Федоров и Щигельский написали и опубликовали свои повести в ту эпоху, когда доказательства подобного рода были уже излишни, а ностальгия по любимым временам журнала «Крокодил» еще не окончательно нас захлестнула. Во всяком случае, штаб-квартира ЦРУ, «замаскированная под ночлежку для бездомных», замдиректора ЦРУ в «пуленепробиваемой водолазке» и прочие образцы бодрого позавчерашнего юмора не достигают, по понятным причинам, должного эффекта. Что касается фабулы обеих повестей, она имеет отношение к юмору вчерашнему: веселья не вызывает, но смысл шуток пока более-менее понятен. Итак, в ответ на провокационный план американских спецслужб (заменить в Мавзолее нашего Ильича двойником и 7 ноября напугать членов Политбюро до полусмерти) орлы с Лубянки вводят в действие контрплан, конгениальный американскому по степени здорового идиотизма (не дожидаясь 7 ноября, арестовать всех двойников Ленина, а заодно и иных покойных деятелей советского государства, и тем самым предотвратить провокацию). Вся эта уморительная история завершается, как и положено, посрамлением ЦРУ и задержанием пресловутого мистера Пека. Мавзолейные шутки, исполненные в традиционном стиле анекдотов про тещу, провоцируют скорее жалость к главному субъекту усыпальницы: после «Московского клуба» Джозефа Файндера, «Кремлинов» Льва Гурского и «Операции “Мавзолей”» Владимира Соловьева от бедной мумии и так практически ничего не осталось, куда уж более! Кроме того, слова из аннотации к книге Федорова и Щигельского о «живом языке повествования», и «изысканном, местами даже блистательном юморе, заставляющем вспомнить Ильфа и Петрова», по всей видимости, являются единственным образчиком такого юмора. Брутальность, выразившуюся в сверхнормативном употреблении термина «ж...», даже при сильном напряжении фантазии трудно счесть наилучшим признаком живости языка и наивернейшим показателем изысканности и блистательности. На три с половиной сотни страниц книги имеется всего лишь один по-настоящему забавный эпизод, да и тот на любителя: случайно арестованный капитан КГБ в «Матросской тишине» пытается сочинять стихи – но все, как на грех, у него получаются стихи поэта Осенева.

Впрочем, осеневские вирши – это едва ли не единственная примета новейших времен. Все остальное в повестях «Бенефис двойников» и «Ловушка для Свиньи» так или иначе принадлежит уходящей эпохе, чей истинный образ для нас уже и так совершенно вытеснился образом пародийным.

Начиналась рецензия с кирпича, им же и закончим. В хорошем анекдоте про Вовочку учительница ведет класс по стройплощадке и объясняет, как важно здесь носить на голове каску. Вот мальчик Петя не надел каску, упал кирпич – и мальчик без сознания. А вот девочка каску надела, упал ей на голову кирпич, а ей хоть бы что: засмеялась и убежала. «Знаю я эту девочку, – мрачно говорит Вовочка, – она до сих пор бегает в каске и смеется». Анекдот имеет к рецензируемым повестям самое непосредственное отношение: он объясняет причину, согласно которой веселье Федорова и Щигельского имеет истерический оттенок. Авторы словно не верят, что безбоязненно шутить можно уже надо всем, и по-прежнему полагают иронию неким актом гражданского противостояния. Что ж, с прошлым мы расстаемся по Марксу: бегаем в расплющенной каске и смеемся, смеемся, смеемся.

1994

Сергей Ульев. Не вешать нос, инспектор Жюв! М.: МиК («Библиотека пародии и юмора»)

Есть такое интересное занятие – вивисекция. Сэр Герберт Уэллс в свое время описал практику некоего Моро, который пытался преуменьшить открытие сэра Чарльза Дарвина, доказывая, будто человека при определенной ловкости рук можно произвести даже от коровы. Пан Станислав Лем запечатлел в одном из произведений другой, менее хлопотный и куда более изощренный вид вивисекции. С помощью литературного конструктора «Сделай книгу сам» герои Лема могли себе позволить любую операцию – от старомодного Франкенштейнова опыта до элементарной расчлененки. Литконструктор позволял, например, Настасью Филипповну без труда выдать замуж за капитана Блада (или капитана Клосса). Пришить Всаднику Без Головы голову профессора Доуэля. Сбросить Муму с поезда.

Разумеется, методы хирурга Моро нам глубоко чужды. Однако доктору не откажешь в благородстве конечной цели: жестоко сокращая на своем острове поголовье крупного и мелкого рогатого скота, Моро, по крайней мере, соперничал с Творцом. Выстругивал из безмозглой материи каких-никаких, но сапиенсов.

