– Как твои отношения с Преподобным? – спрашиваю я Гайку.

– Я не знаю, как мне от него избавиться!

– Да что ты говоришь? Опомнись! Ты больше не любишь его?

– Я его просто ненавижу! И еще я проклинаю тот день, когда ты меня с ним познакомил!

– Какой ужас! Он в городе?

– Да, служит на подворье Оптиной Пустыни на Васильевском Острове.

– Вернулся в Московскую Патриархию?

– Воцерковился.

– Но ведь он говорил, что никогда этого не сделает!

– Да ему все равно! У него нет ни совести, ни морали!

– Ты думаешь, ты первая делаешь это открытие?

– Я хочу написать патриарху, что он – женатый монах. Пусть его выгонят! У меня есть документы о регистрации нашего брака. Как монах он не имел права жениться!

– Не делай глупости! Это никому не нужно и не интересно! Я думал, ты любила его именно за то, что он – негодяй…

– Я не знаю, за что я его любила!

Сандра и Гадаски навостряют уши. Они не в курсе. Дело в том, что полгода назад Гайка умудрилась выйти замуж за преподобного отца Агапита, иеромонаха Русской Православной Церкви Заграницей, с которым ее познакомил я.

Отца Агапита я увидел впервые осенью 1999 года на приеме в представительстве агентства "Аэрофлот" в Вене. На приеме было много водки, шампанского, бутербродов с икрой и жареных в масле русских пельменей.

Отец Агапит оказался новым настоятелем русского православного прихода Зарубежной Церкви в Вене, присланный из Мюнхена владыкой Марком, архиепископом Германским и Копенгагенским, по просьбе Елены Витковской – довольно влиятельной дамы русского происхождения, внучки белоэмигрантов, жены московского художника Толи Бурыгина. Отца Агапита Витковская и Бурыгин гостеприимно поселили у себя, места у них в квартире, занимавшей целый этаж старинного дома в самом центре города, было предостаточно. Сами они тоже присутствовали на приеме.

До того момента знакомых священников у меня практически не было, а русского священника в быту представлял я себе пьяницей, бабником и гулякой. Какова же была моя радость, когда я встретил отца Агапита и понял, что он именно таков, каким был в моем воображении русский поп. Он находился тогда в Вене всего несколько дней и был еще нигде не принят и никуда не введен. К нему все пока относились настороженно. Я же его немедленно принял и ввел.

В тот день по городу были еще другие приемы и фуршеты, и я повел его, чтобы показать сладкие стороны венской жизни, мечтать о которых ему вряд ли даже приходилось в строгом мюнхенском монастыре, из которого его прислали.

Помню, как выскочили мы из агентства "Аэрофлота" в нежную, пахнущую прелой листвой прохладу осеннего вечера. Впереди – со стаканом водки в вытянутой руке несся Милан Гудок, архитектор, полу словак – полу русский. За Гудком с литровой бутылкой "Столичной" в кармане, бившей меня по ногам, бежал я. За мной – с двумя бутылками водки – по бутылке в каждой руке – иеромонах Агапит. За Агапитом Елена Витковская и художник Бурыгин, совершенно ошалелые и не понимающие – кто, куда и зачем бежит.

Побывав еще на двух-трех фуршетах, мы допивали унесенную нами водку на лавочке перед Академией Искусств, а отец Агапит, уже к тому времени вдрызг пьяный, дергал за косу безумную скульпторшу Карин Франк, называя ее "девкой" и предлагая ей пойти с ним в кусты.

Отцу Агапиту не щастило. Из капеллы Святой Бригитты Ирландской, в которой он служил, его выгнали католики, а Елена Витковская и Толя Бурыгин вскоре отказали ему в постое. В ту пору у меня в шестом районе города Вены была своя галерейка – "Арт-фабрик", в задней комнатке которой, служившей мне складом, он у меня и поселился. Галерею он незамедлительно освятил и, окрестив православным приходом Невинно-убиенных Новомучеников Российских, стал в ней по воскресеньям служить. Народу на службы ходило много, так как служить-то он умел, делая это истово и эффектно. Многие иноверцы из католиков и лютеран, из любопытства посещавшие его службы, были впечатлены и обратились тогда в православие. Была среди них и Гайка.

