Кстати, самая знаменитая в России шведка, домомучительница фрекен Бок, тоже зря бормотала мантру «Тра-ля-ля-ля-ля-ля! А я сошла с ума!» Поскольку лучшее в мире привидение с мотором и потушенными габаритными огнями (модель «Карлсон-1» на вареньево-тортовом приводе) и впрямь летало над крышами Стокгольма, пугая ночных похитителей мокрых пододеяльников.

Фантастика отняла у честных психов выстраданное ими право городить настоящую полновесную чушь – без всякой там примеси Тайного Знания или Божественного Прозрения, без намека на Нобелевку или «Оскара». Простодушный Швейк из книги Гашека, ненароком попав в эпицентр безумия, не подозревал, что все подсмотренные им людские мании и мозговые перекосы будут со временем уворованы и каталогизированы фантастами; каждая обретет новое толкование.

Человек считает себя Кириллом и Мефодием? Ничего страшного: нормальный результат клонирования (или неудачного переноса матрицы чужого сознания). Беременный господин? Ну это вообще классика – грустец Шварценеггер в «Джуниоре» Айвена Райтмана проделывал такое на раз. «Одного держали в смирительной рубашке, чтобы он не мог вычислить, когда наступит конец света»? Это явно про математика Коэна из фильма «Пи» Даррена Аронофски. Кто-то «выдает себя за шестнадцатый том Научного энциклопедического словаря»? Читайте финал романа Рея Брэдбери, «451 градус по Фаренгейту».

Знаменитый топологический парадокс («внутри земного шара имеется другой шар, значительно больше наружного») давно объяснен д-ром Коровьевым (фокусы с пятым измерением!); тех, кому этого мало, отсылаем к рассказу знаменитого американского фантаста Роберта Энсона Хайнлайна «Дом, который построил Тил». И так далее.

Отдадим должное самим фантастам: многие из них старались соответствовать своим сюжетам и персонажам. Вспомним, к примеру, американца Филипа Дика, уходившего в сумеречную зону с помощью коктейля из психоделиков. И хотя наш Сергей Снегов в романе «Люди как боги» тоже давал коллегам-соотечественникам совет, как эффективнее снести себе крышу (с помощью песенки о сереньком козлике – метод Андрэ), не стоит считать безумие советских фантастов благоприобретенным.

Всего два примера из недавней истории советской фантастики. Писатель А. П. Казанцев, признанный патриархом НФ, с юности баловался электронной пушечкой и искал в бороде зелененьких тунгусских инопланетян без помощи ЛСД. Писатель В. И. Щербаков, несколько лет руливший выпуском 90% фантастики в СССР и тоже вроде не замеченный в поедании псилобициновых грибочков, на старости лет застенчиво признавался в кровном родстве с этрускопришельцами и сообщил миру о своих беседах с Богородицей... В общем, не исключено, что некоторый спад интереса к фантастическому жанру объясняется сегодня просто: в фантастику пришли тихие авторы-бухгалтеры с калькуляторами в головах, а настоящих буйных, как водится, мало. Современная политика, увы, отбирает у литературы самые лучшие больные на голову кадры.

2003—2006

Что было раньше – страус или яйцо? В прежние годы, когда книга предшествовала кинокартине, марьяж Печатного Текста с Целлулоидной Лентой старомодно звался экранизацией. В новейшую эпоху, когда издатели петушком бегут за кассовым фильмом, процесс превращения 24-кадров-в-секунду в пухлый том именуется новеллизацией. Российская фантастика не осталась в стороне от обоих названных процессов. Так на книжном лотке столкнулись два литературных продукта: первичный и вторичный. Какой из них хуже? Казалось, ответ напрашивается, но не будем делать поспешных выводов...

Всюду рекламируемый мистический фильм «Меченосец» режиссера Филиппа Янковского поставлен по мотивам одноименной повести (назвать романом эти 120 страниц крупным кеглем язык не повернется) Евгения Даниленко. Первоисточник вместе с иными произведениями автора оперативно растиражирован питерской «Амфорой».

О самом г-не сочинителе известно немного. 47 лет, омич, учился во ВГИКе, автор сценариев «Зрелище сельской местности, усеянной трупами громил», «Кровавый лабиринт», «Прогулки в стойке каратэ» и пр. Эти заглавия настраивают читателя на то, что «Меченосец» окажется честным трэшем: то гульба, то пальба, то немножко нервно, то прозрачная мистика в духе комиксов. Однако совы, как проницательно заметил Дэвид Линч, – это не только ценный мех...

