Судя по столичной уголовной хронике, российский подвид homo mafiosus существует в природе в соответствии с теми же законами. Беда, однако, в том, что писателю Валерию Маслову так и не удалось выбиться в полноправные живописатели (разоблачители) русских Корлеоне. Не обнаружилось в его романе необходимого соответствия между заглавием и сюжетом. Читатель имеет право сомневаться в обещанном бессмертии хотя бы потому, что в шестисотстраничном произведении двое рядовых сотрудников мафии расстаются со своими жизнями на странице 430-й, а третий, рангом повыше, – аж на странице 584-й! При этом автор отнюдь не намекает на какой-либо застой в жизни отечественной мафии или вырождение подвида. Причиной авторской неспешности стал всего-навсего один из родовых пороков жанра отечественного детектива.

Специалисты уже отмечали, что российский детектив в массе своей вырос из жанра производственного романа. Главный герой Маслова московский следователь Андрей Усков проходит славный путь от председателя сельсовета до столичного сыщика. И если в первой части книги ему приходится бороться с директором металлопрокатного завода Геннадием Геннадьевичем как со злостным погубителем природной среды (вырубка деревьев под коттедж, сброс сточных вод в реку и т. п.), то в третьей, заключительной части романа тот же директор предстает перед читателем в одной компании с теми, кто «примкнул к лагерю организованной преступности, вышел на связь с иностранной фирмой». Сам Усков вполне отвечает всем мыслимым канонам «производственной прозы». Занимая должность председателя сельсовета, герой может явиться на любое собрание и на вопрос: «Вы где находитесь, товарищ Усков?» смело ответить: «Я, как и все мы, нахожусь сейчас на очень ответственном этапе перестройки нашего общества. И не могу быть в стороне, когда всякие бурбоны и хапуги разворовывают народное добро». Соответственно все попытки экс-наложницы крупного мафиози заполучить к себе Андрея заканчиваются провалом, ибо Андрея «любила молодая, не испорченная современными нравами Глаша». Правда, дела общественные наш герой по традиции ставит много выше личных: «Не жаль было единственной куртки, разорванной, когда он перелезал через сетку... А вот радость от сознания выполненного долга не проходила».

Ограниченность возможностей жанра обусловлена, таким образом, его генезисом. В мире, где сыщик произрастает из председателей сельсовета, мафия обязана состоять из подлеца-директора и хапуги-предгорисполкома. Само собой, заурядные расхитители постсоциалистической собственности не вытягивают даже на самых мелких «крестных отцов». Автор, возможно, и сам сознает, что всего три покойника и пара раненых – недопустимо мало для полноценного романа о мафии. Однако законы жанра требуют маниакально-бережного отношения к кадрам, которые решают все и которых по привычке жаль растрачивать даже на пользу сюжета.

Приведенные выше цитаты и упомянутые элементы фабулы дают основание полагать, что у «милицейско-производственной» прозы вообще и у романа Валерия Маслова в особенности существует еще один источник, возникший в незапамятные времена. Был в истории литературы некий персонаж, который явно претендовал на роль крестного отца всего Тридевятого Царства. Но данный персонаж не удосужился оставить потомство и обзавестись семейством. А потому его личные претензии называться бессмертным стоит отмести как неосновательные.

