– Работаю. Все время работаю.

– Одна работа, Элен…

– Ты же знаешь, я всегда была скучной.

– Это точно. Почти как Мата Хари.

– Что-что?

– Да ничего. Просто плохо подобрал пример яркой исторической личности.

– Что правда, то правда. Все, Натаниель, я передам Хэрриет, что ты звонил.

– А ты не знаешь, где она сейчас может быть?

– Понятия не имею. Ушла она рано.

– А живет все там же, в Этертоне?

– Да.

Снова наступила пауза, которая должна была положить конец разговору. Но вместо прощания я произнес:

– Завтра я улетаю на восток.

– Что же, счастливого пути.

– Хотелось бы наверстать упущенное.

– Мне кажется, мы только что это сделали.

– Элен…

– Извини, – ответила она. Помолчала, глубоко вздохнула. – Натаниель, я помолвлена.

На какое-то мгновение я растерялся, смысл последнего слова просто ускользнул. Наконец до меня дошло, в чем дело.

– О! – пробормотал я. – О, я очень, очень рад за тебя.

– Спасибо.

– И кто же этот счастливец?

Лицо мое горело; думаю, что в машине я сидел красный как рак.

– Ты его совсем не знаешь.

– И все-таки?

– Его зовут Ян Кэррингтон.

– Нет, про такого не слышал.

– Ну вот видишь…

– И чем же он занимается?

– Венчурный капиталист.

– И что же, он до сих пор не обанкротился?

– Да нет, работает.

– А мне казалось, все эти ребята уже давно водят такси.

– Он просто очень умный.

– Не сомневаюсь. – Очевидно, этот Ян Кэррингтон обладал и массой иных качеств, но я решил закрыть тему, а потому сказал: – Ну хорошо, передай, пожалуйста, Хэрриет, что я звонил.

– Обязательно.

Я уже собирался отключиться, когда Элен вдруг снова произнесла:

– Натаниель?

– Да?

– Хорошо, что ты позвонил.

– Да.

Я нажал на кнопку отключения.

Подъехав к Этертону, тому самому кварталу, где жила доктор Тобел, я уже немного успокоился. «Немного» означает, что я уже не мечтал убить жениха Элен. Но тем не менее, мне было невероятно плохо.

Машина медленно кружила по темным улицам. В отличие от множества недавно возникших богатых районов Калифорнии Этертон купался в деньгах уже с начала прошлого века. Огромные дома прятались в тени еще более грандиозных дубов и пальм, отчего казалось, будто они присели на корточки за зеленой изгородью. Квартал не отличался гостеприимством: бесцельное кружение по его улицам наверняка привлекло бы внимание полиции независимо от цвета кожи бродяги.

Тем не менее, я несколько минут ехал именно бесцельно, наобум, пока полностью не пришел в себя. Полиция ни разу не проявила ко мне интереса. Больше того, до тех самых пор, пока я не оказался на полукруглом дворе дома доктора Тобел, я не встретил ни одной машины. Под навесом стоял лишь один автомобиль, очевидно, принадлежавший хозяйке дома. Второе отделение было занято всяческими садовыми принадлежностями.

Особняк выглядел немного меньше соседних домов, но все-таки слишком большим для одного человека. Муж доктора Тобел умер несколько лет назад, и, судя по всему, она так и не собралась подыскать себе другое жилье. Дом казался приятным и гостеприимным, в испанском духе – настроение создавали беленые стены и низко нависающая крыша.

Наверху горел свет, по-видимому, в спальне. Я вылез из машины, поднялся по ступеням парадного и позвонил. Звонок разнесся по дому; я ждал, что сейчас еще где-нибудь загорится свет. Но нет, свет не загорелся, а лишь где-то в глубине яростно залаяли две собаки. Я снова нажал кнопку. Опять ничего, кроме лая собак. Сердце начало гулко стучать в груди, я поспешно вытащил из кармана сотовый. Набрал номер Хэрриет, нажал. Через пару секунд по всему большому дому зазвонили телефоны. Пять сигналов, а потом включился автоответчик. Я убрал телефон, надавил на кнопку звонка и держал ее секунд пять. Все напрасно.

Я сел на крыльцо и снова выбрал номер лаборатории. Гудки, гудки – до тех пор пока и здесь не включился автоответчик. Значит, Элен уже ушла, отправилась домой заниматься любовью со своим Игорем, или Иваном, или как там, черт возьми, его зовут.