Персонажи Лема, напротив, ни малейшего сочувствия не вызывают. Портить – удовольствие особого рода, глубоко интимное: у посторонних действия человека с ножницами, превращающими чужой сюжет в бессмысленное конфетти, едва ли найдут понимание. Недаром персонажи Лема развлекались литературным конструктором в одиночку и превращали героев чужих книг в протоплазму без свидетелей.

Сергей Ульев совершил сразу три роковых просчета.

Во-первых, выбрал второй вид вивисекции. А в этой игре демиург с ножницами рано или поздно оказывается в ряду бумажных фигурок, и опасность самому быть четвертованным вполне реальна.

Во-вторых, Ульев обнародовал в книге свои тайные эксперименты, свершив таким образом акт литературного эксгибиционизма. Причем в отличие от признанных наших мастеров этого жанра автор сам не понял, какие именно части тела остались неприкрытыми, и вместо модной полноценной инсталляции обнаружился конфуз.

В-третьих и в-главных. Ульев крайне опрометчиво избрал жанр детектива, намереваясь всласть порезвиться.

Фабула книги внятному пересказу не поддается, как нельзя пересказать конфетти. Автор попытался разыграть сюжет «Десяти негритят» Агаты Кристи, пригласив на роли главных действующих лиц сыщиков из произведений Р. Чандлера, Э. Гарднера, Р. Стаута, А. Кристи, Г. Честертона и других, а также двух киношных комиссаров – Жюва (названного почему-то инспектором) и Каттани. Герои эти, оказавшись в таинственном замке, на протяжении трехсот пятидесяти страниц долго и нудно гибнут – после чего смерть оказывается невсамделишной, а убийца – безобидным шутником.

Пародировать западный детектив ан масс – дело адски сложное. Если советский милицейский роман, существовавший в условиях твердого госзаказа на определенное (не очень большое) число пистолетно-погонных метров готовой продукции, и не старался быть неуязвимым, то на Западе, в условиях конкуренции, жанр эволюционировал. Юмор здесь ценился выше, чем глубокомысленный серьез. В этих условиях талантливый пародист представлял для автора непосредственную опасность: криминальный сюжет, сбалансированный юмором и иронией, давал шанс пародии занять нишу детектива, оттеснив облапошенных профессионалов крайм-литературы. Именно поэтому большинство маститых авторов детективов на Западе давным-давно (едва ли не с момента возникновения жанра) перешли на самообслуживание, умело дозируя в одном и том же произведении традиционную солидность фабулы и элементы самопародии, иронии. В зависимости от темперамента писателя дозировка, конечно, менялась: у Агаты Кристи ироническая микродобавка едва видна, зато романы Дональда Уэстлейка фонтанируют юмором, переполнены добродушной издевкой над каноном (которому сам же автор, разумеется, и следует). Тоскливое занудство насквозь «правильного» Йена Флеминга кануло бы в Лету, если бы экранизаторы не догадались превратить Джеймса Бонда и в героический, и в комический персонаж в одно и то же время.

Сергею Ульеву досталась необычайно трудная задача – спародировать то, что априори отчасти пародийно. Разумеется, автор потерпел полнейшее фиаско. Вытащенные из коробки бумажные фигурки оказались в положении грубых карикатур, чье сходство с оригиналом нередко ограничивается именем и костюмом. Автор вынужден в буквальном смысле высекать искры смеха из своих марионеток: Пуаро радостно бьет по щекам чандлеровского Филиппа Марлоу, мисс Марпл лупит туфлей по лбу бедного доктора Уотсона, Перри Мейсон хлещет Мегрэ, Жюв таскает за усы Пуаро, а патер Браун за неимением лучшего сам бьется головой об пол. Некоторые образчики юмора стоит процитировать. «Ниро Вульф! В то время, как вы облизываете свои жирные пальцы, дети Африки пухнут с голоду». Или: «Эркюль Пуаро! В ваших мозгах слишком много серых клеток, скоро они потекут у вас из ушей». Перри Мейсон, коего мы по недоразумению полагали воспитанным человеком, у Ульева оборачивается площадным хамом («Плакса-итальяшка Каттани или параноик-французишка Жюв?» – шутливо интересуется он). Делла Стрит становится шлюхой. Патер Браун – сальным старикашкой. Мегрэ – альфонсом в кальсонах. Литературный конструктор попал в руки человеку, так и не понявшему сложности проблемы, за которую взялся, да еще вдобавок патологически неостроумному. Если первое обстоятельство можно еще счесть в рамках данной книжной серии случайным, то второе, увы, закономерно. Практически все книги серии издательства «МиК» (и те, что вышли, и те, что анонсируются) представляют собой в той или иной мере результат следования лемовской схеме «Сделай книгу сам». На наш взгляд, «Библиотеку пародии и юмора» должна постигнуть участь библиотеки Александрийской. Для ее же пользы. Есть книги, которые от воздействия пламени сильно выигрывают: становятся предметом вдумчивого абстрактного исследования и перестают, к счастью, быть объектом чтения.