Куры ее последнюю волю выполнили – высидели яйцо по очереди в укромном уголке. Так и появился на свет Пеструх. Внешне он был курицей пестрой окраски, поэтому и имя ему дали Пеструха. Но внутренне он чувствовал себя петухом и сам себя именовал Пеструх. Естественная для всех кур повинность нести яйца была ему глубоко противна, и выполнял он ее кое-как. Часто ему удавалось отбиться от Генки, и тогда он ходил довольный собой и, посвистывая, клевал дождевых червей. Генка, в силу своей тупости, ничего не понимал и иногда предпочитал отступить, а не драться с этой малахольной курицей, которая каждый раз сопротивлялась так, как будто он лишал ее невинности. Если бы не недовольство хозяйки, не раз сетовавшей вслух, что Пеструха плохо несется и если так будет продолжаться, то она отправится в суп, Пеструх вообще не подпускал бы к себе петуха. Но в суп ему не хотелось еще больше, и скрепя сердце он кое-как продолжал выполнять куриные обязанности.
Он чувствовал, что эти яйца, которые он несет, на самом деле не его. И внутренние органы, которые их производят, тоже ему не принадлежат. По ошибке ему досталось куриное тело, и он вынужден был с этим мириться. Истинно его в этом теле был только мозг. Облучение секретным аппаратом погубило мать, но зато пошло на пользу сыну. Он получился необычайно умным, умнее всех кур и Генки, вместе взятых. Почти таким же умным, как хозяйка, а может, и умнее. Случая помериться с ней интеллектом ему не представлялось.
После очередного напоминания хозяйки, что он плохо несется, Пеструх стал задумываться о побеге. Вопроса, куда бежать, не возникало. Конечно же в Москву.
Пеструх слышал про часы на Спасской башне, называемые курантами. В его представлении часы эти состояли из особых, чувствительных к ходу времени кур – куры изображали цифры и стрелки, а также вращали шестерни часового механизма. Он надеялся, что вполне мог бы работать одной из часовых кур и каждый час отплясывал бы что-нибудь на специальной площадке, чтобы повеселить зрителей, которые захотят узнать время. А потом слетал бы вниз и с ним фотографировались бы на память.
Жил Пеструх на окраине Наро-Фоминска, недалеко от железной дороги и рассчитал, что за неделю-другую допрыгал бы по шпалам до столицы. Поезда теперь ходили редко, и этот путь мог считаться почти безопасным. Главное было миновать толпы голодных гастарбайтеров, взявших столицу в плотное кольцо. Им плевать, какие у него мозги, – живо свернут шею, обмажут глиной и сунут в костер. Но на то он и умный, чтобы их перехитрить. А уж через стену он перелетит без проблем. Хоть и говорят, что курица не птица, а высоту в пять метров и она преодолеет. Но как выжить одинокой, беззащитной птице в Москве? До часов надо еще добраться. Да и возьмут ли его – неизвестно. А народ там сыт по горло пищевым желе и тоже не прочь схарчить бесхозную курочку. Вот если бы можно было поменять тело...
Так Пеструх пришел к мысли о трансплантации. Сделать это могли опять же только в Москве – ведь там живут и работают лучшие в стране профессора. Они смогут пересадить его выдающийся куриный мозг в свободное донорское тело. Мечты уносили Пеструха в неизведанные дали, и теперь он уже не хотел, чтобы это было тело петуха. Хрен с ним, с петухом. Собаки – еще куда ни шло. Но тоже не фонтан. Вот тело человека – самое оно.
Однако такая операция будет стоить недешево. Чем рассчитаться с профессорами?
Пеструх задумчиво поскреб лапой землю. Накоплений у него не было, а все немногочисленные снесенные им яйца забирала хозяйка. Он мог бы нарыть им много дождевых червей, целое ведро или даже больше, но вряд ли профессора ими соблазнятся. Во всяком случае, он ни разу не видел, чтобы хозяйка их ела. Значит, люди червей в пищу не употребляют. Зато они едят кур. Дождутся, когда бедная птица опустошит себя и уже не сможет нестись, – и в суп ее.
Внезапно Пеструха осенило – он расплатится за операцию собственным телом!
