Если штучный Колобок мог быть замешан только в столицах, то метод Франкенштейна – как более дешевый – давал наилучшие результаты в провинции. Саратовское литагентство «Научная книга», один из полузакрытых испытательных полигонов издательства «Эксмо», уже к концу 90-х изготовило нескольких синтетических писательниц: Марину Серову, Светлану Алешину, Наталью Александрову и нескольких других, причем первая, хотя и не попадает сегодня в топ-десятки, стабильно собирает кассу поныне. Число изданных книг перевалило уже за сотню. Изобретатель Серовой, блестящий организатор литпроцесса Сергей Потапов, поймал в свои сети ту часть женской публики, для которой даже Маринина с Дашковой казались чересчур интеллектуальными и индивидуальными. Взят был курс на стандартизацию и усредненность. Блеклые, незапоминающиеся ФИО авторш менеджеры собирали, гадая по телефонной книге, фотографии брались наугад (модельные внешности заведомо отсекались). Написание пяти-семилистовой повести «Марины Серовой» было тестовым заданием для всех, кто устраивался на работу. Сочинителей «с искрой» перебрасывали на другие проекты: «Серова» нуждалась в гвардии под цвет фамилии. «Авторов рекрутировали из студентов-филологов последних курсов, – позже рассказывал Потапов в своем единственном интервью “КО”, – иногда преподавателей или просто не слишком успешных любителей поскрипеть перышком». Их, по его подсчетам, в проекте было задействовано «больше сорока, но меньше шестидесяти», причем среди рекрутов пропорции мужчин и женщин были примерно равными: покупательницам было достаточно женских фамилий на обложках, не более того.

Однако возвратимся в столицу. Методом доктора Моро удалось огранить бриллиант издательства «Эксмо» – Дарью Донцову. Она отличается от упомянутых выше иллюзорных товарок. Не по качеству писания (бодрый юмор а-ля Донцова не поднимается выше самодеятельных приколов а-ля Серова). У Донцовой есть лицо (ну, может, чуть подправленное на фото ретушером). Есть всамделишные дети. Настоящий паспорт. Собаки. Муж. В данном случае не фантом писателя собирается из разных запчастей, но обычная гражданка, взятая из гущи жизни и лишенная рефлексий, обтесывается до размеров прокрустовой схемы. Все контролируется, начиная с имени. В реальности человека зовут Агриппина, однако крестьянская Груня на обложке может отпугнуть горожан. Значит, Груню – побоку. Цитируем мемуарную книгу Донцовой «Записки безумной оптимистки». «...Как вам нравится Дарья? – спросил редактор. – Коротко, красиво и в сочетании с фамилией отлично смотрится: Дарья Донцова. Д.Д. Легко запоминается, что для писателя важно». Сочетание недурное. Чудятся отзвук цокающей конницы Дмитрия Донского вкупе с привкусом патриотических «самолепных» пельменей марки «Дарья» из телерекламы. Вообще уже цитированные мемуары демонстрируют сам процесс изготовления Донцовой-брэнда. Из реальности отбирается то, что служит делу, и вырезается все сомнительное. В биографии ДД есть приманка для читательниц с достатком: дореволюционная бабка Донцовой – «из бывших» (собственный дом в Кисловодске). Для бедных тут держат прабабку-прачку. И для совсем уж маргинальной публики есть пожива – упоминается прадед, пьющий по-черному (хотя сама мемуаристка спиртного не переносит – вот и подарочек дамам-трезвенницам). А вот подробностей про любимого папу читатель не мемуаров узнает: одиозный секретарь правления Союза писателей Аркадий Васильев, автор романа «Есть такая партия!» и общественный обвинитель на процессе Даниэля и Синявского – раздражающий нюанс. Он может дать неприятный привкус истории «безумной оптимистки», да и текстам ДД такая гиря ни к чему. Веселенькие истории в горошек, бессмысленные и бесконечные, существуют лишь вне времени и в условном пространстве. Все, что хоть мало-мальски не банально, губительно для картонных декораций, навевает ненужные мысли, а потому должно быть изгнано. Благо реальные таланты найденного алмаза обратно пропорциональны его работоспособности.

