Любого другого автора еще каким-то образом смогла бы спасти фабула, придуманная неглупо. Даже очень умно – на стыке «Просто Марии» и «Американского ниндзя». Девушка-каратистка мстит гангстерам за любимую сестру; обе девушки, естественно, сироты и не догадываются, кто их приемный отец (про отца родного и речи нет). Сам по себе полученный гибрид Вероники Кастро и Синтии Ротрок выглядит забавным, но еще не карикатурным: в карикатуру эту несчастную кентаврессу превращает тяжелая черепная коробка автора-интеллектуала. По этой причине практически все сцены драк в повести выглядят неестественно. Грамотные, компетентные мозги эрудита и резонера так явно перевешивают хилые кентаврьи конечности, что уже не до приемов карате. Даже просто ходить и ненавидеть – и то западло.

1994

Борис Бабкин. Завещание на жизнь и на смерть. Воронеж: Центрально-Черноземное издательство.

Новый Бабкин явился! Не успела померкнуть провинциальная звезда саратовца Эдуарда Бабкина, заполнявшего пространство от Волги до Урала железнодорожными детективными повестями о приключениях капитана (а потом майора и подполковника) Волошина, как в Центральном Черноземье самозародился преемник-однофамилец вместе с приключенческим романом на четыре с половиной сотни страниц. На первый взгляд могло показаться, будто указанная преемственность начинается и заканчивается только лишь на уровне фамильного сходства. Эдуард Бабкин, чьи детективы появились уже в середине 80-х, тем не менее открыто демонстрировал приверженность Большому Стилю: в центре любого его повествования неизбежно находился благородный офицер милиции, все обыски проводились с санкции прокурора и с приглашением понятых, а эротических сцен не было вовсе (герой был до отвращения счастлив в законном браке со своей супругой Надеждой и исполнял супружеские обязанности строго за кадром). Кроме того, сами преступления, которые по ходу поезда раскрывал железнодорожный сыщик Волошин, вполне вписывались в рамки официального канона прежних времен: банальные кражи государственной собственности и личного имущества граждан, заурядные корыстные убийства без отягчающих обстоятельств и – как венец криминальной фантазии Бабкина-1 в духе новейших времен – фальсификация винно-водочных изделий путем разлития в бутылки с казенными наклейками сильно разбавленного спирта-ректификата (последнее описывалось в повести «Ошибка капитана Волошина»).

Бабкин-2, кажется, начисто порвал со вчерашним каноном. Все милиционеры в романе – во главе с полковником Роговым – исправно подкуплены мафией. Преступный промысел персонажей включает в свой ассортимент «торговые операции, рэкет, валютную проституцию, убийства по найму» и т. п. Главный положительный герой Вихрев по кличке Волк только что вернулся из мест заключения. Главная положительная героиня – дочь крупного воровского авторитета Седого, завещавшего ей полцентнера золота и алмазов. Насильственные смерти имеют место почти на каждой странице – благо мафиозных боевиков, готовых сложить свои маленькие бритые головы ради сюжета, несчетное количество (так что читатель в конце концов элементарно запутывается в этих Хунхузах, Квадратах, Бенах, Жоржах, Рэмбо, Киргизах, Мясниках, Дормидонтах, Тихих, Дедах, Хлыстах, Боксерах, Крюках, Филинах и прочих покойниках; правда, тот же читатель иногда просто не успевает толком познакомиться с персонажем, как тот через страницу напарывается на нож или на пулю). Наконец, автор отнюдь не пренебрегает эпизодами с участием «упругих, горячих, жадных до ласк тел», чьи губы «сливались в жарком долгожданном поцелуе», «то ускоряя, то замедляя темп близости». Сюжет романа при этом выходит далеко за пределы классической милицейской схемы минувших лет: орлов-сыщиков нет вовсе, зато несколько группировок охотятся за золотым-алмазным наследством Седого, и авторские симпатии безоговорочно отдаются законной дочери старого душегубца.