Как только его мозг пересадят донору, пусть забирают куриное тело и съедают. Варят в супе, запекают, коптят, насаживают на гриль – ему все равно. Правильная поговорка есть у людей: «Как умру, так хоть забор мною подпирай». Но он не умрет, он станет человеком.
Тут сразу возник вопрос – как отнесутся к этому родственники донора? Не предъявят ли они на него свои права? Повесят на него старую жену, старых детей и еще более старых родителей. Прицепят старое имя и заставят ходить на старую работу. Нет, такого ему не нужно. Надо, чтобы у донора не было родственников. Тогда он сможет сохранить собственное имя – Пеструх. Правда, такие имена у людей не в ходу и его придется изменить. Назваться, например, Петрух. Звучит, вроде, ничего, почти как Петруха. Фамилию он возьмет от имени матери – Зузулин, а отчество от имени петуха, который жил с курами в подсобном хозяйстве того самого НИИ. Хохлатка говорила, что его звали Петькой. Хотя, конечно, настоящим отцом Пеструха был не петух Петька, а генератор, взорвавшийся по вине бестолковой Зузули, но имени генератора он не знал, потому как тот был секретным.
На табличке, которую повесят на его кабинет, будет написано: «Петрух Петрович Зузулин, начальник департамента по усилению улучшения». Или «улучшению усиления». Как-то так, в общем. Теперь надо подумать, куда бы ему устроиться на работу в новом теле. Работа должна быть неплохо оплачиваемой и не слишком сложной. Попросту говоря, тупая и денежная должна быть работа. Ведь он пока не знал границ своих умственных возможностей. Ему вспомнился разговор, который он слышал, когда разгребал лошадиный навоз у хозяйских ворот на улице. Мимо как раз проходили двое хорошо одетых мужчин, явно приезжие из Москвы. Они увлеченно продолжали давно начатый разговор.
– Кто может быть тупее банковского клерка? – спросил один.
– Только другой банковский клерк.
– Как эта курица? – спросил первый, указывая на Пеструха.
– Еще тупее.
Оба засмеялись.
Пеструх запомнил эти слова и сейчас решил, что если даже они и шутили, то все равно доля правды в их словах была и работу банковского клерка он вполне осилит. Он мог бы стать начальником департамента по анализу, например, кредитных рисков. Или департамента по мониторингу денежных рынков. Или по связям с общественностью, на худой конец.
Пеструх стал ждать подходящего момента, чтобы покинуть родной курятник и отправиться в Москву. Он решил, что с первой же своей банковской зарплаты приедет на побывку в Наро-Фоминск, гордо пройдет по родной улице, на удивление всем знакомым курам, а потом предложит хозяйке за петуха Генку втрое больше, чем тот стоит на самом деле, отдаст его в ближайшем ресторане на кухню, чтобы его зажарили, и съест блюдо единолично.
К его счастью, неожиданно приехали заготовители газа из Москвы, и он сбежал с ними.
36.
Блуждание приятелей по деревням и весям затянулось до глубокой осени. Они скупали у пейзан газ, привозили на пятидесятый километр и оптом продавали перекупщикам, которые затем доставляли его в Москву. Не потому, что самим было лень возвращаться в город, а чтобы не терять времени. Доходы от перепродажи газа позволяли им теперь не метеоритить самим, а ездить на баллонном газе. Но бизнес был только сопутствующим занятием. Все силы уходили на поиски бензина.
Они следовали любому слуху, и всякий раз им казалось, что они напали на след, который вот-вот приведет их к горючему. Ветхие старики, шамкая беззубыми ртами, рассказывали им былины о местах, которые некогда были богаты бензином, и они стремглав кидались туда, но неизменно оказывалось, что от богатств тех давно уже не осталось и следа.
Они исколесили все большие и малые промзоны во всех городках и поселках, которые встречались на пути, но ничего там не нашли. Изредка им попадались металлические бочки, на дне которых еще не до конца высохли остатки нигрола или автола.
Они объездили все нефтеперерабатывающие заводы в радиусе пятисот километров от Москвы. Те представляли собой жалкое зрелище – заброшенная территория, ржавые трубопроводы, полуразрушенные цеха. С исчезновением нефти умерла и перерабатывающая промышленность. Заводы населяли теперь бродячие собаки. Ветер громыхал оторванными кусками жести, и было ясно, что искать здесь нечего.