Не следовало упоминать о знакомстве с этой прелестной израненной попкой.

– Пожалуйста, Джейми, это очень серьезно.

Брук взяла давнего знакомого за руку.

Доктор Мунос нахмурился, снял перчатки и полез в карман. Достав цепочку с целой связкой ключей, отцепил несколько штук, а остальные сунул мне в здоровую руку.

– Черный «мустанг». На стоянке, возле нашего отделения.

Он снова начал задергивать штору, и снова я не дал ему это сделать. Судя по разъяренному взгляду, несчастный Джейми уже готов был меня разорвать на куски.

– Брук, добейся, чтобы документы попали в полицию. И объясни, насколько они важны.

Брук кивнула.

Джейми секунду подождал и резким движением все-таки задернул штору. На сей раз я не стал ему мешать. Было слышно, как Брук поблагодарила, а дальше разговор продолжался слишком тихо.

Доктор Сэксон закончила перевязывать руку и, расстегнув на мне рубашку, открыла плечо.

– Здесь вам повезло, – произнесла она, осторожно дотрагиваясь до кожи возле раны. – Всего лишь царапина. Кровь уже свернулась. Немножко просушим и наложим пару швов…

– Отлично. Тогда сейчас даже и перевязывать незачем.

Я натянул рубашку и поблагодарил доктора Сэксон.

Бедная женщина лишь беспомощно воздела руки. Чтобы как-то загладить собственное безобразное поведение, я попытался оправдаться:

– Просто совсем нет времени.

– На болезни нет времени никогда и ни у кого, доктор Маккормик, – ответила доктор.

«Но не до такой же степени, как у меня», – подумал я.

Появилась медсестра с бумагами о моем освобождении, и я подписал все, что требовалось. На правой руке все еще болтались и гремели наручники, и я заметил, с каким любопытством сестра их рассматривает.

В конце коридора послышалось оживление. Я встал и выглянул из-за занавески. Двое полицейских о чем-то расспрашивали дежурную медсестру. Пришлось тут же спрятаться.

– Здесь есть запасный выход?

Доктор Сэксон явно растерялась.

– Коридор замыкается кругом. А второй выход ведет только в сам госпиталь.

– Скажите полицейским, что меня отправили в хирургическое отделение, на операцию.

Выходя в соседний, пустой, бокс, я услышал голос Брук:

– Осторожнее, Нат.

Если бы она могла пойти со мной!

До конца коридора мне удалось добраться, переходя из одного бокса в другой. Некоторые пустовали, в других лежали люди, как мне показалось, по большей части мексиканского происхождения. Все они с откровенной неприязнью смотрели на нарушителя границ. Но наконец я все-таки добрался до конца коридора. Осторожно выглянув, увидел, что полицейские разговаривают с Джейми Муносом, и прошмыгнул в госпиталь.

Оказавшись на автостоянке, нажал кнопку на одном из ключей и справа от себя услышал мелодичный сигнал. Обернулся и увидел шикарную машину – «мустанг», припаркованный в последнем ряду и занимающий сразу два места. Бедный Джейми! Он так боится, что угонят его драгоценный автомобиль, что ставит его как можно дальше. И вдруг приходится отдать этого красавца какому-то калеке. Доктор Мунос явно неравнодушен к доктору Майклз.

Впрочем, машина действительно была хороша. Всего год или два, не старше. Триста с лишним лошадиных сил. И к сожалению для меня, с пятью скоростями. Хорошо, что я научился переключать их коленями.

Усевшись, я повернул ключ зажигания, и мощный – объемом в четыре с половиной литра – мотор заработал. Первая передача. Через минуту я уже оказался на шоссе и мчался со скоростью девяносто миль в час. И зачем человеку левая рука?

Миновав Сан-Хосе, свернул к супермаркету. Заряда телефона хватит еще на один звонок, не больше.

– Мне необходимо тебя увидеть. Где ты?

Пауза. Потом она заговорила:

– Все кончено, Натаниель. Разве не так?

– Надеюсь, что так.

– Ты мне поможешь? – спросила Элен.

– Да. Разумеется.

– Мне страшно. – Она вздохнула. – Мне страшно уже несколько месяцев подряд.

