Понятно, что с помощью подобной прогрессивной методики можно заполнить текстом не только шестьсот сорок, но и восемьсот страниц. Не исключено, такое полотно Н. Псурцев рано или поздно создаст, и в этом произведении призракам будет-таки что покушать. Читателю же в отличие от призраков наверняка придется хуже. Ибо и новый роман почти наверняка вновь окажется вялым, нудным, нестоящим, маловажным, неинтересным, захудалым, пустяковым, плевым, ерундовым, слабым, скверным, дурным, дрянным, неважнецким, паршивым, хреновым, аховым... велик соблазн, пользуясь любимым псурцевским приемом, растянуть и свою рецензию: в конце концов мне ведь тоже платят построчно.

1995

В. Корнеев. Убийство в отеле «Континенталь». М.: Мысль

Проведенный недавно контент-анализ полутора сотен отечественных и зарубежных детективных текстов позволил, среди прочего, сделать любопытное наблюдение: оказывается, в наших детективах приезжие предпочитают останавливаться в гостиницах – в то время как путешественники из западных детективов упорно поселяются в отелях. Этот в высшей степени парадоксальный вывод невольно возвращает нас к знаменитому исследованию оппозиции «гостиница – отель», предпринятому свыше десяти лет назад международной культурологической экспедицией Якова Дерриды и Мигуэля Храпченко. Именно тогда экспериментальным путем были сепарированы оба хронотопа. Стало ясно, что в произведениях указанного жанра постояльцы гостиниц могли подвергнуться лишь мелким неприятностям (отключение электричества и воды, кража со взломом, легкий мордобой и преждевременное выселение из уже оплаченного номера). Жителей отелей, напротив, подстерегали опасности куда более серьезные: вооруженный гангстер по соседству (см. Р. Чандлера), лифт-убийца (см. А. Хейли) или, на худой конец, международный конгресс мафиози (см. А. Кристи). К сожалению, наш соотечественник Виктор Корнеев невнимательно прочел фундаментальный труд Дерриды—Храпченко и потому имел неосторожность в самом начале своего романа поселить персонажа – пусть эпизодического, пусть итальянца – в отеле. Результат подобной акции отражен в названии произведения.

Справедливости ради заметим, что вышеозначенное убийство было совершено автором только ради заголовка и никакого значения для последующего сюжета не имело. Равно как и множество других действий и бездействий в четырехсотстраничном романе, изданном в конце минувшего года, но написанном явно не позднее 1991-го.

Черты советского антисоветского детектива, свойственные тому краткому периоду истории, видны невооруженным взглядом. Уже действуют неотрицательные агенты ЦРУ, но к ним еще придан в помощь полковник КГБ Токарев с усталым человеческим лицом. Совместные предприятия уже вошли в моду, но еще подозрительны (в романе подозрения отнюдь не рассеиваются). Бывшие руководители различных рангов уже замешаны в афере с золотом, оружием и кокаином, однако вопросы о причастности к тем же делам нынешних бонз аккуратно обойдены. Видно, что автор уже читал Ладлэма (иначе откуда бы взяться в романе команде «Бета» – интернациональному заговору против Запада и Востока одновременно?), но еще не читал Тополя с Незнанским (потому скуп на всевозможные громкие фамилии, наличие которых могло бы придать роману оттенок сенсационной документальности). Разоблачительный пафос произведения сосредоточен во фразе: «“Астар-Союз” (то самое подозрительное советско-итальянское СП. – Р. А.) должно служить своеобразным посредником между теми, кто остался не у дел в результате перестройки... и теми, кто сможет обеспечить их необходимыми средствами для ведения борьбы против всяких демократических сил...». И словечко «всяких», и общий стиль повествования красноречиво свидетельствуют о принадлежности «Убийства в отеле “Континенталь”» именно к 1991 году. Эта эпоха бури и натиска легко унифицировала язык детективных произведений, штык был приравнен к перу, и безумная стройность газетных штампов распространялась едва ли не на все области культуры с быстротой эпидемии чумы. Автор, конечно, мог похвастать индивидуальными перлами (типа: «За какие-то доли мгновения его профессиональный мозг оценил ситуацию и сделал правильный вывод...»), но в остальном выглядел типичным представителем дружной когорты. Лирический запев в начале, когда главный герой видит из окна вагона населенный ландшафт («И в каждом из этих домиков своя жизнь, свои радости и проблемы, печали и надежды», – подумал Симакин и тут же вспомнил о доме, о своих стариках...»). Гневное осуждение темного прошлого в середине повествования («За годы учебы в университете ему опротивело многое из того, что пропагандировалось как неотъемлемая часть советского образа жизни: официальная ложь и двуличие власть имущих, пренебрежение к человеческой личности и бесцеремонное вторжение в жизнь рядовых людей через прописку...»). И, наконец, финал, посвященный по-прежнему актуальным печалям и надеждам полковника («Одна надежда, считал Иван Борисович, на молодежь. Но сумеет ли и она выдержать испытание рынком? Возродит ли душу России?..»). Вот и сказочка вся.

