– Здесь живет Пия, – сообщает мне Лиза и кивает на первый подъезд справа. – А я живу там дальше, через двор.

Построенный во времена перестройки, комплекс элитных домов на Набережной Робеспьера выглядит внешне уродски. Тогда строить жилье получше еще только начинали. Посередине двора находится, обнесенная забором, охраняемая стоянка для автомобилей.

– Здесь стоит моя машина, – говорит Лиза.

– У меня тоже скоро будет машина, – говорит Пия.

– У меня есть собака, – предупреждает Лиза. – Ее зовут Кулка. Это по-польски.

Я знаю, что это значит. Кулка – в переводе с польского означает "пуля", "пулька". Кулка – это длинная рыжая такса, радостно встречает нас в прихожей лизиной квартиры, подпрыгивая от необузданных эмоций, как мячик, чуть ли не потолка.

Навстречу с учебником математики в руке выходит широкоулыбающийся Ян.

– Кулка, Кулка, Кулка! – зовет Пия, протягивая собаке тапок.

– Мы будем пить "напуй фирмовый", – заявляет нам Лиза.

– А что это такое? – спрашиваю я, хотя знаю, что "напуй фирмовый"

– это фирменный напиток. Просто, меня интересует состав.

– Это то, что пьют все финские дипломаты в Варшаве, – авторитетно объясняет Лиза, – это "Зубровка" с "сокем яблоковем".

С этими словами она достает из холодильника бутылку "Зубровки" и пакет яблочного сока, и смешивает нам гремучий коктейль. На вкус это вполне неплохо, но я сразу чувствую, как резко бьет этот напиток в голову.

Квартира Лизы выглядит уютно. Внутри дома вообще все не так, как может показаться снаружи. Потолки чуть выше советского стандарта, а комнаты чуть больше. На полу паркет. Квартира Лизы со вкусом обставлена финской мебелью. На стенах картинки польских художников, с которыми Лиза дружила в Варшаве, на подоконниках – деревянные африканские статуэтки людей и слонов.

Мы берем наши стаканы и отправляемся в ливинг-рум, где в форме каре стоят мягкие диваны перед огромным телевизором "Sony". Лиза рассказывает об Африке и ставит видеокассету с фильмом "National Geographic" в видеомагнитофон. По экрану начинают бегать жирафы и леопарды, а мы продолжаем болтать и напиваться.

Вскоре к нам присоединяется Тимо. Он уже успел переодеться и выглядит совсем не официально. Пия спохватывается:

– Ой, мне надо найти Кая!

– Пусть он приходит сюда! – говорит Лиза.

Пия идет к телефону и начинает обзванивать различные места, в которых может находиться Кай. Все это квартиры финнов, живущих на Робеспьера. Кая нигде нет. Она начинает волноваться. Наконец, она его где-то находит.

– Сейчас он будет сюда ходить, – говорит она мне по-русски. -

Давай посмотрим, что делает Ян!

Ян делает уроки. Он учится в American International School. Все учебники у него американские, на английском языке. Сейчас он решает задачу.

– А финская школа здесь есть? – любопытствую я.

– Есть, в финской школе учится Кай. Там мало учеников и она не такая хорошая, как американская.

– Почему же он в ней тогда учится?

Мой вопрос Пия оставляет без ответа, так как в этот момент является Кай. Он действительно рыжий и весь конопатый, как в мультфильме. Ян сразу бросает уроки и достает фотоаппарат.

– Будем фотографироваться, – предлагает Пия.

Я достаю резинки для волос и делаю себе хвостики. Лиза находит черные солнцезащитные очки. Тимо где-то находит красную кепку "Феррари". Кай и Ян корчат страшные рожи. Вокруг нас неутомимо прыгает Кулка. Мы фотографируемся. Я обнимаю Лизу и Пию. Я даю им мерить свои очки. Я меняю свои прически, завязывая резиночками причудливые хвосты – то сверху, то спереди, то сбоку.

После фото-сейшена мы снова налегаем на "напуй фирмовый". Я сижу уже рядом с Пией и осторожно трогаю ее за коленку. Затем ее рука оказывается в моей. Мы обмениваемся с ней говорящими взглядами, и по ее глазам я вижу, что ей ужасно хочется со мной целоваться.

– Нам завтра надо работать, а детям в школу, – говорит Пия, – надо ходить домой!