Впрочем, подобные знаки различия между произведениями двух Бабкиных выглядят существенными лишь при поверхностном прочтении. На самом деле никакого реального антагонизма между адептом Большого Стиля и представителем «новой волны» постсоветского детектива не существует. Напротив, глубокое стилистическое родство двух Бабкиных несомненно. О тяготении Бабкина-2 к «искусству прекрасной эпохи» свидетельствует множество деталей, включая подбор имен персонажей. Любой читатель в тандемах типа Виктор—Жорж или Настя—Нелли легко опознает положительных и отрицательных героев. Сцена, в которой зверообразные «бичи» под благотворным влиянием девушки Насти твердо решают «завязать» пить, восходит к временам кинофильма «Неподдающиеся», причем целомудрие вышеуказанной Насти явно берет начало в молодежной поэзии С. Щипачева (эротические сцены, как нетрудно догадаться, отданы бандерше Нелли и подобным ей уголовно-процессуальным персонажам). Вихрев-Волк, если разобраться, – всё тот же капитан Волошин эпохи Беспредела; просто прежде добродетельность персонажу гарантировал милицейский мундир, а теперь нередко приходится искать идеал благородства где-то на стороне, включая и зону («Постоянно нарушая государственные и общечеловеческие законы, они (урки. – Р. А.) тем не менее свято блюдут свои, воровские». «Конечно, он отпетый бандит, но мужик со своими правилами, устоями и неписаным кодексом чести»). Урка и милиционер могут поменяться местами, но идеал, на который «правильные» герои равняются, остается по-прежнему высоким. Именно поэтому даже отрицательных персонажей романа – тех, кто ближе к финалу еще в живых, – неизбежно настигает процесс осознанья, так сказать, и просветленья. Недаром ведь на последних страницах произведения милиционер-ренегат Рогов кончает жизнь самоубийством, написав покаянное письмо дочке-проститутке (из-за отца она и пошла по кривой дорожке) и сдав свою долю краденых алмазов в казну.

Факт появления на детективном российском горизонте Бабкина-2 выглядит символическим и говорит о том, что «новая волна» всего лишь формально отличается от «старой школы». Несмотря на смену атрибутики, постсоветский детектив чаще всего является даже не однофамильцем, а близким родственником детектива советской поры. Теперь можно ожидать появления на книжном рынке только чуть модернизированных Шейнина-2, Шпанова-2, Мугуева-2, Адамова-2 и других. От массового пришествия Вторых Номеров нас пока спасает лишь скаредность современных издателей: пиратские переиздания Адамова-1 или Бабкина-1 обходятся не в пример дешевле.

1994

Валерий Маслов. Мафия бессмертна: Роман-детектив. Тула, издательство не указано

Заглавие романа Валерия Маслова произнес с экрана персонаж фильма Эльдара Рязанова про приключения итальянцев в России. Эти слова говорились вышеуказанным преступным персонажем в тот момент, когда его самого успешно (и за дело) топили в реке Фонтанке вместе с телефонной будкой. Любопытно, что – несмотря на свое полное утопление – этот герой через какое-то время снова появлялся в кадре и продолжал творить безобразия. Режиссерская метафора с воскрешением конкретного мафиози на редкость поверхностна и даже прямо противоречит глубинному смыслу фразы о мафиозном бессмертии.

Как известно, любое живое существо смертно. Биологическое бессмертие вида возможно благодаря исправной смене поколений и своевременной физической смерти отдельно взятой особи. Упомянутое бессмертие мафии реально лишь в том случае, когда каждый представитель homo mafiosus, сделав свое дело, исчезнет с лица земли и освободит свое место следующему. Более того, высокая витальность мафии достигается за счет ускорения жизненного цикла любой конкретной особи и несравненно более частой (по сравнению с другими биологическими видами) смены поколений. Американский кинематограф – и прежде всего гранд-мэтр Фрэнсис Форд Коппола со своей лентой о семействе Корлеоне – сделал данный биологический факт достоянием широкой гласности. В результате естественного отбора (посредством сначала «кольта», потом «томпсона» и, наконец, «узи») скорость перемещения по иерархической лестнице семейства оказывалась стабильно высокой. Самый младший отпрыск какой-нибудь боковой ветви, проявив определенные способности, дослуживался до дона, и кресло крестного отца никогда не пребывало вакантным.