Чего у автора романа не отнять – так это знания места действия. Если описывается Рим, то можете не сомневаться: романист лично там побывал, осмотрел достопримечательности по прейскуранту. Может быть, даже жил в отеле «Континенталь». Правда, что с ним самим приключалось в этом Бермудском треугольнике детективных жанров, мы не узнаем никогда.

1994

Николай Леонов. Наемный убийца: Повесть Журнал «Смена»

В свое время книги братьев Вайнеров подкупали читателей уже тем, что авторы (невзирая на строгую инструкцию) оставляли своим героям максимально возможное количество свободы: место встречи изменить нельзя, зато все другое – пожалуйста, с нашим удовольствием. В книгах коллеги Вайнеров писателя Николая Леонова, напротив, всегда присутствовал некий императив: не только место встречи, но и время встречи, и состав участников изменять было нельзя категорически. Не рекомендовалось также изменять прическу, Родине, жене. Сыщик Лев Иванович Гуров, любимый герой Ник. Леонова, в эту схему укладывался почти идеально. Почти – потому что в последней повести автор все-таки внес живой штрих в биографию героя: «Обычно, когда у него случались неприятности либо тоска заедала без видимых причин, Гуров шел в тренажный зал, в баню и, если пришло время, в парикмахерскую, затем надевал свежую рубашку, парадный костюм, новый галстук...» Поскольку сам автор признавал, что лучше Гурова сыщика вообще не найти и что он практически никогда не терпит поражений, легко было вообразить повседневный облик героя в период полосы везения: длинные патлы, помятый лоснящийся костюм, несвежая рубашка плюс засаленная тряпочка вместо галстука. Однако читатель, вообразивший такую идиллию, неправ. Гуров во всех произведениях (и особенно в повестях самого последнего времени) был свеж, подтянут, благоухал и держался франтом. Из чего вытекало, что неприятностей у него хоть отбавляй.

И это было действительно так. Просто в прежние годы неприятности герою Леонова доставляли, в основном, недоуловленные преступники. Потом – преступники и недогадливое начальство. Потом – преступники и коррумпированное начальство. Потом – мафия, насквозь продажное начальство и депутатский корпус. Потом – все вместе взятые плюс КГБ. Потом – вообще все и всё, кроме по-прежнему неизменных (как в античной трагедии) места, времени встречи и т. п.

В новой повести дополнительные неприятности обеспечивает Гурову не столько искомый убийца (как можно подумать, исходя из названия), сколько коллега Дитер Вольф, приехавший из ФРГ на поиски русского киллера, который в Мюнхене пришил крупного немецкого рэкетира. Настолько секретного, что даже жена покойного «не подозревала, что ее муж – крупный рэкетир и располагает очень большими деньгами».