— Вы ходите по очень тонкому льду, Стефания Порфирьевна. Я вас заметил. Экзамен будет для вас непростым.

Сделав жест, мол, «я за тобой наблюдаю», я спустился с крыльца. Одно дело утром, когда я думал, что учить мне будет некого, и совсем другое — теперь, когда преподавание уже сделалось фактом. И когда я точно знаю, что двадцать девять девиц записались на мой курс только потому, что мне двадцать семь, и я мужчина. Построже надо быть. Проблемы такого рода мне уж точно никуда не упали. Хватит, в прошлой жизни нагулялся. Здесь бы хотелось поспокойнее.

Мне посчастливилось быстро найти локацию, на которой расположился второй курс. Первый томился в аудитории — им сперва требовалось забить голову теорией — а второй начал с повтора практики.

— Вта-а-а-арой курс! — с раскатистыми командирскими интонациями вещала упитанная дама в лёгкой шляпке и с зонтом под мышкой. — Я вами разочарована. Складывается впечатление, что летом вы совершенно не занимались. Следовательно, вы и думать не думали о тех надеждах, которые возлагает на вас наше великое государство. За которое вы будете нести ответственность, когда придёт наш черёд уйти в сторону. На кого мы оставим страну, спрашиваю вас я?

Второкурсники смотрели в землю. Не потому, что им было стыдно перед государством или перед полной дамой. Просто изрытая, будто снарядами, земля, по всей видимости, находилась в фокусе их академических интересов.

— Младенцы! — провозгласила дама. — Младенцы, едва пережившие магорождение, способны сделать то, что демонстрируете мне вы! От второго курса я ждала несоизмеримо большего! Госпожа Соровская!

— Да, Арина Нафанаиловна! — сделала шаг вперёд Танька.

Арина Нафанаиловна смерила её взглядом, чуть этим же самым взглядом не подпалила сумасшедшую причёску, но сдержалась. Всё-таки дочка ректора, не хухры-мухры.

— Всё то же самое. Квадрат, прошу вас.

Я медленно приблизился, стараясь не привлекать к себе внимания. Танька уставилась в землю и потужилась, изобразив как лицом, так и всей фигурой напряжение. И это напряжение дало некоторые плоды. Визуально — как будто по развороченной земле у её ног кто-то провёл утюгом.

— Я так полагаю, это всё, — громыхнула Арина Нафанаиловна. — Когда я была в вашем возрасте, я уже создавала големов из земли! Чем вы занимались всё лето, поведайте, пожалуйста?

Чем-чем. Книжки читала. Пиратские. Призывала из иных миров сущности. Но этого, конечно, не расскажет.

Танюха, собственно, вообще ничего не сказала. Как и подобает проштрафившейся ученице, она молчала, ожидая, пока гнев учителя переключится на кого-то другого.

— А чего нужно-то? — спросил я.

Арина Нафанаиловна дёрнулась, посмотрела на меня.

— Это вы — новый преподаватель?

— Я. Позвольте отрекомендоваться: Александр Николаевич Соровский.

— Александр Николаевич, я нахожу ваше вмешательство в мой урок крайне неуместным. Но раз уж вы спрашиваете — извольте узнать, что я хочу от учеников всего лишь — всего лишь! — очертить на земле квадрат. Иными словами, исполнить то, что они прекрасно умели после первого семестра первого курса.

— И что, никто не может? — Я окинул коллектив грозным взором.

— Вообразите — ни одна живая душа! Татьяна Фёдоровна сделала хоть что-то, что, впрочем, не делает ей ровным счётом никакой чести.

— Безобразие, — покачал я головой. — Не суметь исполнить такой элементарщины! Позвольте-с.

Я завладел зонтиком Арины Нафанаиловны. Острием его легко вычертил на земле требуемый квадрат.

Секунды три ученики смотрели на него, как бараны на новые ворота. А потом грянул раскат смеха, помноживший на ноль усилия Арины Нафанаиловны по нагнетению атмосферы ужаса и отчаяния.

Впрочем, Арина Нафанаиловна растерялась лишь на мгновение. Потом она одной рукой вырвала у меня зонтик, другой схватила меня за локоть и отвела подальше. Как только мы оказались в относительной тишине, она зашипела.