Ян, Лиза, Тимо и Кулка идут нас провожать. На улице, немного отстав от веселящейся компании, мы с Пией начинаем украдкой целоваться. Впереди оглядывается Кай и кричит нам что-то по-фински. Пия ему отвечает.

– Что он сказал? – спрашиваю я.

– Он сказал, чтобы мы не целовались.

– А ты?

– Я сказала, что мы и не целуемся! Правда?

Но ответить она мне не дает, заслоняя мой рот своими губами. Я нахожу своим языком ее язык, и чувствую себя великим лингвистом, достигшим исторического слияния русского и финского языков. Я беру ее голову в свои руки, и мы молча стоим посредине заснеженного питерского двора, соединенные в затяжном интернациональном поцелуе.

Ян, Лиза, Тимо и Кулка прощаются с нами у пиинового подъезда и желают нам доброй ночи. События развиваются стремительно, словно сами собой, естественно и без напряжения. Мне никто ничего не говорит, и я плыву по течению, отдавая себя на волю судьбы и ничего не прося, ни о чем не спрашивая.

По лестнице мы поднимаемся на последний этаж. Лифта у Пии в подъезде нет, хотя у Лизы лифт почему-то есть. В подъезде Пии, кроме квартир, находится еще представительство Республики Беларусь и бюро организации "Российский Фермер".

Квартира Пии поскромнее, чем Лизы, хотя в ней тоже три комнаты. Однако все немного меньше и не так хорошо обставлено. Все вокруг исключительно финское, начиная от окон-стеклопакетов и мебели, и заканчивая обоями и даже телефонной розеткой.

– Это квартиры министерства иностранных дел Финляндии и они оборудованы по-фински, – разрешает мое недоумение Пия, – чтобы мы чувствовали себя, как дома.

Она отправляет Кая спать, а нам наливает водки. Мы идем в гостиную и садимся на приставленный спинкой к окну широкий диван. За прозрачной финской гардиной видна освещенная прожектором охраняемая стоянка для автомобилей с ночующей на ней машиной Лизы. Слышно, как тикают часы, свет в комнате не зажжен.

Опять начинаем целоваться.

– Знаешь, сегодня ничего не получится. Я никогда не делаю "это" ни с каким мужчиной в первый же вечер. Тебе придется подождать, – тихо сообщает мне Пия.

– Хорошо, – соглашаюсь я шепотом, одновременно принимаясь трогать ей грудь, – я сделаю все так, как ты скажешь. Я готов ждать, хоть целую вечность. Мы ничего не будем делать ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, вообще никогда…

С этими словами я задираю ей свитер и нахожу упругую крупную грудь с твердыми возбужденными сосками, с которыми начинаю ласково поигрывать пальцами. Я ласкаю ее податливое пухлое тело, уверенно продвигаясь ниже.

– Я же тебе, сказала! – вдруг резко отталкивает она меня, устало откидываясь на спинку дивана.

– Хорошо, – я покорно отступаю на полшага шага назад, расстегиваю штаны и вынимаю свой раскаленный член. Он такой горячий, что мне даже начинает казаться, что он светится в темноте красным светом, как свежая отливка в кузнечном цеху Кировского завода, где я когда-то месяц работал.

Со своего члена я перевожу взгляд на Пию и вижу, как ее рука уже нетерпеливо тянется к нему, судорожно его хватает и начинает исступленно дергать в сбивчивом ритме. Теперь я расстегиваю брюки ей и погружаю пальцы, сначала один, а затем второй в ее теплую влагу.

Я жадно исследую ее пизду, пытаясь познать ее первые тайны. Затем средним пальцем правой руки, согнутым как крючок, я нащупываю ее джи-пойнт и, за него зацепившись, дергаю на себя. Это – мой коронный прием, найденный в свое время случайно и за годы сексуального опыта отработанный до автоматизма. Я вижу, как по-рыбьи выкатываются ее глаза, а широко раскрывшийся рот начинает судорожно хватать воздух, и безжалостно подсекаю еще раз.

– Хочу тебя, хочу, хочу… – хрипит она в исступлении.

"А может мне поделиться с ней моими "гардемаринами"? – мелькает у меня шальная мысль, – "будем тогда вместе лечиться…" Но эту мысль я тут же отгоняю прочь и отправляюсь в прихожую, где в потайном отделении моего бумажника, лежащего в кармане моего пиджака, висящего на вешалке, хранится немецкий презерватив.