– Не бойся, Элен. Все будет хорошо, правда.

Доктор Чен назначила встречу в университете, в лаборатории доктора Тобел. Мне вовсе не показалось странным, что я должен приехать именно туда. А возможно, должно было показаться. Вдруг надо было срочно развернуть черный «мустанг» и лететь обратно в госпиталь. Хотя если говорить серьезно, то после всего, что произошло, никаких «хотя» быть не могло.

Серебряный «БМВ» Элен стоял на расстоянии нескольких ярдов от того места, где я припарковал «мустанг». Новые здания медицинского факультета, построенные с претензией на оригинальность и неповторимость, ночью выглядели совсем не так, как при свете дня. Откуда-то из недр исходило неяркое сияние, придававшее вполне земным постройкам сходство с космическими кораблями. Зрелище совсем в духе Артура Кларка.

Я подошел к входу в корпус Хейлмана, размышляя, поможет ли удостоверение на имя профессора Тобел открыть дверь. И именно в этот миг я увидел ее – поставив рядом сумку, она спокойно сидела на скамейке. Элен была очень красивой – облегающие брюки цвета хаки, черный кашемировый свитер. Меня она узнала сразу.

Какое-то время Элен молча рассматривала перевязанную руку, окровавленную рубашку, болтающиеся наручники. Потом поднялась и предложила:

– Давай пройдемся.

Мы медленно направились по студенческому городку к дорожке, идущей вдоль основной аллеи. Темноту прорезали фарами лишь несколько машин. Элен свернула с аллеи на одну из боковых дорожек, ведущих к парку. Когда-то мы часто вот так, вдвоем, здесь бродили, отдыхая после долгих часов сидения в библиотеке, болтая, держась за руки, обнимаясь.

Глубокую тишину нарушал лишь ветер, беспокоящий старые развесистые дубы, да время от времени его шепоту вторил звон болтающихся на запястье наручников. Чтобы убрать этот посторонний звук, я зажал свободный конец в руке.

– Элен?

Она не поднимала глаз от земли.

– Элен?

– Никто и никогда не думал, что такое может случиться, – наконец заговорила доктор Чен. – Никто и не предполагал, что дело зайдет так далеко.

– Почему они не остановились?

Элен впервые за время нашей прогулки посмотрела мне прямо в глаза.

– Почему не прервали все эксперименты и исследования, как только поняли, что пациентка больна? Что, свинья была больна? Когда Кей Си Фальк… – Я недоговорил.

– Свинья не болела, Натаниель. У Антонии мы не обнаружили ни патологии, ни вируса.

– В Гилрое я разговаривал с ветеринаром, и он объяснил, что вся линия Антонии оказалась зараженной.

– Это потому, что так сказали ему мы.

– Но ведь, если вы ничего не обнаружили, это вовсе не значит, что…

– Мы знаем – я знаю! – отчего заболела эта женщина. Дело здесь вовсе не в свинье.

Мне стало как-то не по себе.

– Как бы там ни было, это не важно, – заключила Элен.

Мы миновали втиснутый меж дубов кактусовый садик: огромные цереусы, опунции, юкки – чего здесь только не было! Но если бы я знал, куда она меня ведет!

Наконец дорожка уперлась в асфальтированное пространство размером с половину баскетбольной площадки. В конце ее высилось здание – громоздкий гранитный монолит с тяжелыми бронзовыми дверьми. Ступени охраняли два белых мраморных сфинкса. Мавзолей. Здесь хранились останки основателя университета, его жены и сына. Во время учебного года возле необычного храма всегда болтались парочки или взывали к какому-нибудь духу любители спиритизма. Но сейчас стояло лето, каникулы, и возле мавзолея царила тишина, хотя на ступеньках еще не стерлись капли свечного воска.

Раньше, в счастливые дни юности, мы нередко сюда приходили. И вот сейчас, как прежде, уселись на ступеньки.

Элен скрестила ноги и повернулась ко мне.

– Сделай одолжение, Натаниель. Расскажи, что, по-твоему, произошло.

– Зачем?

– Затем, что после я объясню тебе, что произошло на самом деле.

– Мне кажется, я уже и так почти все понял.

– Может быть, и так. Ты умный, а потому удивляться не приходится.