— Послушайте, вы! Я не врываюсь на ваши занятия и не устраиваю из них балаган. Буду весьма признательна, если и мне вы отплатите тем же самым. Этим детям сейчас нужно переходить к сложнейшей теме, к камням, а они не могут совладать с землёй! Вы полагаете, что всё это весело⁈

— Вовсе нет, даже мысли такой не возникло, — вполголоса ответил я. — Скукотища смертная.

— Что это такое вы хотите сказать?

— Что я хочу сказать, я не скажу, поскольку я очень воспитанный. А говорю, что вижу смертную скуку. Это же магическая академия! Здесь магии учатся. Волшебству. Чудесам. А вы их заставляете квадраты рисовать. Это же дети. Ну что им ваш квадрат?

Тут один из парней что-то исполнил такое, что под ним стремительно набухла кочка. Настолько стремительно, что парня подбросило, и он с криком шлёпнулся на задницу. К вящей радости однокурсников.

— Вот, видите? — кивнул я на произошешдее. — Могут же. Умеют. А вы им чего на лето задали — геометрические фигуры рисовать? Конечно, они пришли неподготовленными.

— Ой-й-й! — услышал я танькин голос.

Обернулся. Татьяна держалась за голову обеими руками. Перед ней высился каменный куб с длиной ребра метр.

— Вот, и с камнями умеют, и даже в стереометрию, — улыбнулся я. — Талантливейшие ребята! Их просто заинтересовать нужно. В чём наша с вами работа, дражайшая Арина Нафанаиловна, и заключается.

Арину Нафанаиловну не проняло. Она зыркнула на меня так, что тёплый осенний день похолодел градусов на пять, и процедила сквозь зубы:

— Не надо учить меня делать мою работу, господин Соровский. А на ваше поведение я сегодня же напишу жалобу.

— Это пожалуйста, — кивнул я. — Всегда открыт для объективной критики, готов расти над собой и меняться к лучшему ради нашего великого государства с тем, чтобы приносить ему наибольшую пользу.

Поскольку говорил я бодро и зычно, Арина Нафанаиловна машинально вытянулась по стойке «смирно». Тут же спохватилась, но было уже поздно.

Вечером дома я переживал разнос. Фёдор Игнатьевич орал, ходил по столовой и размахивал руками, пытаясь сформировать у меня если не глубокие психологические комплексы, то хотя бы чувство вины и раскаяния.

— Жалоба! — голосил он, пока я с аппетитом поглощал тушеную свинину с грибами. — Жалоба, в первый же день!

Грибы, кстати, были местными, свежими. Самый сезон начался. Пальчики оближешь. А уж когда оно всё ещё и с луком… Как я жил-то до сих пор, не пойму. Страданиями жизнь моя полнилась.

Танька сидела тут же, но свинину не ела. Напротив, она с задумчивым видом тыкала ее вилкой. А во взгляде ее читалось нечто вроде: «Ты должна была сражаться со злом, а не примкнуть к нему!»

— Саш, — сказала сдавленным голосом, — а я что в книжке-то прочитала… Уже в пятый раз ее перечитываю. Раньше внимания не обращала, а тут словно бы озарение. Что ужинать вредно, от этого вес увеличивается.

— Врут, — сказал я. — Не может такая вкуснятина быть вредной.

— А я вот усомнилась…

— Меня что, вообще никто не слушает⁈ — громыхнул Фёдор Игнатьевич.

— Ай, папа, да что тебя слушать? — Танька досадливо отмахнулась вилкой. — Тоже мне, нашёл беду. Эта Арина Нафанаиловна постоянно на всех жалуется.

— Не на всех, а на тебя! До недавних пор. Теперь же ещё и на Александра.

— Мы же родственники, — хихикнула Танька.

— Никакие вы не родственники!

— Что-о-о⁈ — хором изумились мы с Татьяной и уставились на несчастного Фёдора Игнатьевича.

Тот, доведённый нашим неадекватизмом, схватился за сердце и с несчастным видом опустился на стул.

— Ну что ты, папа, в самом-то деле, — примирительным тоном сказала Танька. — В первый раз, что ли?

— В первый, доченька. У него, — показал он в мою сторону, — в первый. В первый же день! — вновь начал заводиться. — А что дальше будет?

— Второй день, — попробовал я угадать.

Наверное, не угадал. Красное лицо Фёдора Игнатьевича пошло белыми пятнами. Ну, простите, математика — не моё. Я по документам кто? Преподаватель магии мелких частиц, вот! Вот и извольте обращаться ко мне исключительно по специальности. Еще я вам дни не считал. Заняться мне больше нечем, можно подумать.