Недруги же отца Агапита, среди которых были и его былые покровители и благодетели Елена Витковская и Толя Бурыгин, писали владыке Марку наветы, что, мол де, служит преподобный отец Агапит в богонепотребном месте, а больше, нежели служит, пьянствует с блудницами и предается разврату. Была в этих наветах своя доли истины, а была и ложь. За то, что галерею мою называли местом "богонепотребным", было мне до боли обидно. В конце концов, отца Агапита отозвали в Мюнхен.

Гайка ездила на аудиенцию к владыке, пытаясь его защитить. Что там происходило потом, я не в курсе, но она его из монастыря забрала, они поженились и жили какое-то время в Германии. Затем он решил вернуться в Россию. Она вскоре последовала за ним, поселившись в мастерской у художника Африкана на Фонтанке, поскольку щенщин в кельи монахов подворья Оптиной Пустыни не допускали.

Во всей этой истории есть много темного, и я не очень хотел бы в это влезать, поэтому я осторожно пытаюсь перевести разговор в другое русло. Гайка же обижается, что я не хочу ей посочувствовать и ее выслушать, забирает с собой Сандру и уезжает. Я ее не удерживаю, и мы с Гадаски остаемся одни. Может оно так и лучше!

На следующий день в воскресенье к нам приходит дизайнер Света с подругой. Осматриваются по сторонам, рассказывают о себе. Обе они учатся на дизайне интерьера, но не в "Мухе", не в Академии Художеств, а в каком-то институте где-то на Александра Невского. Оказывается, это отделение открыли теперь сразу в нескольких учебных заведениях. Делать проекты им надо для учебы, а заодно, может быть, выпадет случай подзаработать. Они достают рулетку и тщательно измеряют стены, все углы и выступы, высоту потолка и окон. Проект они обещают составить и нарисовать уже на будущей неделе, и позвонить, когда будет готово. Подруга у Светы, надо сказать, страшновата, но сама Света! У нее симпатичное круглое лицо, однако, я все время не свожу глаз с ее желтой, вручную вязаной кофточки, под которой угадывается немыслимых размеров грудь, а когда они уходят, говорю Гадаски:

– Это невероятно! Я не могу себе даже вообразить! Такое впечатление, что она спрятала под кофтой две двухпудовые тыквы! Теперь я только и буду делать, что об этом думать! Сегодняшней ночью я точно не буду спать!

– Мы можем предложить ей фотографироваться. Кажется, они говорили между собой, что едут по домам. Значит, я позвоню ей через час.

– Оооооо! Это было бы просто замечательно! Оооооо! Если бы она согласилась!

Чтобы себя хоть чем-то занять и не думать о груди дизайнера Светы, я звоню массажистке-бабушке, телефон которой мне дала Гайка. Бабушку зовут Нина Васильевна.

– Здравствуйте, – говорю я, – Ваш номер мне дала госпожа Гайка.

Она рекомендовала мне к Вам обратиться и вообще очень высоко отзывалась о Вашем искусстве!

Бабушка польщена и мы договариваемся, что она приедет ко мне на следующий день в понедельник в одиннадцать утра. Массаж стоит сто рублей, если у бабушки, или сто пятьдесят рублей, если бабушка едет сама. Я выбираю второй вариант. Мне никуда не охота ездить. А заняться собой просто необходимо, чтобы быть в форме, не сутулиться и не обрастать жиром. Гадаски этого не понять. Он говорит, что массаж – это излишняя роскошь и что лично он для массажа непригоден, так как у него очень волосатая спина и ему будет больно из-за волос, если его станут массировать, поскольку руки массажистки не будут скользить, а только выдирать ему волосы со спины.

Вдруг звонит телефон. Это прорезалась девушка-микроцефал из "Конюшенного двора". Она хочет зайти в гости сегодня через полтора-два часа.

– Пусть приходит, – киваю я.

Гадаски звонит Свете и Света соглашается нам позировать в среду. Она перезвонит и придет сразу же после занятий часа в два. Ура! Это удача! Настроение резко поднимается.

– А будет ли фотографироваться Микроцефал? – спрашиваю я Гадаски.

– По-моему, Микроцефал все-таки хочет чего-то другого.