент пытался передать, как на Украине насмехаются над москальским акцентом. И вот думаю: почему ж американцы только евреев брали? Они, понятно, хотели как можно больше людей прогнать через США, воспитать в них какую-то симпатию к Америке.

– Агенты влияния.

– Если человеку симпатична чужая страна – то он уже хотя бы отчасти агент влияния. А на эту роль лучше подходят космополиты, которыми чаще оказываются евреи. Простая, понятная логика. Людям же трудно понять, что возможен украинский космополитизм! Как у меня. Ну вот. Некоторые поехали туда – и там остались, семьи перевезли. Если б я там остался тогда, то давно б, думаю, спился от скуки. Там же жизнь ровная такая… Живешь как в зоопарке. А мы тут – как дикие звери на воле. Комфорт не тот, конечно, – но есть и свои плюсы. Хотя к тому времени я, кажется, уже остыл от мыслей насчет свалить и меня в Штаты тянуло, просто как Филипка в школу. А ты не думал тогда свалить?

– Нет, к тому времени уже не думал. В начале перестройки еще как-то… Но мысли покинуть нашу родину у меня окончательно исчезли тогда, когда я избрался предисполкома в Сестрорецке.

– То есть что у тебя изменилось-то? Началось что? Как этот процесс ты можешь описать?

– Не, ну мне стало интересно, что здесь. У меня вторая волна желания на ПМЖ куда-нибудь съе…аться возникла после отставки, когда вот уголовка началась.

– В 97-м?

– Да. 97-98-й.

– Именно с целью избавиться от уголовки? Или ты подумал: зачем мне здесь все?

– Ну может быть, конечно, катализатором уголовка была, но в целом депрессуха такая очень сильная.

– К которой мы вернемся в 97-м, да?

– Естественно.

– В общем, Америка на 92-й стала у меня таким зудящим местом. Думаю: ну что же я не был там, мудак?

…Что еще было? «Коммерсантъ» переехал в новое здание. Значит, сначала мы базировались на Хорошевке в жилых квартирах на первом этаже, объединенных в одну. А в 92-м Яковлев школу сперва как-то в аренду взял и после приватизировал. Три этажа, а после он еще один надстроил. Там офис – и спортзал, и сауна, все как у людей. А когда мы туда, на Врубеля, переехали, то, между прочим, батюшка здание освящал. Метро «Сокол», где поселок художников дачный. Значит, батюшка освящал, окроплял святой водой. Стоим мы, смотрим на это дело, а Яковлев говорит: «Не позволю в своей газете употреблять убогий термин „РФ“! Запомните, нету никакой РФ! Наша страна называется Россия!» Неплохо это прозвучало, красиво. Иные даже прослезились. А еще ушла тогда Ксения Пономарева. Она была, кажется, главным редактором тогда? Вроде так… Она поругалась тогда с… ну, это не важно уже теперь. В новом здании мы продолжали еще выходить еженедельником, а осенью перешли на ежедневный режим. Прекратили выпуск еженедельника и делали такие внутренние номера ежедневной газеты – каждый день. В продажу никуда они не поступали, но спрашивали за них по-взрослому, такая учеба боевая. Это как если на учениях боевыми патронами стрелять. Вася (он же Андрей Васильев), кстати, к тому времени ушел. Сказал, что ему концепция не нравится. А другой-то не было, вот он и ушел. Такая его версия. Он на ОРТ работал тогда, кажется, и Пономарева тоже. И вот начали мы делать эту «Daily». Дико интересно это было на тот момент – толстая жизненная газета. Но работали действительно просто, сука, без выходных. В субботу выпускали последний номер за неделю, а в воскресенье с утра – пожалуйте на разбор номера.

– Когда-когда вы начали ежедневную?

– В октябре 92-го, говорю ж тебе. Нас как будто мобилизовали. Домой приедешь в ночи, поспишь там, и с ранья обратно. Чтоб не соврать, 7 октября начали мы выходить. А у моей дочки как раз день рождения надвигался. И дочка, у меня тогда еще одна была, звонит мне на работу: «Ты знаешь, у меня день рождения будет в субботу, мне три года, так вот я тебя приглашаю». Я думаю: «А чё меня приглашать, куда я денусь-то?» И потом вдруг сообразил, как ребенок это воспринимает. Она утром спит – я ухожу, ночью прихожу – она опять спит. И так проходит неделя, две, три, выходных же нет. И она, видно, решила, что я такой приходящий пассажир. Который появляется раз в месяц.

– Ха-ха!

– И его надо специально звать, чтобы он пришел. Если ребенок меня не видит три недели, он же не может догадаться, что я живу дома, что я каждую ночь прихожу поночевать быстро.

– Анекдот такой был: «Яичница в холодильнике, суп на столе, е…ать будешь – не буди». Помнишь? Ха-ха!

– Ха-ха-ха! «Нравится, не нравится – спи, моя красавица». Ну вот. А газета поначалу была вялая и непонятная. Первые номера любого издания – всегда такие.

– Надо стиль поймать, конечно.

– И было смешно – людей набирали с улицы. По объявлению. Чуть ли не на заборе их расклеивали. И вот люди приходили с улицы, мы перед ними выступали, слушали, какие они вопросы задают. Набрали с улицы людей – и ничего! До сих пор многие из них работают.

– Видимо, талантливый менеджер – Яковлев.

– Ну, тут двух мнений быть не может. Чудес же не бывает. Раз человек с нуля такую империю построил…

– И видимо, он очень быстро сгорел. Запал кончился. И он понял, что нужно сворачиваться, не то он собственными руками погубит свое детище. Он продал и уехал в Лос-Анджелес. Это же огромное количество энергии надо отдавать – а она же ведь ниоткуда не берется! Я так это понимаю…

– Ну, Алик, ты, как капиталист, может, лучше понимаешь Яковлева. Я после думал – если у меня там год за три шел, то какой же у него был коэффициент (или, иначе, мультипликатор)? Я столько там всего увидел, прожил – а он-то всяко побольше моего.

– Вот я про себя знаю, что меня хватает на какие-то короткие проекты. А потом я должен период релаксации переживать. Я отдаю энергию, а потом должен пополнить ее запасы. Я не могу, как Чубайс, работать – из года в год… Он на плутонии, что ли?

– Вот я и говорю, что олигархов – Гуся с Березой, а теперь еще и Ходора – надо беречь. Мало таких людей… И еще Яковлев придумал институт рерайтеров. Люди сидят и переписывают чужие заметки. Причем они не из репортеров, а из структурных там лингвистов разных.

– А-а, фирменный стиль создают?