Издательские лабораторные опыты – тема неисчерпаемая. Разумеется, нынешние эксперименты по выведению авторш «женского детектива» не ограничиваются перечисленными феминами и обозначенными методами. Есть еще метод «паровозика» (им, например, аудиторию Донцовой приучают к ее будущей сменщице Галине Куликовой), метод «доппельгангеров» (благодаря которому в двух разных издательствах, «Центрполиграфе» и «Эксмо», одновременно возникли две Анны Малышевых), метод «чучелка» (когда, допустим, «АСТ» на пробу запустило Ирину Глебову – женскую демо-версию Акунина, облегченную донельзя) и так далее. Всю эту многоликую пестроту, которую более или менее успешно выращивают сегодня на различных издательских нивах, объединяет одно: крайнее пренебрежение демиургов к умственным способностям дамской аудитории. В погоне за быстрыми дивидендами издательства не собираются хотя бы чуть-чуть «приподнимать» читательский уровень. Напротив, они нарочно занижают художественную планку, плодят фантомов, выдают на-гора десятки мыльных пузырей еженедельно – похуже и подешевле.

Если вдуматься, издательский суррогат, предназначенный для женщин, так же угнетает будущий генофонд нации, как и загазованность атмосферы или избыток консервантов в продуктах питания... И когда однажды у нас в России вдруг появится свой настоящий автор уровня Агаты Кристи, читать ее будет уже просто некому.

2004

Кто они – сегодняшние герои детективной литературы? Почему именно к ним приковано читательское, писательское и издательское внимание? В пору летних отпусков, когда граждане отправляются на пляж, на дачу или на пленэр, захватив с собой книжки в ярких обложках, самое время порассуждать о наиболее популярных типажах из этих книжек. Или хотя бы об одном из типажей.

Пятьдесят назад советский «Энциклопедический словарь» определял понятие «олигархия» как «политическое и экономическое господство кучки эксплуататоров-аристократов или богачей». Пятнадцать лет назад «Современный словарь иностранных слов» повторил то же советское определение, стыдливо заменив «кучку эксплуататоров» на «небольшую группу лиц». В самом конце прошлого века олигархами в России стали называть богатых предпринимателей – богатых настолько, что они уже могли оказывать реальное влияние на внутреннюю (а то и внешнюю) политику страны.

Ранее не известное широким массам слово легко вошло в повседневный обиход – отчасти потому, что созвучно уже знакомо-хищному «аллигатор». Содержание понятия довольно быстро расширилось: олигархами стали называть всех мало-мальски крупных российских толстосумов, причем даже тех, кто в политику не лез вовсе. Слегка изменилась и оценочная характеристика понятия. По большому счету, она осталась отрицательной (как и век назад, когда Джек Лондон написал свою обличительную «Железную пяту»), но появились нюансы. К неприязни добавились и оттенок зависти, и ирония, и даже доля сочувствия (последнее – после «зачисток» на поле Большого Бизнеса, когда с горизонта исчезли Гусинский, Березовский, Ходорковский...). Со страниц политических изданий слово перепорхнуло на обложки таблоидов и вскоре стало неотъемлемой частью массовой культуры, неким хорошо продаваемым брэндом. Случилось это очень быстро. К примеру, роман Юлия Дубова «Большая пайка» (1999) всего через три года после выхода книги в свет обрел новую жизнь – в виде кинофильма Павла Лунгина – уже под кассовым и знаковым наименованием «Олигарх».

Массовая литература жадно подхватила брэнд и навесила его на обложки триллеров, детективов и мелодрам с детективным отливом. Одной из первых ласточек в 2000-м стала книга Федора Волкова «Олигарх с большой дороги» (М.: Эксмо, серия «Вне закона»). Упомянутый в названии олигарх был сущим чудом-юдом: он хотел взорвать нефтепровод, устроить хаос в стране и нажиться на дефолте. На пути у злодея оказывался честный журналист и... Дальше сюжет развивался по законам Голливуда, с поправкой на нашу серенькую реальность. В том же 2000-м другое столичное издательство, «Вагриус», запустило роман Вадима Громова «Компромат для олигарха», и сюжет был похожим: только взрывали не газопровод, но банк (и заодно похищали дочь владельца), а отважный журналист газеты «Московский вестник» начинал расследование и выяснял... Выяснял он, естественно, нечто скверное – что могло стоить жизни самому труженику пера, его родным, друзьям, знакомым и собачке.