Собаки не успокаивались, продолжали отрывисто лаять. Может быть, доктор Тобел отправилась на прогулку или выпить чашку кофе – мало ли куда? Скоро вернется. Конечно, для семидесятилетней больной женщины поведение довольно странное, но из всех возможных объяснений я бы выбрал именно это.

Я просидел минут двадцать. Уже перевалило за одиннадцать. Я снова позвонил, подергал ручку двери. Звонок разнесся по дому, ручка повернулась, но отозвались опять лишь собаки. Я прошел вдоль дома. От парадной двери к внешней стене тянулась широкая веранда. На нее из столовой выходило французское окно. Я заглянул в комнату, однако рассмотреть так ничего и не смог. Собаки бежали за мной по дому и с диким лаем начали бросаться на меня с другой стороны толстого стекла. Да, в таком шуме вряд ли можно спать. Черт возьми, что же это значит?

– Доктор Тобел!

Я постучал в стекло. Снова набрал ее номер – в доме опять зазвенело сразу несколько телефонов. Пять сигналов, потом автоответчик:

– Вы позвонили…

Я толкнул французское окно. Заперто. Пробираясь сквозь заросли гиацинтов, лавров и прочих разнообразных растений, выращенных четой Тобел за долгую жизнь, обошел весь дом по периметру. Собаки, не замолкая ни на секунду, сопровождали меня внутри дома – лай их то удалялся, то приближался, в зависимости от его местоположения. Все двери оказались на запоре.

Машина под навесом, собаки в доме, не привязанные, свет наверху, молчаливый дом…

Я поднял камень и снова подошел к французскому окну. Держа камень в руке, стукнул им в стекло возле ручки. Стекло не разбилось. Тогда я отошел на несколько шагов и швырнул камень. В стекле образовалась неровная дыра с острыми, опасными краями; собаки пришли в бешенство, а камень покатился по ковру. Я просунул руку сквозь дыру и отпер замок. Вытаскивая руку обратно, задел стекло, и оно резко полоснуло по запястью: от пореза длиной в два дюйма тут же закапала кровь.

И вот я наконец в доме. Сходят с ума от бешенства две таксы. Одна из них от напряжения и нервного расстройства даже помочилась прямо на пол. Возле обеденного стола открытая клетка. Я снова позвал доктора Тобел, однако голос утонул в коврах, книгах и собачьем лае. В прежние годы я несколько раз бывал в этом доме и сейчас вспомнил расположение комнат: направо кухня, налево лестница и большая гостиная, спальни и кабинеты наверху.

Из кухни не раздавалось ни звука, но я все-таки прошел туда, надеясь не увидеть Хэрриет распростертой на полу. Кухня выглядела совершенно безмятежно. Взяв бумажное полотенце, я зажал им рану на руке, пытаясь остановить кровь. Прошел в гостиную, потом направился к лестнице.

– Доктор Тобел! Это Нат Маккормик! – снова позвал я. – С вами все в порядке?

Поднялся по лестнице и свернул в застеленный ковровой дорожкой коридор. В слегка приоткрытую дверь просачивался свет. Уже не церемонясь, я толкнул дверь и вошел в комнату.

– Доктор Тобел?

Кровать стояла в противоположном конце комнаты, и покрывало на ней было немного сбито – на нем явно лежали. В изголовье горела лампа, но ни книги, ни каких-либо бумаг я не увидел. Рядом с кроватью стоял массивный комод, на нем масса фотографий в разнообразных серебряных рамках. Справа оказалась открытой еще одна дверь, и за ней тоже горел свет, только дневной. Ванная комната.

– Доктор Тобел?

Трость валялась на полу – половина в спальне на ковре, половина – на кафельном полу ванной. Еще пара шагов, и я очутился возле ванны; вдоль нее распростерлось тело моей наставницы: одна трость рядом, другая возле двери, руки и ноги беспорядочно разбросаны. На полу валялась открытая, янтарного цвета бутылочка, из которой высыпались крошечные белые таблетки – они были и на полу, и в раковине, и на самом теле.

Доктор Тобел лежала с полузакрытыми глазами и искаженным гримасой ртом. Я быстро присел рядом и прижал пальцы к шее: пульса не было. Из ящика возле раковины достал зеркальце и поднес его к губам и носу Хэрриет. Оно осталось совершенно чистым. Дыхания тоже не было.