Я совершенно растерялся. Единственное, что пришло на ум, – это вернуться в машину, сесть и постараться собраться с мыслями. В любом расследовании – сейчас я говорю как эпидемиолог – вообще приходится много сидеть и думать. Так что все происходит совсем не так, как в фильмах о врачах.

Оказалось, однако, что мне не суждено было провести полчаса в спокойных размышлениях. Время было позднее, и ряды роскошных автомобилей профессоров и старых колымаг студентов заметно поредели. Машина моя, взятая напрокат, выглядела издали очень прилично, тем более что припарковал я ее самым подходящим образом – между старой «тойотой» и новеньким «порше». Однако стоило мне подойти поближе…

– Черт возьми!

Я сразу понял, что чего-то не хватает. И даже не чего-то. Пропало все. Все, что лежало на заднем сиденье. Сумка с одеждой. Пакет, в котором лежали кассета доктора Тобел и ее же статья по поводу вакцины против ВИЧ. И даже моя зубная щетка. Короче говоря, абсолютно все.

Ругался я долго и громко. Небольшая компания проходивших мимо студенток – девчонок азиатского типа – взглянула на меня и отвернулась. Потом, услышав грубые ругательства, девушки ускорили шаг.

В слабой надежде на то, что, может быть, воры решили просто посмеяться надо мной и спрятать мои пожитки, я заглянул в багажник. Пусто.

Итак, все, что мне осталось, – это одежда, которая на мне, сотовый телефон, пейджер, записная книжка и распечатки из библиотеки. Великолепно, ничего не скажешь. Просто великолепно.

Я не так уж и глуп. Возможно, часто тороплюсь. Наверняка неосторожен и дерзок. Но не глуп. Автомобильные воры очень редко промышляют на университетских парковках средь бела дня. А кроме того, обычные воры вряд ли успели набить руку на открывании дверей «бьюика» последней модели. Все как-то очень странно совпадает: я показал кассету Элен Чен, и вот это единственное «свидетельство» исчезает. Не так-то здесь все просто.

Даже особенно не раздумывая, я бросился в лабораторию профессора Хэрриет Тобел в надежде застать там доктора Чен.

Однако там никого не оказалось. Дверь была заперта. Я постучал. Ответа не последовало, а потому я постучал снова – на сей раз громче и настойчивее. По коридору проходил какой-то парень.

– Они все ушли, – не останавливаясь, бросил он. – Я слышал, доктор Тобел умерла.

– Спасибо, – ответил я и постучал снова.

Парень бросил на меня вопросительный взгляд, но я так посмотрел на него в ответ, что он поспешил поскорее удалиться.

Я уже сказал, что действовал не думая, а потому очень скоро рука моя уже почти отваливалась; но тут, к счастью, я вспомнил, что в кармане у меня лежит удостоверение доктора Тобел. Выудив его, я приложил карточку к черной пластине рядом с дверью. Пластина пискнула: послышался щелчок. Толкнув дверь, я вошел лабораторию. Дверь плавно закрылась за моей спиной.

Вы вполне можете представить мое состояние после ограбления машины. Я действительно позволил себе мечты вандала; представил, как безжалостно крушу все вокруг, опустошаю компьютеры, выключаю и настежь распахиваю холодильники и морозильные камеры, сжигаю лабораторные тетради. Отведя душу и немного успокоившись, я надел латексные перчатки и начал тщательный обыск.

Включил все компьютеры. Они, естественно, оказались защищены паролями.

Пролистал лабораторные тетради, однако мало что в них понял, поскольку не был знаком с описанными в них протоколами.

И здесь я решил сделать то, чем планировал заняться в машине, – сел и задумался.

Офис доктора Тобел, мозговой и нервный центр лаборатории.

Подойдя к двери, я подергал ручку. Заперто. Замок здесь был не новомодный, с карточкой, а старинный, с самым простым ключом. А его-то у меня как раз и не было. Но в кабинете было окно – прямо над дверной ручкой, высокое и узкое.

Я уже бил окна в доме доктора Тобел. Так почему бы теперь не разбить стекло в ее кабинете? Разницу в действиях я понимал прекрасно: там, в доме, я проводил спасательную операцию, здесь же занимался самым настоящим взломом. Впрочем, какая разница? Должен же я отомстить за машину и похищенные вещи.