О главном герое повести сведений еще меньше, чем об авторе. Героя зовут Саша и у него было детство. Еще у Саши есть бонус: в минуты гнева из его ладони высовывается клинок (откуда сие чудо? не родич ли Саша голливудским Росомахе или Терминатору-2? Ах, оставьте, противные! не знаем, не знаем!). Клинок рубит в капусту окружающих. Кого именно? Да тех, кто подвернется под холодную металлическую руку. Зачем? Затем, что жизнь – борьба, мир – бардак, люди – гады. Ну как же после этого не резать людишек?

Про свойства Сашина ручного меча-кладенца читатель с грехом пополам догадается к середине произведения. Для особо тупых имеется подсказка в виде заглавия книги и ее обложки: на ней из руки актера Артема Ткаченко (он в фильме и играет Меченосца) действительно ползет что-то тускло-железное. На фоне туч и полной Луны.

Кроме меча, в одном комплекте с кровавым мизантропом Сашей прилагаются его любовь Ольга (в фильме – Катя с лицом Чулпан Хаматовой) и его преследователь-спецназовец Сергей. Ближе к финалу эти двое тоже попробуют себя в роли повествователей. Поскольку смена нарратора происходит спонтанно, а причесаны все герои под одну стилистическую гребенку, читателю будет долго мерещиться, что Саша-с-мечом меняет то свой пол на женский, то свой природный меч на казенный «Калашников» – и гоняется сам за собой.

Читать Даниленко – мука мученическая. Любой трэш, самый дубовый, предполагает более-менее внятный распорядок действий (кто? куда? зачем? почем?). Но поскольку наш автор учился не на сценарном, а на режиссерском факультете ВГИКа, про понятие «сюжет» ему, видимо, не удосужились растолковать. Смысл буксует. Логики нет. Где-то до середины фабула вообще плавает в густом вязком тумане, время от времени натыкаясь на странных персонажей (почти без речей). Те стонут и плачут, и бьются о борт повести – чтобы затем умереть насильственной смертью, сгинув в пучине слов.

Словам тут просторно. Стиль замысловат: «водоросли воздетых коричневых рук», «с какой-то торжественностью, будто совершая нечто такое, чего от меня ждут», «с людоедской грустью начали опускаться сумерки». Или вот еще: «Притащили и положили в меня вон тот заплесневелый кусок хлеба, который, подрагивая хвостиком, нюхает мышь...» Кто что нюхает? Хлеб – мышь? Мышь – хлеб? Едят ли мошки кошек? Автор не затрудняет себя никакими объяснениями.

Финал повести столь же прозрачен, сколь и процитированная выше фраза. Короче, в конце лес типа рубят. Щепки как бы летят. Видимо, все персонажи погибают. Или кто-то уцелел? Или ничего не было и все (меч, девушка, кровь, вертолет) привиделось герою? Нет ответа. Любопытно, что после выхода фильма писатель на пресс-конференции сердито попенял на «ляпы, нестыковки и глупости» картины. Режиссеру Филиппу Янковскому от автора досталось за то, что он «убил всю литературную основу» повести.

Надо признать: местами фильм и впрямь далеко ушел от книги; появились минимальные связки между эпизодами и хоть хлипкие, но все-таки мотивировки отдельных поступков отдельных персонажей. Однако несмотря на эти старания лента Янковского-младшего, по мнению одного из кинокритиков, производит впечатление «тяжелого бреда, осмыслять который – как спорить с сумасшедшим». Ох, даже страшно представить, что получилось бы в итоге, вздумай постановщик картины точно придерживаться первоисточника!.. И вдобавок Янковскому наверняка пришлось бы на роль Мыши приглашать Константина Хабенского, а на роль Хлеба – Гошу Куценко...

Вот пример иного рода. Детективно-фантастический роман Дмитрия Грунюшкина «Сдвиг» (М.: Гелеос, 342 с.), навязчиво мелькающий на всех книжных прилавках, написан по мотивам одноименного фильма: сценарий Владимира Кильбурга, Игоря Порублева, Александра Велединского, Марата Хисяметдинова; режиссеры – Владимир Кильбург и Анна Кельчевская.