1994

Виктор Пронин. Падай, ты убит! М.: Сигма-пресс

Есть авторы, которые пишут детективы и немного этого стыдятся. Они неуклонно делают вид, будто для них развлекательный жанр – не самоцель, а так, удобный повод, чтобы сказать нечто очень важное о времени и о себе. На Западе такую авторскую застенчивость читатель бы просто не понял. Но у нас подобные ужимки и прыжки вызывают снисходительное, чуть насмешливое сочувствие: мы догадываемся, что все это – реликт эпохи редакторов-динозавров, когда за любого сверхпланового покойника, произведенного на свет без достаточных идеологических оснований, создателю милицейской прозы могло крепко достаться на орехи. Мы прощаем писателю невинный декорум. Конечно, затянувшиеся паузы между трупами и длинные проходы под внутренние монологи любителей триллера несколько раздражают, но мы готовы смириться с этим. В конце концов каша из топора Родиона Романовича Раскольникова не больно навариста, но съедобна. Пусть себе их урластые воры в законе пришивают матерчатую петельку к подкладке пальто. Пусть задумчивые пал палычи, наступая на преступную кодлу, позволяют себе лирические отступления. Этому есть оправдание, и мы согласны потерпеть.

Напротив, нет и не может быть никаких оправданий автору, декорирующему вялую неповоротливую прозу под детектив. Это уже подловатая коммерция, попытка одурачить читателя, выдать карася за порося.

Роман В. Пронина «Падай, ты убит!» принадлежит к произведениям второй категории.

Не знаю, в каком звании состоит автор. Но будь он хоть трижды майор, это обстоятельство нисколько не смягчает его вины. Пожалуй, даже усугубляет. Автор виновен в явном нарушении корпоративной этики и в обмане надежд доверчивого читателя, честно выложившего солидную сумму за книгу серии «Криминальный экспресс».

В книге, на обложке и форзацах которой изображены двустволка, капли крови и стреляные гильзы, ружье впервые появляется аж на 176-й странице. Выстрелы звучат соответственно на страницах 371—373. Оба выстрела холостые, и это как-то особенно противно.

Сюжет можно свести к нескольким фразам. Главного героя из-за анонимного навета выгоняют с работы. Он переезжает в другой город. Через несколько лет у него в Одинцове собираются друзья из прежней жизни. Методом перекрестного допроса среди них отыскивается тот самый анонимщик. Звучит холостая пальба. Усталые, но довольные герои разъезжаются по домам.

Справедливости ради заметим: сам процесс поиска анонимщика занимает страниц десять из четырехсот. Остальное – невнятное марево, обморочно долгое знакомство с героями и отчаянно смелые рассуждения последних о том и о сем («Какая разница, в чьих руках полощется красное знамя, если металл плохой, люди спились, начальство погрязло в дележе взяток и орденов» и т. п.). При большом напряжении фантазии можно было бы заподозрить писателя в попытке создать нечто отдаленно напоминающее ремейк «Опасного поворота» Джона Пристли. Однако в произведении Пристли мускулистая плоть сюжета не дает читателям возможности отвлечься ни на секунду – иначе будет утеряна логическая нить. Девять десятых романа Пронина можно читать в любом порядке и с любого места – хуже (лучше) не будет. Если учесть, что личная жизнь персонажей пребывает в латентном состоянии, автору романа ничего не остается, как сделать их политическими резонерами. В воздухе витают образы КПСС, КГБ, идеологических инстанций, благодаря которым, очевидно, персонажи и превращаются в снулых рыбок. Именно эти фантомы (а никак не бедный глупый анонимщик) конденсируются в некоего обобщенного профессора Серебрякова, сгубившего столь же обобщенных дядю Ваню и тетю Груню. Как и положено, «Бац!» не достигает цели. Виктор Пронин где-то слышал, что ружье, повешенное на стену в первом акте, должно-таки выстрелить. Но хорошее, настоящее убийство уже никак не вписывалось в длинную, нудную и безразмерно склочную историю про анонимки, борьбу за правду и тяжкие годы застоя. Поэтому романист предпочел последовать примеру неизвестного автора стихотворения про зайчика, дезавуировав результаты стрельб по принципу «Привезли его домой, оказался он живой».

В этом смысле «Опасный поворот» и в особенности «Дядя Ваня» с «Чайкой» куда больше отвечают канонам детективного жанра, преданного Виктором Прониным. И Пристли, и Чехов, по крайней мере, доверяли своим героям заряженное оружие.