Сняв со стены довольно тяжелый огнетушитель, я размахнулся и стукнул им по окну. Стекло разлетелось на куски, а потом наступила тишина. Я-то ожидал воя сирен, появления толпы охранников в белых рубашках. Однако ничего подобного не произошло. Тогда я просунул руку сквозь разбитое окно, отпер дверь и вошел в кабинет.

Да, теперь я уже настоящий нарушитель закона. Тиму Ланкастеру мое поведение явно не понравится.

Я включил компьютер – на всякий случай: вдруг он не защищен паролем? Он оказался защищен, а потому я сразу его выключил и начал просматривать файлы в секретере. Ситуация та же самая, которую мы с Брук обнаружили дома у Хэрриет: все файлы пусты, а документы пропали. Вернее, не все подряд, а те, которые связаны с фирмой «Трансгеника». Меня это вовсе не удивило, но обеспокоило.

Взяв несколько оставшихся файлов – все они касались нынешнего исследования ВИЧ, – я сел за рабочий стол и начал их просматривать. Так же, как и в домашнем кабинете, среди бумаг оказалось много ненужного старья: давние разработки, копии всяческих статей. Однако из самого дальнего угла я выудил нечто куда более интересное – папку, озаглавленную «Испытания на человеческом материале». И тут же принялся читать.

Это оказалось обоснование – впрочем, незаконченное, – к получению гранта на испытания вакцины ВИЧ на людях. Насколько можно судить по тем бумагам, которые я держал в руках, никакие испытания так и не состоялись. А незаконченность самого заявления говорила о том, что в конечном счете никаких денег никто так и не получил.

Из папки выскочил какой-то листок. Компьютерная распечатка длинной последовательности букв: AATGCCATATGCCT… и так далее. Не что иное, как генетический код. Внимательно вглядевшись в последовательность, я понял, что она состоит всего из нескольких тысяч нуклеотидов; это означало, что передо мной или фрагмент более длинной цепочки ДНК, или же какая-то короткая последовательность. Никаких пояснений к коду на листке не оказалось, да и сам листок бумаги имел совершенно неприкаянный вид: его просто сунули за незаконченное заявление на получение гранта. Все это выглядело очень и очень странно. Но во всяком случае, относительно конкретно. Я закрыл папку.

Странно, доктор Тобел. Что же, черт возьми, здесь у вас происходит?

Я вышел на улицу. Ни охраны, ни полиции, так что я – свободный человек, по крайней мере пока. Набрав номер Центра контроля, я попросил связать меня с лабораторией. На Восточном побережье было уже почти одиннадцать, но лаборатории центра нередко работают круглые сутки, а уж по восемнадцать часов – регулярно, так что вполне возможно, что я кого-нибудь застану. Однако мне нужен был вовсе не «кто-нибудь».

В трубке зазвучал женский голос.

– Это доктор Натаниель Маккормик, из отделения специального патогенеза, – представился я. – Доктор Валло еще на месте?

– Нет, – ответила женщина.

– А вы не знаете, где он может быть?

– Полагаю, что дома.

– В таком случае мне срочно необходим его номер.

– Мы не можем его дать.

– Еще как можете! Дело срочное, первостепенной важности. За последствия буду отвечать я.

Женщина вздохнула:

– Как, говорите, ваша фамилия?

Я повторил, и в трубке послышался шелест страниц: судя по всему, дежурная листала список, чтобы удостовериться, что такой сотрудник действительно состоит на службе в Центре контроля и предотвращения заболеваний. Через минуту она снова взяла трубку и назвала нужный мне номер.

– Только не говорите, кто вам его дал.

– А я и понятия не имею, кто мне его дал. Большое спасибо. Повторив цифру за цифрой, я ввел номер в свой сотовый.

Раздался сигнал. Он звучал до тех пор, пока не включился автоответчик. Нет, быть такого не может. Не может быть, чтобы сразу после таких крупных неприятностей в Балтиморе и накануне серьезных неприятностей в Луизиане Бен Валло где-то гулял ночью. Странно, что он не в лаборатории. Я повторил звонок. Наконец трубку снял заспанный мужчина.